Глава 2. Рассвет Часть 3. У бабушки

               
Родители решили отправить меня к бабушке в Саратов. Папа собирался поступить в аспирантуру транспортно-энергетического института, маме тоже  хотелось там работать, а содержать домработницу для меня было слишком дорого. В Саратов меня повёз папа. На несколько дней мы останавливались в Москве, чтобы получить консультацию у какого-то медицинского светила насчёт моего дальнейшего лечения. Попутно папа показал мне метро с эскалатором и огромными залами-платформами. Побывали мы и в мавзолее. Это было уже под вечер пасмурного осеннего дня. Мы отстояли небольшую очередь и вошли в мавзолей. Папа нёс меня на руках по полутёмному проходу. Останавливаться было нельзя, охрана строго смотрела за порядком. Вождь в коричневом костюме, подсвеченный лампочками, лежал под стеклом. Он показался мне небольшим и совсем не величественным. Никакого священного трепета я не испытала.
                Бабушкин дом   

Бабушка и дедушка жили за клиническим посёлком на окраине Саратова у Лысой  горы. Корпуса городской клинической больницы занимали довольно большую территорию. Это были большие, солидные, с интересной архитектурой здания, наверное, построенные ещё до революции. Во время налётов немецкой авиации на окраины Саратова в 1943-ем году они были превращены в руины.
Домик бабушки на двух хозяев стоял на углу 2ой клинической улицы. Во дворе было два палисадника с двух сторон дома.  Дорожка от калитки шла под уклон мимо входа в дом к колодцу на двух хозяев. Слева от него стоял кирпичный сарай, в котором жил поросёнок, а летом куры. На зиму кур поселяли в подполе под домом. За дорожкой был небольшой садик с яблонями, вишнями, белой и красной смородиной. Со стороны улицы эта часть двора была загорожена высоким забором из досок. Под окнами дома, выходившими на улицу, росли большие кусты сирени.
У входа в дом не было крыльца. Его заменял небольшой настил из досок. Тот, кто входил в дом, попадал сначала в тёмные сени с кладовкой справа, а слева на лавке стояли вёдра с водой. Затем можно было войти в кухню с большой русской печкой и обеденным столом. Справа был проход в комнату бабушки и дедушки. Там у окна стояла бабушкина швейная машинка "Зингер" и две кровати: дедушкина и бабушкина, с красивым лоскутным одеялом.
Также из кухни, напротив входной двери, был вход в залу, большую светлую комнату в три окна. Слева стоял старинный большой буфет с дверками из зелёного толстого пузырчатого стекла. В противоположном углу находилось трюмо с фарфоровыми фигурками. Между двух окон, выходивших на улицу, висела узкая картина, изображавшая лесную дорогу после дождя. Около большой сосны в луже на дороге отражалось небо с расходящимися облаками. Казалось, от картины веет свежестью и запахом мокрой хвои.  Рядом со стеной от печки стоял диван с полочками, на которых были расписные деревянные кувшинчики. За диваном был вход в  комнату тёти Иды. По середине залы стоял обеденный стол, над которым висел большой оранжевый абажур с кисточками. Вокруг стола стояли венские стулья, гнутые, тёмно- коричневые с жёсткими сидениями. Вход в каждую комнату был отгорожен полотняными шторами, собранными на концах. Стены оклеены обоями светлых тонов, кроме кухни, где неоштукатуренные стены были побелены. Наверное, такая обстановка была типична для семьи среднего достатка того времени. Я стараюсь так подробно описать дом бабушки, потому что там прошли мои лучшие детские годы, и долгое время он был для меня более родным, чем дом родителей.
