Гулебщики. Казачий круг.
Из Кабарды идут в набег
Коней всё ускоряя бег
Кавказа вольного джигиты.
Меж ними распри все забыты,
Которые порой случались.
Они все в прошлом, там, остались.
Идут с верховий ЗеленчУка –
Отвага, смелость и порука,
Герои славной Кабарды,
Испить Кубань-реки воды.
Торчат патроны в гызырях,
Их пули сеют смерть и страх
Средь закубанских казаков,
Средь баб, детишек, мужиков.
Семьи милей им терсмаймун*:
Идёт в набег кавказский гунн.
Громить казачии станицы,
Чтоб враг о них плёл небылицы
И в ужасе бежал за Дон,
Набегов ждя со всех сторон.
Приемник доблестный Атиллы,
Он любит рвать и резать жилы
У бесполезных стариков.
Обычай гор, мой друг, таков.
Каноков князь ведёт отряд,
Он у Аллаха взял подряд
На искупленье всех грехов –
Грешить ведь каждый, будь здоров.
Он совершил намаз в мечети –
Его восславят старцы, дети.
Но это будет всё потом,
Когда устроит он погром
И привезёт в аул добычу,
Как Кабарды велит обычай.
Ему в земле капаться грех,
Его удел, мечь и доспех,
И быстрый, будто ветер конь,
В глазах его горит огонь.
Пока же конница несётся
И на джириде*знамя вьётся,
И тридцать дюжих удальцов
Уносят кони от отцов,
И от отеческих могил:
Аллах их память освятил.
Чтоб удаль показать свою,
А коль убьют, им быть в раю,
В объятьях гурий белотелых,
Таков удел героев смелых.
Но мало кто спешит туда,
Коль молоды ещё года.
Вот на курган джигит взъезжает,
Как птица на гору взлетает,
И видит: всадник впереди.
Как он нелеп, ты погляди!
Под ним неказистый конёк,
Не конь – коряга иль пенёк!
Как говорят у нас – маштак.
Для горца, то не конь, а так.
Какой джигит на нём поскачет?
Его подальше, с глаз он спрячет.
Каков скакун, таков казак,
По виду, он большой дурак:
Охабень длинный на плечах,
В глазах его, печаль и страх.
Так мнилось гордому абреку;
Он поминать будет до веку
Фигуру глупого казака:
Как обманул он нас собака!
Хоть зброя* при казаке есть,
Ему та зброя, знать не в честь.
На нём взгляд горца не играет,
Другого же донец не знает:
Винтовка, шашка и джерид,
Но сразу видно не джигит.
Как пентюх он сидит в седле,
В аркана быть ему петле.
Сзывает горец тот друзей,
Сынов узденей* и князей,
Лихих наездников черкес,
Героев славных и повес.
Красу и гордость Кабарды;
Не чаяли они беды,
Смеясь над русским великаном,
Большим и глупым пехлеваном*.
Ему с коня велели слезть
И оказать им этим честь;
Оружье нА землю сложить,
Иль могут те его убить.
И к ним идти для разговора,
И обойдётся пусть без вздора.
У них короткий разговор,
Коль ты, разбойник есть и вор.
Злой бросил взгляд на них казак,
Но им перечить, не дурак.
Сползает он, с седла, мешком.
Идёт к джигитам он пешком,
Сложив на землю свою сброю.
Джигиты ж те, подобны рою:
Кружат над увольнем славян;
Для них казак этот – баран
И лишь годится на убой,
Не может коль владеть собой.
Коль не джигит, а куль с пшеницей,
Ему родиться бы девицей!
Смеются всадники над ним:
Не совладать нам с тобой одним!
Пусть полюбуются отцы
Кого, их взяли молодцы.
Велят казаку снаряжаться,
А он и рад тому стараться.
Свою он зброю одевает
И посчитаться с ними чает.
Всему однако своё время,
Потешится пусть горцев племя.
Садится вновь на маштака –
Такая доля казака.
Ему велят джигитовать,
Но конь хозяину под стать:
Он неуклюж и туповат,
Воистину, ослу он брат.
Джигиты вновь над ним смеются:
Такие дурни где берутся?!
И вновь, и вновь его гоняют,
Под ноги маштаку стреляют,
Чтоб гарцевал он, как араб:
Хороший будет из казака раб.
Велят палить ему из турки*,
Да не по нраву то каурке,
Страшит его грохот винтовки;
Движенья казака не ловки,
Он чуть не падает с коня.
Нет в нём задора и огня,
Какими славится черкес,
Что в джигитовке истый бес.
Но в один миг всё изменилось,
Как будто всё водою смылось.
Казак в седле преобразился,
И на дыбы его конь взвился.
Огонь сверкнул в глазах донца;
Зря злили горцы молодца.
Шепнул коньку он, что то тихо
И гикнул по казачьи, лихо.
Рванул маштак, как ветер, прочь,
Чего водицу то толочь?
Пора держать за всё ответ,
Судьбе казак не скажет нет.
Настало время дел лихих,
Не даром наш казак был тих.
