Милая, милая кошечка Ирис. Её цветник благоухает так, что ни один прохожий не может пройти мимо равнодушно. Ирис добрая, душевная. Когда соседи о ней говорят, у них слёзы выступают на глазах, хотя языки у них - те ещё!
Рано утром, ещё и первого лучика не послало солнышко миру, а красавица Ирис уже в своём садике. С любовью осматривает каждый кустик и каждый цветок. Она беседует с ними, здоровается, ободряет поникшие тяжёлые головки георгин, смахивает пылинки и соринки c анютиных глазок.
Эту красоту ей помог создать её муж Рамзес. К большому горю Ирис, муж её умер на первом году их совместной жизни. Всё, что он оставил после себя, - вот этот самый благоухающий сад. Детей не оставил. Не было у них детей. Почему–то не было. Ну не было и не надо.
Почему так?
Да потому что насмотрелась наша красавица на семейные пары с детьми. На то, как мамы и папы обращаются со своими отпрысками, и как эти самые нежные чада платят им за их, порой, жестокую любовь.
Ещё раз выходить замуж Ирис не планировала. За кого? Таких как Рамзес больше нет. Ну а хорошего нет, плохого не надо. И точка. И вообще. Не думайте, что нет женихов. Есть. Кто-то на её красивый, как игрушка, домик засматривается. Кто-то влюбляется в её цветничок. А кого–то она и сама пленяет своим душевным покоем.
Один сосед даже посвятил ей стихи
О, фея, дитя из мира другого, какого не
знаю, чувствую - не простого!
Как дышится славно у твоего порога,
как грустно и одиноко
и жить неохота,
и больно везде, очень больно,
божественная, волшебная Ирис!
без тебя...
Прочитала наша кошечка записку, вздохнула и подумала: Эх, Котофей Котофеич, на самом деле она не знала, как зовут неизвестного поэта, да и знать не желала - зачем? Слал бы ты свои стихи в какую–нибудь литературную газету, где сидят такие же писатели, как ты. А мне это к чему? И вообще, я не люблю самодеятельных авторов.
На самом деле эта мысль о самодеятельных авторах пришла в головку Ирис непроизвольно. Можно сказать, механически. Никаких авторов она никогда не читала и читать не собиралась. Родители ещё в её раннем детстве объяснили ей, что много читать - просто портить свой природный ум.
О, как это верно. Насмотрелась Ирис, как соседи гоняют своих несчастных деток в школу. Видела Ирис, как замученные детки рвут свои дневники и выбрасывают их в отхожие ямы общественного туалета. Как собираются они после родительских нотаций на мусорной свалке и курят, а также пьют напитки, и от всего этого дуреют и вытворяют нечто невообразимое.
Понятное дело: расслабляются после неумолимых родительских поучений.
Ну, а если серьёзно говорить о претендентах на её милое, милое сердце, - то все они какие–то не такие. Кто рыжий, кто серый, кто чёрный - да ещё и с неприличным белым пятном где–нибудь совсем не там! – А кто и вообще полосатый - фу–у–у!
Это всё не то, совсем не то. Её Рамзес был котом нежнейшего оттенка розового. Вам не встречались розовые коты? В том–то и дело. Ирис тоже таких не встречала. И, конечно, влюбилась без ума.
Злые языки поговаривали, что Рамзес тайно посещал парикмахерскую. Регулярно.
Кто поверит? Трудяга! Природный ум! Нежнейший таинственный розовый! Где–то около фуксии...
О, как волнуется сердце! Как бьётся оно, словно птичка, готовая выпорхнуть из клетки и лететь, лететь вслед...
Но нет! Ещё рано.
Эти воспоминания!
Нет, нет!
Это лишнее.
Таких больше нет.
Не было.
И не
будет.
Тебе хочется нежности, Ирис? Вот лилия. У неё нежнейшие лепестки. Аромат - голова кружится. Да, любовь моя, помню, помню! Вот роза. Это страсть! Она бьёт в сердце толчками: помни, помни, люби! От аромата хризантемы - слёзы. Это осень. Это начало конца, больше нет ничего и не будет. От волнения Ирис дрожала всем телом. Она прилегла под кустом лаванды и - уснула.