Бабушка принялась меня интенсивно лечить. Меня отвезли на консультацию в институт ортопедии, где посоветовали мне сделать гипсовые повязки для исправления деформации стоп. Гипс мне накладывали под эфирным наркозом, как лабораторной мышке, наложив на лицо намоченную салфетку. Запах эфира распространился по всей комнате. Мне велели считать, что я и стала делать. Вскоре с удивлением заметила, что повторяю одну цифру, а следующую не могу назвать. После этого я заснула, и мне снился странный цветной сон, в котором контуры предметов и я сама были в ярком ореоле зелёных, синих, жёлтых лучей. Кажется, мне наложили гипс по пояс, и в таком состоянии отправили домой.
Я лежала на диване в зале, рисовала в тетрадях, сшитых бабушкой из обёрточной бумаги, слушала радио, играла с куклами, но, в основном, читала. Тётя Ида приносила мне из библиотеки стопки книг, которые я быстро проглатывала. Наверное, я перечитала всю детскую литературу, потому что мне стали давать взрослые книги, например, Паустовского. Конечно, он был мне менее интересен, чем Гайдар, но красоту его прозы я всё же почувствовала и дочитала книгу до конца.
Родители изредка присылали подарки. Ко дню рождения я получила надувной мяч в белом чехле с голубыми горошинами. Он мне очень нравился. Я с ним с удовольствием играла. Уж не помню, кто поднимал мне его с пола. Вечером он остался у меня в ногах у горячей печки, а ночью с шумом лопнул, напугав меня и родных. Наверное, я горько плакала, и тётя Ида отдала камеру мяча, чтобы её починили. На камеру поставили заплатку, снова надули, но мяч стал каким-то кособоким и прыгал не туда, куда надо бы.
Вспоминается зимний вечер. Я лежу в зале в темноте на диване, а бабушка на кухне делает колбасу, кровяную и ливерную, из недавно зарезанного кабанчика. Мне приносят попробовать. Вкуснее такой колбасы я не едала никогда.
Бабушка была мастерицей на все руки. Могла закоптить отличный окорок, её пироги и торты были неподражаемы, соления и варения - просто объедение. До сих пор помню вкус её мочёных яблок и солёных арбузов. Из кусков материи она умела скомбинировать нарядное платье, и долгое время я носила одежду, сшитую бабушкой.

                Моя первая подружка

Чтобы мне не было скучно, бабушка договорилась с соседкой  Настей, чтобы её дочка, моя ровесница, проводила дни у нас дома, играя со мной. Бабушка будет её кормить.  Насте приходилось оставлять девочку одну в холодном доме, и она охотно. Сама она работала на хлебозаводе с утра до вечера и на ужин приносила кусок хлеба, отломленный от буханки и спрятанный в штанах.
Девочку звали Валя. Она приходила часов в девять утра и оставалась до позднего ве-чера. Валя была удивительно спокойной безропотной девочкой. Она соглашалась со всеми моими выдумками и играми. Фактически, она была моей живой куклой. Я не обижала Валю, с нетерпением ждала её прихода, но, мне кажется, никогда не интересовалась её мнением. Её согласие было для меня само собой разумеющимся. Мне нравилось придумывать игры с куклами. Это были сценки из жизни или из книг. Большое удовольствие я получала, когда Валя также импровизировала со своими персонажами в духе предложенной ситуации. Тогда мы повторяли игру несколько раз, совершенствуя её. Помнится, мы устраивали встречу нового года для своих игрушек. Укладывали их спать, старались  нарядно убрать их жилище, для красоты посыпая его мелко разорванной фольгой от конфет. Можете представить, сколько было мусора от такой игры. Иногда возникала фантазия кормить кукол натуральной едой, и бабушка, помню, дала нам для кукол гороховое пюре. Наверное, кукольные тарелочки она потом мыла. Добрая бабушка делала всё возможное, чтобы меня порадовать. 
Вале очень нравились куклы, которые я рисовала. Они казались ей очень красивыми. Когда мы стали старше, Валя просила меня нарисовать куклу. Как я ни старалась, прежнего впечатления мой рисунок не производил. Валя огорчались, и посчитала, что я разучилась рисовать. К сожалению, тогда не было пособий по рисованию, учить меня было некому, и мои художественные наклонности не получили развития.