За ним несётся гик погони,
Резвы у кабардинцев кони.
Казак палит оборотясь
И кабардинец, прямо в грязь,
Летит с пробитой головой,
Чтобы в земле найти покой.
Черкесы вспыхнули огнём:
Убьём казака мы, убьём!
Летит казачий конь как птица,
Давно привык с врагом он биться
И уноситься от погонь,
Чрез буераки, лес, огонь.
Казак винтовку заряжает,
Пыж он из кожи в ствол вгоняет.
За ним черкесы вереницей,
В гримасе злобной все их лица.
В догон стреляют, да без толку,
Но не уйти казаку-волку.
Донец же, снова, без рисовки,
Палит по горцам из винтовки.
И ближний падает черкес,
И обагряет кровью лес.
Вновь пуля точно, между глаз,
Как было в прошлый, первый раз.
И раздаётся горцев вой,
Донца зовут они на бой.
Чтобы сойтись им, грудь на грудь,
А коль убьют, не обессудь.
А он, дразнить их продолжает,
Как будто все уловки знает
И потешается, как встарь.
Он здесь, для них есть бог и царь.
Играет с ними в кошки мышки,
По буеракам, до отрыжки.
То перепрыгнет через ров,
То вдруг исчезнет средь кустов.
Или подпустит, бьёт в упор,
Их прекращая с жизнью спор.
Так семь черкесов положил,
Чем охладил их жаркий пыл.
Смутились бравые джигиты,
Ведь семь товарищей убиты
Ударом пули между глаз,
Им жутко стало в этот час.
Пред ними, не казак - шайтан!
Он избегает пуль и ран.
А сам несёт смерть правоверным,
Корана всем заветам верным.
Они не смеют уж напасть,
Кто хочет лезть шайтану в пасть?
Они крадутся вслед, как волки,
Коням своим, ложась на холки,
Вслед за отважным казаком,
Его характер им знаком.
Хотят поймать его в ловушку,
Из подтишка, чтоб взять на мушку.
Но не случилось, не срослось,
Хоть дело, от греха, то брось.
Однако повезло джигитам,
В урочище совсем забытом.
На табор их навёл казак –
Вот и попал шайтан впросак,
Решили храбрые джигиты,
Хоть казаком и были биты.
Взять скопом всех своих врагов,
Добраться до донских голов –
Вот их мечта, свершиться месть.
Они спасут тем самым честь.
Но взять самим – кишка тонка,
Ещё дадут донцы пинка.
И к князю с вестью поскакали,
Всё о казаках рассказали,
Желая с ними поквитаться
И головами посчитаться.
Казаков, мол, наперечёт,
Добыча горцев так влечёт,
Что князь забыл про осторожность,
Коль отомстить им есть возможность.
Решили ждать ночИ черкесы,
Они в ночИ, страшны, как бесы.
Как тени тёмные скользят,
Сам чёрт черкесам тем не брат.
Ползут с кинжалами в зубах,
Забыв о всём, презрев свой страх.
Спит при луне казачий табор,
Склонивши ветви дремлет явор-
Кавказских древних гор чинар,
Как аксакал седой он стар.
Под ним дымит ещё костёр
И тает дым средь тёмных гор.
Тут клич победный раздаётся,
Когда шагов пятнадцать остаётся
До в круг поставленных возов.
Молчат донцы, им не до слов,
Черкесам залпом отвечают,
Огнём свинцовым их встречают.
Пятнадцать падает бойцов,
Лихих, отборных молодцов.
Кто уж убит, кто переранен,
Итог побоища печален.
Сердца ярятся, смертный бой,
Бегут черкесы всей гурьбой.
Скорей добраться б до возов,
В сердца стучится предков зов.
Черкесы с гиком атакуют
И в предвкушении ликуют,
Но новый залп сбивает с ног,
Сгибает их в бараний рог.
И землю трупы устилают,
И бьют с размаха, кто куда,
И льётся кровь, а не вода.
Кто жив, играть с судьбой не хочет,
Когда она им смерть пророчит.
Забрав убитых, враг бежит,
В ночи укрыться он спешит.
Но их сердца пылают мщеньем
Иль дома встретят их презреньем.
И собирает князь совет:
Каков они дадут ответ?
Со всех сторон идти решили,
Да видно снова поспешили.
Заняв окрестные высоты,
Добавить, чтоб врагам заботы,
Стреляли горцы по возам,
Не веря собственным ушам:
Казаки пели песню смерти!
Черкесам мнилось: это черти!
И табор обстреляв донцов,
Пошли под пули мододцов,
Чтоб в шашки и в кинжалы взять,
А повезёт, всех повязать
И смерти медленной предать.
Казаки дружно отвечали,
Свинцом горячим отмечали
Черкесов головы шальные,
Кольчуги рвали их стальные.
Десятка три черкесов пало.
И князь решил, что то не мало.
Ведь треть дружины перебито,
Атака вновь будет отбита.
Нет в Кабарде таких джигитов,
Винтовок нет и нет джиридов,
Чтоб казаков тех одолеть.