Каким–то образом она оказалась среди невероятной красоты золотистых холмов. Никого не видно. Ни вблизи. Ни вдали. Она идёт по тропинке среди этих невысоких холмов. И откуда–то издалека раздаются мелодичные звуки. Нежнейшие звуки музыки. Трудно понять, откуда эти звуки. А сейчас она слышит какие–то слова. Да, вот, вот... она слышит их отчётливо...
И взмах крыла,
Как дуновенье ветра.
И судорожный вздох –
Во сне иль наяву.
Ты где–то есть,
А я брожу по свету,
И нежный бриз уносит песнь мою.
Она о том,
как без тебя страдаю.
Как в каждом предрассветном ветерке
Стараюсь уловить
В трепете ветра
Нежнейшие слова, -
Твои слова - ко мне.
В них вся душа твоя, -
Она к моей стремится.
Она пьянит меня
И укрепляет дух:
Я всё могу, я всё
Смогу, сумею с тобою рядом,
Но без тебя - не жить мне,
Я умру.
Я под забором сдохну,
Бедолага...
И что же проку в том?
Кому о том печаль?
Пуста та жизнь,
В которой нет поэта.
Влачащих жизнь такую
Мне очень, очень жаль.
Ирис проснулась под кустом лаванды, сладко потянулась под горячими лучами полуденного солнца.
Какое счастье!
Как хорошо, как мило!
Как дышится легко и хочется...
Стихов!
Наверно, я схожу с ума, подумала Ирис, испугавшись тех слов, которые так ритмично зазвучали в её головке. Она вдруг вспомнила свой сон. Там была музыка. Там были какие–то стихи...
Ирис поднялась с изумрудно - зелёной бархатной лужайки, отряхнула шубку и подумала: не надо мне этого. Никаких стихов. Что за глупость лезет в голову! Это солнце. Да, да! Солнце. И что–то с головой.
Прошло лето. Наступила осень. Ветер. Холод. Дождь, дождь, дождь...
Сидит Ирис в своём домике, и слёзы непрерывным ручьём стекают на её шёлковую шубку.
Грустно. Очень грустно.
По причине сильной депрессии или по какой другой занемогла Ирис. Что делать, - пошла к врачу. Врач послал на анализы. Сдавала, сдавала Ирис анализы. И вот результат: надо лечиться.
Закрыла Ирис свой домик. Поцеловала последний, уже тронутый увяданием цветок в своём саду, и отправилась лечиться по назначению врача.
Заведение, в которое она попала, показалось ей странным. Высокий забор. Очень высокий. Зачем? Но поскольку ей никогда ещё не приходилось бывать в больницах, она решила, что такие уж они, эти больницы. Почему–то такие.
Тяжёлые замки на воротах и на всех дверях. Решётки. Злые физиономии больных, выглядывающих из–за толстых решёток на окнах. Больше похоже на тюрьму. И название странное. Оно ничего не говорило Ирис: КВД. Непонятно. Вообще ничего не понятно. И врач, которая приняла её в своём кабинете с решётками на окнах, говорила какие–то странные вещи, прикуривая сигарету.
-О, милая Ирис, как вы удосужились подхватить эту заразу?
-Какую заразу? вздрогнула Ирис и почувствовала в конечностях лёгкое онемение.
-Как странно, что вы меня спрашиваете об этом. О самом страшном говорить пока не будем. Но некоторая неприятность случилась, скрывать нечего.
-Какая неприятность?!
-Скажите, вы замужем?
-Мой муж умер.
-А –а –а, тогда тем более понятно!
-Что понятно?! - У Ирис потекли слёзы, и врач протянула ей салфетку.
-Не волнуйтесь, я просто подумала, что при вашей красоте, - о, да, вы удивительно красивы, - наверно много поклонников.
-Какие поклонники?! О чём вы? - Тут Ирис не выдержала и разрыдалась.
Врач вызвала медсестру, и та отвела Ирис в палату, указала ей на её кровать и сделала укол.
Неизвестно, сколько времени проспала Ирис. Но когда проснулась и осмотрелась, подумала: лучше бы мне не просыпаться.
Полы грязные. Постельное бельё такое, что сразу видно: не одна несчастная мучилась и страдала здесь.