Весной гипс с меня сняли, и я потихоньку начала ходить. Из-за долгого лежания у меня развилась сильная атрофия мышц и контрактура коленных суставов. Наша родственница, медсестра Лёля приходила делать мне массаж и разрабатывать суставы. Это было очень больно, и я орала благим матом. Окна в доме были открыты. Однажды, услышав мой крик, под окном остановилась женщина и стала возмущаться: « Да что же такое с ребёнком делают, что он так вопит?» Но как только меня переставали мучить, я тут же ковыляла во двор, уже не думая о недавних страданиях.
К маю, бабушка сшила мне платице с яркими цветами. Солнечным тёплым днём я в нём сидела  во дворе и играла в куклы. Бабушка стряпала к празднику и принесла мне на та-релочке парочку горячих, вкусно пахнущих капустных пирожков с маслом. Наверное, было очень приятно на свежем воздухе кушать вкусную стряпню. Пришли гости. Кто-то был с фотоаппаратом и сфотографировал меня под кустом с куклой в руках. Снимки получились очень удачные и до сих пор хранятся у меня в альбоме, напоминая о детстве и том далёком майском празднике. Вы его видите в начале этой части моих воспоминаний.
Летом приехали в отпуск папа и мама. Мы часто ездили на Волгу, и на лодке дяди Серёжи уплывали на небольшой островок, где никого не было. Папа рыбачил, мама загорала, а я ползала по горячему песку, скатываясь кубарем с косогора. Мне очень это нравилось. С удовольствием купалась в заливчиках с тёплой водой, где сновали стайки мальков. К вечеру возвращались домой, где нас ждал вкусный обед. Иногда папа носил меня в песчаный карьер у горы Лысухи. Там попадались останки древних животных, похожие на пальцы, белемниты. Я забиралась наверх крутого склона и скатывалась оттуда. Представляю, сколько песка было в моих волосах и одежде.
Осенью меня зачислили в первый класс, и ко мне стала приходить учительница два раза в неделю. Я хорошо читала и писала, а потому сразу начала учиться не с букваря, а с «Родной речи». Помню, мне трудно давался пересказ своими словами. Выучить наизусть было гораздо легче. К тому же казалось невозможным рассказать лучше, чем написано. На первых порах я письменно составляла пересказ и выучивала его. Чтобы дать мне достаточно материала для занятий, учительница задавала всё подряд, но я быстро и успешно справлялась с заданиями. Правда, решение задач по арифметике требовало от меня больше усилий. Валечка тоже пошла в школу и уже не так часто приходила ко мне.
Расписание дня у меня было такое. Утром бабушка заставляла меня выпить свежее сырое яйцо, потом съесть вкусную рисовую кашу, которую варили только для меня. К чаю давали хлеб с маслом и мёдом, чтобы я поправлялась. Мне хлеб с маслом не нравился, но, чтобы не огорчать бабушку, я его съедала. Потом за большим столом в зале делала уроки, и меня отправляли гулять. Осенью зачем-то во двор привезли копну сена и сложили её у забора. Мне очень нравилось в ней кувыркаться. В ого-роде разыскивала последние недозревшие помидоры. Они мне казались особенно вкусными. Вскоре их собрали вместе с веточками и развесили на гвоздиках, специально вбитых в стену кухни, где они поспевали. 