Аллах не дал им околеть!
Им не добыть отряд гулебный,
Мулле же, долго петь молебны
И отпевать его бойцов,
Джигитов храбрых, удальцов.
Уже восток зарёй алеет,
Каноков князь лицом темнеет:
Людей нельзя ему терять,
Где новых воев князю взять?
Не лучше ль будет замириться,
Коль их надеждам уж не сбыться.
Вот на джириде белый флаг,
Взывает к перемирью стяг.
Сам едет князь и аксакалы,
У всех за поясом кинжалы,
И шашки острые – гурда;
Коль попадёшь под них – беда.
Он атамана хочет зрить
И с ним о деле говорить.
Вот на возу стоит казак:
Герой сражений, схваток, драк.
Вчерашний ловкий пехлеван,
Нанёс он много смертных ран
Джигитам славной Кабарды.
Хоть были ловки те, тверды.
Джигиты, вновь его завидя,
Кричат: Пусть тот шайтан изыдя!
И к ружьям тянуться их руки.
Ему ж, нет дела до их докуки.
Пускай скрепят себе зубами,
Платить придётся им гробами.
Не взять казаков на хопёр,
Казак не беглый тать и вор.
В руках донцов всегда есть турка,
И им играть привычно в жмурки
Со смертью в долах Кабарды,
И ждут от них большой беды.
Князь усмиряет удальцов:
Пусть постыдятся те отцов!
И соблюдут обычай предков.
Таких героев встретишь редко.
Коль нас побили – честь, хвала!
Так захотел, знать сам Аллах!
Казак черкесов вопрошает,
Хоть сам ответ давно их знает:
Чего хотите вы от нас,
В сей утренний и ранний час.
Не прочь продолжить мы беседу,
Нам рано праздновать победу.
Иль отпевать за упокой,
Хоть кровь течёт вокруг рекой.
А князь, в ответ: Переговоры!
Пусть укротят свои, все, взоры
И позабудут о досадах,
Резне, погонях и засадах.
Да будет так – сказал донец –
Положим распре мы конец.
Худой мир лучше крепкой ссоры,
Мы не бродяги и не воры.
Мы знаем воинский обычай
И соблюдём ради приличий.
И слово дал донцам Каноков:
Меж нами миру, быть до сроков;
Забыть о всех своих обидах,
О кровной мести во всех видах.
В знак примиренья сели вместе,
Забыв до срока, всё, о ести.
Томиться на углях шашлык,
Заброшен за плечи башлык;
Пируют князь и атаман,
Которого зовут Баклан.
Теперь они – два кунака,
Два вольных, гордых казака.
Над ними власть одна – обычай,
Его блюдут не для приличий.
Главней для них, всего, адат,
Потом писанье, шариат.
Велик Христос, велик Аллах,
Но всё ж адат, главней в горах,
В станицах Дона и Кубани,
Когда закончены все брани.
Черкесам не идти в набег,
Коней они смирили бег
И жатву смерти на них вьючат.
Сомнения героев мучат,
Они джигиты, а не трусы,
Но победили их урусы.
Коль за Кубанью встретят так,
Сойдут они в могильный мрак.
Убитых, раненых – треть рати,
Им не полон сейчас имати,
А расходиться по домам,
Хоть для джигита, это срам.
Ушли не с чем домой джигиты,
Запомнив, кем были побиты.
И сыновьям наказ давали,
Чтоб казаков, те, не зымали.
Пусть он один и неказист,
Короток русской пули свист.
И шашки их секут кольчуги,
И пики для донцов – подруги,
Бьют наповал они черкеса,
Будь он абрек, герой, повеса.
Шесть лёгких ран среди донцов,
Господь не выдал удальцов.
Им не впервой держать осаду
И всем врагам чинить досаду.
Сидели в Кромах и в Азове,
Сиденье в Кабарде, не внове.
Гулебщики, набивши зверя,
В звезду счастливую поверя,
Пошли за Егорлык обозом,
Живя как будто бы извозом.
Как чумаки, степной дорогой,
Дорогой трудной и убогой.
Где бродят шайки степняков –
Врагов заклятых казаков.
Где будет вновь резня и сеча,
Потоки крови, дома – встреча.
И плачь вдовы убитой горем;
Не без потерь ходить тем полем.
Но это будни удальцов,
Донских казаков-молодцов.
Так было из покон веков,
Удел казачий, друг, таков.
Один раз рожает казака мать,
Один раз и помирать.
11 марта 2010 г.
Гулебщик – казак охотник, промысловик.
Терсмаймун – кавказская булатная шашка.
Джирид – В переводе с арабского: лёгкое копьё или дротик.
Уздени – Дворяне у черкесов и кабардинцев.
Черкесы – Собирательное название горских народов: черкесов, кабардинцев, адыгов и т. д.
Пехлеван – Силач, богатырь.
Зброя – Оружие.
Турка – Длинноствольная турецкая кремнёвая винтовка, особо ценимая казаками за меткость и дальность.