Академия желтых пиджаков гл. 37

Анастасия Коковкина
37

Многое изменилось. Оглядываясь назад, едва верю, что все это было со мной. Когда ты далеко от цели – она кажется такой идеальной. С приближением к ней все становится более желанным. С достижением приходит опустошенность. Все сделано. Свершилось то, что жило в сердце долгие годы и казалось чем-то запредельным. Здесь важно вовремя сориентироваться и начать думать по-новому. Кто-то неизбежно застрянет, оглядываясь по сторонам и не решаясь идти дальше мелкими шагами.

События прошлых лет научили всепоглощающей, слепой и разрушительной силе жизни. Но никто не был готов к тому, что она пригодна только там, где нас вырастили. Как странно ни звучит, но и обычный мир встретил творения Академии  враждебно. Раньше он впускал нас, чтобы отдать жизни тех, за кем мы приходили по заданию Пиджаков. Больше никому и ни для чего мы не нужны.

Мы так мечтали о свободе, но, получив ее, попросту не знали, что с ней делать. Некому подчиняться. С детства жившие по строгим правилам Академии, мы невольно забрали часть ее с собой. Увезли в разные города. Она никогда не отпускала.

Человек, однажды столкнувшийся с шоковой ситуацией, которая заставила его организм существовать в длительном состоянии угнетения и стресса, уже вряд ли полноценно вернется в прежнюю жизнь. Что уж говорить о нас. Подумать только. Практически двадцать лет в Академии. Тишина мирной жизни оглушает. Себя словно некуда деть, нужно все время что-то делать, тренироваться, терпеть, куда-то ехать, выполнять задания, быть в неведении перед тем, что ждет завтра. Быть может, забьют до смерти, а могут и доверить воспитывать молодое поколение.

А теперь ничего нет. Только спокойствие и полная свобода действий. Нет оправданий, ответственность за поступки несешь только ты сам. Было очень сложно к этому привыкнуть.
-------


Я нашла эту запись, когда перебирала вещи Андрея. Мне самой было тяжело смотреть на прежний мир, пройдя этот путь длиной в два года. Я даже представить не могу, каково тогда ребятам.

После пары месяцев метаний по разным местам и ожидания, когда все уляжется, мне, наконец, нужно было вернуться домой. Я хотела видеть родителей, но боялась им показаться. Они знали только то, что в ту ночь меня похитили, больше ни единой зацепки, как ни странно, но и соседи ничего не видели. В маленьком городке такие случаи – за пределом чего-то сверхъестественного. Меня долго искали. Сбежать сама я тоже не могла. Оставалось предполагать худшее. Не стану пересказывать сцену встречи с родителями, до сих пор стараюсь не прокручивать в памяти этот момент. Они заметно постарели. И все равно в них теплилась надежда, что я когда-нибудь вернусь.

Прошло полгода. За это время Андрей потихоньку начал привыкать к новым условиям. Мы нередко ссорились по пустякам, но по нему я видела – без меня он не выживет. Его умения и изворотливость позволили наладить дела с документами и устроиться на неплохую работу. Морозным вечером он сделал мне предложение. Мы стали семьей. До сих пор с трепетом ношу его фамилию. Нет ничего приятнее, чем быть Сафроновой. С семейной жизнью появились и трудности, но мы их преодолевали.

Еще через полгода состоялась та самая легендарная встреча. Правда, пришли далеко не все. Кто-то после Восстания пропал без вести, кто-то, видимо, погиб от тяжелых ранений в ближайшее время после него. Нас собралось всего девятнадцать человек из более чем пары сотен. Конечно, косвенно, все связывались и в течение прошедшего года, но основным условием была именно встреча спустя этот промежуток. Там был Женя (334), только какой-то осунувшийся, но со своей прежней выразительной мимикой. Вова (407), непривычно смуглый от загара и хромой на левую ногу. Дима из пятого подразделения превратился в приятного молодого человека. Все же, чем меньше ты пробыл в Академии, тем выше шансы влиться в нормальную жизнь. Остальных я хоть и знала, но раньше мы не очень тесно общались.
Разговоры длились всю ночь. Каждый рассказывал о своей жизни, о том, что знал из жизни тех, кто не пришел. К сожалению, не все справились с пустотой после воплощения мечты и обрушившимися свободой и спокойствием. Кто-то начал прожигать жизнь, кто-то влился в преступность, некоторые уже в тюрьме. Есть и такие, кто вернулся к старому и начал убивать. Снесло крышу. Несколько совершили самоубийство, кто-то спился. В основном я молчала и только с изумлением слушала. Никто из них пока не смог завязать серьезные отношения. В тот вечер я в полной мере осознала, насколько феноменален случай моего мужа. Да, каждый день в новой среде давался ему с трудом, но он перестраивался, ошибался, учился, нашел в себе силы и сумел создать семью.