Мягкой снежной зимой я любила кататься на санках во дворе. Сама с трудом подни-мала их к калитке и скатывалась оттуда до сарая. Бабушки сшила мне специальные шаровары из толстой фланели, которые не сразу промокали от снега. Иногда меня выводили на улицу, и я каталась до колонки. Как-то соседский мальчик Андрей, увидев мои усилия затолкать санки на горку, стал мне помогать и кататься вместе со мной. Я была в восторге. Потом и другие ребятишки меня катали, причём я любила, чтобы они резко поворачивали санки, а я должна была удержаться. С завистью я смотрела на мальчишек, скатывающихся с высокой и крутой Лысухи, но это было довольно далеко от дома, и туда меня не пускали. Вечером в доме закрывали ставни, приходил с работы дедушка, и мы ужинали. Как-то раз на ужин ничего не было. Ида и я лежали на постели в её комнате и мечтали, чтобы нам хотелось съесть. Пришёл дедушка и принёс небольшой бидон свекольного мёда. Он показался нам очень вкусным.
Весной во дворе стояли большие лужи, в которых искрилось солнце. С крыши свисали прозрачные сосульки, и хотелось их сосать, как конфетку. Но у меня было слабое горло. От холодной воды сразу начиналась ангина, часто гнойная. И целую неделю приходилось проводить в постели. Тётя удивлялась: «А вот у меня никогда не болит горло». Но не только из-за болезни мне приходилось быть в постели. Когда я стала ходить, то снова у меня  начали кривиться стопки. Врач из ортопедического института рекомендовал три-четыре часа в день сидеть в постели со специальными  растяжками. На ножки надевали полотняные  петли, к которым на шнурах подвешивались мешочки с песком. Врач надеялся, что, это поможет их  деформацию. Когда  в мае приехала мама и увидела меня, как паучка, в  этих верёвках, то выбросила все эти приспособления, не в силах видеть меня такой жалкой. Она приехала, чтобы увезти меня в Евпаторию.

                Евпатория  1948-ого года.

От этого посещения у меня осталось впечатление простора и чистоты. Большая набережная была пустынна и залита солнцем. Утром её мыли из шлангов, как палубу корабля. За невысоким барьером простирался просторный пляж, а за ним уходящее за горизонт Чёрное море. Наш пансионат для матери и ребёнка располагался у набережной недалеко от здания для морских ванн. Он назывался «Светлана» и раньше был частью гостиницы «Дюльбер», от  которой остался один фундамент. В Евпатории того времени всюду были видны следы войны. Рядом с пансионатом на набережной были развалины какого-то красивого здания, и в самом городе было много развалин. Отремонтированные санатории напоминали госпитали. В основном, там лечились раненые, что также напоминало о недавней войне.
Пансионат представлял собой выстроенные четырёхугольником одноэтажные дачные домики с верандами. В них были комнаты на четырёх человек, где поселяли двух мамаш с детьми. Кроме кроватей там был стол и шифоньер. Во дворе пансионата была большая клумба с агавой посредине, скамейки, дорожки из ракушечного песка с галькой,а вдоль них бордюры из скромных петуний.  В углу территории росло большое дерево шелковицы. Опадавшие с неё ягоды дети с удовольствием съедали. В пансионате жили молодые, растерянные от горя матери с детьми, больными полиомиелитом, артритом, дцп. Очень трогательно, что, несмотря на послевоенную разруху, они не были забыты.
Основным было лечение уникальными евпаторийскими грязями и рапными ваннами. Утром к пансионату подъезжал большой автобус и вёз всех в грязелечебницу на «Майнаки». Так называется район в другом конце города у лимана. Это было просторное комфортабельное здание. Рядом с ним на специальной большой стоянке дежурили автобусы из разных санаториев, дожидаясь своих пациентов. Внутри здания был большой прохладный вестибюль, с картинами, изображавшими черноморские пейзажи, а за ним лечебные отделения: рапное и  грязевое, с большими залами отдыха после процедур.