В палату вошла всё та же медсестра. Но теперь Ирис смогла разглядеть её: грязный халат, немытая, неухоженная кошка с сигаретой в углу рта внушала отвращение. Она наклонилась над Ирис с большущим шприцем в руках.
-Не подходите ко мне! - Закричала Ирис. - Я боюсь вас! Позовите врача!
-Правильно делаешь, что боишься, - злорадно усмехнулась грязная медсестра, сплюнула на пол окурок, затоптала его каблуком своих изношенных ботинок, и... всадила - таки!
Дни тянулись медленно, мучительно медленно. Не было никакой надежды, что когда–нибудь это страшное и непонятное заточение кончится.
Сколько же можно?..
Одна из медсестёр показалась ей не такой злонамеренной, как другие. И Ирис решила поговорить с ней.
-Милая, дорогая моя Ливонкавала, -так звали кошку.- Помогите мне выбраться отсюда. Я ни в чём не виновата. За что меня держат здесь?..
-За что всех держат, за то и тебя, - буркнула медсестра прокуренным басом. Ирис показалось, что она больше похожа на кота пенсионного возраста, страдающего геморроем.
-Простите, а за что всех держат?
-Платить надо, дура!
-Это как?
-Баксами желательно. Вот как! Плати и полетишь отсюда в своё гнёздышко, мать твою!
Ночью во сне к Ирис пришел прелестный юноша с арфой в руках. Он декламировал стихи. Ирис узнала голос этого юноши. Она уже слышала эти стихи. Но как сейчас они трогали и волновали. Всё мерзкое и отвратительное отодвинулось в сторону, а вокруг юноши разливался золотистый свет.
Это Рамзес, - подумала Ирис. - Он пришёл за мной.
Нет, одумалась она. - Рамзес? Музыка? Стихи? Что-то уж совсем у меня с головой!
И тут в чертах юного кота она уловила что–то знакомое. Точно! Это её сосед по площадке. И стихи, вероятно, его творения. Как мило. Как невыразимо прекрасно! Почти так же прекрасно, как её благоухающий сад летом.
-О, юноша, кто вы? Как вас зовут?
-Я Аль Донис, ваш сосед. Я люблю вас, Ирис. Я спасу вас. Я сделаю подкоп и украду вас. Я буду копать до последнего вздоха!
-Что толку?
-Разве есть какой–нибудь другой выход?
-Им нужны деньги.
-Какие деньги?
-Баксы.
-А это доллары или евро?
-Надо уточнить. Хотя я думаю, скорее доллары.
-О, милая Ирис, я хоть и бедный поэт, но кое–какие накопления у меня уже есть.
Поблагодарила Ирис поэта за надежду, которую он вселил в её истерзанное сердечко, и стала ждать дежурства Ливонкавалы. Но соседка по палате посоветовала идти напрямую к врачу: дешевле обойдётся.
-Пятьсот баксов, - сказала врач, прикуривая сигарету.
Ночью к Ирис во сне прилетел поэт. Арфы уже не было. Не было музыки и стихов. Но золотистый свет ещё бОльшим пятном расплывался на заднем плане.
-Милая Ирис, уверен, теперь я смогу помочь вам. Наши соседи оказались очень доброжелательными и отзывчивыми. Они прониклись сочувствием к вам и тоже хотят помочь.
Он что-то ещё говорил, а Ирис вспомнила, как все коты и кошки в округе перебивались с рыбных голов на куриные косточки. И то, если удавалось достать. А их котята часто отправлялись на мусорную свалку поискать угощение.
И эти добрые создания отозвались на её беду!
-...мы собрали пять баксов! - Закончил поэт.
Всё–таки выпустили Ирис. Вышла она за стены той крепости и, завернув за угол, упала. Какой–то прохожий кот подбежал к ней и начал тормошить её: Что с вами, очнитесь...
Поздно.
Заразили невинное создание смертельной болезнью пока от чего–то лечили. А когда поняли, что больше им делать нечего с несчастной, отпустили её подобру – поздорову пока жива.
Пятьсот долларов! Где же их было ей взять? Она и одного-то доллара за всю свою жизнь не видела.