Думаю, у вас возникают мысли: « А не боялась ли я, что, в конце концов, Андрей споткнется и совершит что-то страшное?». Я знаю, что его психика бесповоротно искажена и нарушена. И да, я боялась, что что-то пойдет не так. Очень боялась. Но Андрей оправдал мою веру в него.

Жизнь пошла дальше. Мы поддерживали связь с теми, кто был на встрече, иногда на горизонте объявлялись и новые, ранее пропавшие без вести лица. На второй встрече нас было уже тридцать два человека. Но на этом все, больше не прибавилось. Шли годы, у нас родился сын, это был невероятно счастливый период в нашей жизни. Затем здоровье Андрея постепенно начало ухудшаться, сказались старые увечья. Если раньше организм попросту их игнорировал, питаясь желанием жить и вечными стрессами, то теперь, не имея перед собой барьеров и защитных механизмов, болезни вырвались наружу. Казалось бы, спокойная среда должна была помочь ему, а вышло иначе. Раньше, в первые месяцы нашей совместной жизни, я почти каждую ночь вздрагивала от тяжелого дыхания Андрея – ему снились кошмары. Теперь же он начал задыхаться и страшно хрипеть. Его мучили сильные головные боли. Я поражаюсь его стойкости. Он ни разу не пожаловался, старается контролировать себя и свое настроение, чтобы не сорваться на мне и ребенке. А сколько врачей мы обошли. Некоторые разводили руками, а кто-то в изумлении утверждал, что его травмы уже на данный момент едва совместимы с жизнью. Были и те, кто любопытствовал, откуда же такие увечья, намекая на мазохистские наклонности больного.

Его не стало. У меня словно отняли половину души. Он умер от кровоизлияния в мозг.
Сейчас, спустя время, я понимаю, что все было неспроста. А может, просто хочу найти какое-то объяснение. Я не верю в судьбу, но… у него она точно была, причем роковая. Академия утащила его за собой, но, все же, дала возможность быть счастливым, любить и быть любимым, стать мужем и заботливым отцом, примером и гордостью для своего сына. Я знаю, что Андрей очень старался приспособиться к мирной жизни. Внешне даже казалось, что все страшное позабыто, но оно продолжило существовать внутри него. Он так и не смог перестроиться, хоть и всем сердцем этого желал. Такие сильные духом, противоречивые, вольные люди, как правило, горят в жизни. Она проходит очень ярко, но скоротечно. И пусть даже они сами хотят иного, судьба распорядится по-своему. Такова их природа.

Его личность была сконструирована Академией, он попросту не был создан для мирной семейной жизни. Только гореть, пылать, взрываться. Но Андрей был удивительным. Он откуда-то взял и развил собственное Я, вступив в жесткое противоречие со всем, что его окружало и изменяло. Сейчас все, что от него осталось, - это наш сын Костя, воспоминания и номерной жетон.

Долгое время каждый из нас пытался забыть прошлое, не давать друг другу вспомнить о нем, но стало понятно, что это невозможно. Я несколько раз замечала, что, если тебя мучают какие-то мысли и образы, нужно дать им жить своей жизнью. Отдельно от тебя и твоего разума. Именно поэтому я предложила Андрею написать книгу, рассказать о том, что случилось. Просто для себя. Было нелегко, потому что он неохотно шел к тому, чтобы открыть то, что так старательно запирал в себе. Но мои терпение и мягкость сделали свое дело. И тогда я узнала, кто он, что чувствовал, как зарождалась в нем любовь, как он шел к ней. Узнала о его семье. Нежность матери и оправданная строгость отца по-доброму день ото дня закладывали в нем крепчайший фундамент. Их взаимопонимание, уважение и самоотверженная любовь друг к другу повлияли на становление жизненных ценностей маленького Андрюши. Лишившись родителей, он оказался в Академии. Рассказал мне о воспитании там. О первых друзьях. Открыл то, как с возрастом его учили убивать всевозможными методами. Как умирали его друзья и, вместе с ними, единственные теплые человеческие привязанности. Какие были попытки побега.