Пожалуй, отдельного описания заслуживает грязелечебное отделение. Это был очень длинный зал с воротами в торцах. Посредине проложены рельсы, а по бокам у стен стоят ряды кушеток с брезентовыми простынями. Слева в ворота въезжает лошадь с большой вагонеткой, наполненной горячей грязью. Лошадь под узцы ведёт мужик в синей майке и брезентовых штанах. По мере продвижения из вагонетки лопатой накладывают грязь на кушетки. Работницы в синих халатах с вёдрами холодной грязи подходят к каждой кушетке и, добавляя холодную грязь, доводят её до нужной температуры. Сестра в забрызганном грязью белом халате измеряет температуру, после чего больной ложится на кушетку в грязь. Его заворачивают в брезентовые простыни, переворачивают висящие на стене песочные часы, рассчитанные на 15 минут. Спустя это время, больного разворачивают. Он вылезает из грязи и осторожно идёт в душевую обмываться рапой. В душевой есть деревянные скамейки и шланг. Тех, кто не может стоять, усаживают на них и обмывают из шланга. Грязь липкая и не так просто её обмыть. Потом можно сполоснуться под пресным душем, но, считается более полезным оставаться в рапе.  После процедуры полагается полчаса лежать на кушетке в специальном зале отдыха. Он большой, с высокой стеклянной крышей, благодаря чему в нём много воздуха и света. В зале тишина, хотя почти все кушетки, а их около 50-ти, заняты. Многие дремлют, хотя кое-кто читает. После отдыха можно отправляться в свои санатории и пансионаты. Все знают расписание своих автобусов, которое соблюдается довольно строго.
К обеду процедуры заканчиваются, и мы идём в большую светлую столовую, рассчи-танную на посетителей двух близлежащих военных санаториев и нашего пансионата. Она находится примерно в квартале от нашего жилья, и я устаю, пока мы туда добираемся, да ещё по жаре. Питание в столовой отменное: три раза в день мясные блюда, один раз свежие фрукты и овощи, какие поспевают в это время.  Пару раз на столах было даже вино.
После обеда мама укладывает меня спать на веранде, а сама отправляется на пляж, где с наслаждением плавает и загорает. Кажется, в пять часов в столовой был чай с булочкой. Мама приносила её в палату и поднимала меня. Вечером после ужина на набережной играл духовой оркестр, расположившись на специальной эстраде. Около него чинно прогуливались отдыхающие. В санаториях  и в так называемом курзале,  парке у моря, устраивались танцы.
У нашего пансионата был специальный массовик, довольно представительный мужчина по фамилии Морозов. Он приглашал нас на кукольные спектакли, а для мам иногда устраивал танцы под баян на небольшой площадке перед детской поликлиникой. Помню ненастный вечер, в темноте грозно шумит море. Все сидят в своих палатах, не зная чем заняться. И вдруг раздаётся призывная бодрая трель свистка Морозова. Он собирает всех на веранду, натягивает у стены простыню. Устанавливает проектор и демонстрирует красочные картинки. Сам играет на баяне, а его жена с большими крыльями, которые держит в руках, танцует на фоне простыни, изображая бабочку. Трогательная забота о больных ребятишках, не правда ли? А как не вспомнить заботливого седого экспедитора Ледовского, который встречал приехавших по путёвкам на вокзале, помогал погрузиться в автобус и доставлял до места отдыха. Кажется, он отвечал и за своевременную подачу автобусов на процедуры. Наверное, у этих людей была маленькая зарплата, но, прежде всего, они думали о людях, которые их ждали.
Конечно, и я бывала на пляже. К сожалению, мама не позволяла мне купаться в море, опасаясь охлаждения после грязевых процедур. Может быть, она была права, но я лишилась большого удовольствия и, наверное, пользы. Пока мама заплывала далеко в море, я могла бы зайти в воду, но боялась, что не смогу встать и выйти. Выползать на глазах у отдыхающих мне казалось унизительным. Однако ползать по горячему песку, разыскивая ракушки, я не стеснялась. Местные жители делали из них разнообразные бусы, довольно красивые, обклеивали коробочки с надписью «Привет из Крыма». Мы  привезли несколько таких изделий на память.