Однажды Андрей сидел особенно задумчивый, а потом вдруг начал рассказывать о том, кого убивал. Многих он уже и не помнил. Практически никогда не имел понятия, кто этот человек, в чем его вина, есть ли она вообще. Андрей сидел, смотря в одну точку, мысленно он возвращался в те моменты. Глаза потухали и краснели, но он не позволял показать передо мной своего глубокого раскаяния, потому что считал, что только он сам должен в одиночестве оставаться перед лицами убитых. Единственное, о чем Андрей так и не рассказал, это то, какие меры наказания и пыток применяли к ним Пиджаки. Он не хотел вспоминать о всей боли, которую вынес, и не желает, чтобы я имела об этом представление.
В спальне сына висит наше совместное фото. Из светлой рамки на тебя смотрит необыкновенно счастливый отец семейства. Его голубые глаза, прежде выглядевшие такими холодными, сияют и вбирают в себя безмятежность безоблачного неба. Он держит в объятиях жену и сына, очень похожего на него.

Пока Костя не знает, при каких обстоятельствах познакомились его родители. На момент смерти отца ему было всего шесть. Когда он станет старше, я постараюсь найти в себе силы рассказать эту невероятную правду. Я храню в самом дальнем месте те немногочисленные фото, сделанные в Академии, которые чудом сохранились. Порой я даже будто бы забываю о них, а затем…

Есть такие фотографии, которые особенно дороги сердцу, они заставляют вновь переживать запечатленные на них моменты, пробуждая скрытые чувства, в которых трудно признаться себе самому. Чаще всего, они – как боль о необратимо утраченном, когда оборваны все нити, связывающие с теми, с кем ты когда-то просто, не задумываясь, сфотографировался. Разве можно было подозревать, насколько в будущем будешь любить этот случайный кусочек из давно ушедшей жизни? Теперь ее не существует. Возможно, именно поэтому вряд ли можно поставить такое фото в рамку или повесить на стену, чтобы видеть каждый день. Даже не только потому, что оно превратится в обыденность, которую из-за привычки перестанешь замечать и вдаваться в то, что скрыто, а больше из-за невозможности вырвать это воспоминание из своей души, выставив на обозрение. Есть фото, где было поймано счастье, а есть такие, где сквозь счастье пробивается боль. Именно его, вроде бы и обычное, ничем не примечательное, посредственного качества, будешь хранить в потаенном месте, чтобы никто, кроме тебя, не смог найти. Спрячешь, пройдет время, улягутся воспоминания, многое забудется, покажется, будто ничего и не было вовсе, но потом…перебирая старые вещи, в неожиданном месте случайно найдешь ту самую фотографию. И взглянут такие родные лица, они улыбаются и пока не знают, что их ждет впереди. Рана не затянется никогда.

Такова наша история. Мы пережили и написали об этом вместе. Постепенно, вдумчиво. Андрей работал над своими главами, дополнял общие, а я рассказывала о своих переживаниях. Некоторые моменты мы обсуждали и редактировали, что-то оставалось неизменным. Когда значительная часть работы была проделана, воспоминания начали нас отпускать. Обретая форму, они стали существовать отдельно, словно получили возможность самостоятельно жить и происходить заново. Мы и не заметили, как забросили дело. И только сейчас, спустя два года после смерти Андрея, я поняла, что история должна быть завершена. Я на пороге новой жизни, а сперва нужно найти конец старой. Мы прожили вместе восемь лет, и я никогда этого не забуду. Теперь нужно идти дальше. Судьба дала Андрею шанс узнать счастье, теперь оно переродилось в Косте, чья история только начинается. А я? Чувствую, что Академия наконец-то разжала свои когти и отпустила меня навсегда. Я точно знаю, что еще буду любима, но перестану ли когда-нибудь вздрагивать при виде числа 318?
Возможно, и мимо вас проходил молодой мужчина, в глазах которого когда-то отражался блеск смертоносных жетонов.