Старалась Екатерина II во всем выглядеть русской, что-бы нравиться окружению, но то, что, составляло основу наци-онального менталитета, преобладало в действиях её: педан-тичность, деловитость и аккуратность. Как-то в самом начале своего царствования пришла мысль в царственную головку: произвести учет всем портретам членов Дома Романовых, хра-нящихся в императорских дворцах. В дальних комнатах верх-него этажа Зимнего дворца был обнаружен странный портрет, который вызвал недоумение не только у императрицы, но и у чопорных придворных служителей. Судя по надписи на обо-ротной стороне холста, на портрете была изображена Анна Леопольдовна, правительница России при своём малолетнем сыне Иоанне. Более двадцати лет прошли с той поры, когда она была свергнута дочерью Петра Великого – Елизаветой Петровной, Умерла она где-то далеко на Севере, говорили, в малоизвестных Холмогорах. О ней уже порядком забыли. Для многих, осматривавших портрет, женщина, изображенная на нем, была незнакома. Но под портретом красовалась подпись самого Ивана Яковлевича Вишнякова, великого русского ху-дожника, кистью которого были созданы не только портреты но многие картины на религиозные темы. Он и его ученики расписывали церкви и дворцы, как в самом Санкт-Петербурге, так и в его окрестностях Странно было то, что известный портретист здесь изменил своей манере парадности изображения. Особе, принадлежащей к императорской фамилии, полагалось выглядеть на портрете в строгом соответствии с определенными правилами, быть одетым в парадное платье со всеми полагающимися регалиями, с убранной по моде головой, а на потемневшем холсте принцесса Анна невозмутимо сидела, сложив на животе руки, в домашнем платье – оранжевом широченном капоте. А на голове, о, ужас! – был повязан кружевной платок, затянутый концами сзади бантом. Из-под платка торчали прядки темных, вьющихся от природы волос. Небрежность одеяния правительницы довершала накинутая на плечи белая косынка, которая прятала декольте, предмет внимания и заботы любой уважающей себя дамы восемнадцатого века даже в домашнем костюме.
Екатерина Алексеевна, возможно посочувствовав в душе невезучей принцессе, велела внести в каталог картину и от-правила ее в дальний дворцовый запас. Стоило ли привлекать лишнее внимание к этой злосчастной женщине, чьи близкие продолжали пребывать в заключение в тех же далеких Холмо-горах? Следовало только на досуге просмотреть документы, касающиеся этой фамилии, попавшей в немилость судьбе. Все бумаги краткого правления Анны Леопольдовны и ее малют-ки сына были изъяты из употребления, уничтожены или же строго засекречены еще при жизни Елизаветы Петровны. Да-же монеты с изображениями царственного младенца были изъяты и переплавлены. В намерение Екатерины II не входило желание будоражить общественное мнение воспоминаниями о прошлом и расшатывать под собой и без того еще не очень-то прочный трон, доставшийся ей ценой многолетних интриг и политических игр. Портрет убран подале от глаз. О портрете, кажется, надолго забыли…
Только странно, среди фрейлин императорского двора пошли слухи распространяться о том, что будто бы в часы ве-чернего заката им боязно стало входить в зал, где пылился на стене странный портрет правительницы Анны. На нем будто бы проступало изображение младенца, лежащего на руках Анны Леопольдовны, точно в таком положении, как изображается Матерь Господня с младенцем Иисусом. Эти слухи доходили до ушей новой императрицы, но государыня была дамой просвещенной, поэтому над суевериями русских придворных дам и барышень только подсмеивалась.,.
Прошло много лет. Портрет молчал, как ему и положено. Слухи, ходившие в начале царствования Екатерины Алексеев-ны, поутихли. Широкая публика об этом портрете ничего не знала. Потомки царственной фамилии любознательностью особой не отличались…
Но вот, в 1870 году была организована первая в России выставка русского портрета, раскрывшая Романовскую гале-рею Зимнего дворца. Перед подданными предстали несколько поколений Дома Романовых в портретах, начиная от патриар-ха Филарета и первого царя из Дома Романовых, Михаила Фе-доровича, включая последнего императора Александра Второ-го, высочайше одобрившего идею организации выставки для широкой публики. Все царственные особы на портретах бли-стали парадными одеяниями – парчовыми кафтанами, горно-стаевыми мантиями, собольими накидками, бриллиантовыми коронами, парчовыми тяжелыми робами, мерцали голубые ленты орденов Андрея Первозванного. И только одна прави-тельница Анна Леопольдовна восседала среди этой роскоши в своем оранжевом домашнем капоте с головой, закутанной в белую косынку.
Рассматривая необычный портрет правительницы, зна-токи истории вспоминали мемуары фельдмаршала Миниха, который отмечал в них небрежность правительницы Анны Леопольдовны к своему наряду: «… голову повязывала белым платком, часто в спальном платье ходила к обедне, не надевала фижм, иногда даже оставалась в таком костюм в обществе, за обедом и по вечерам, проводя их в карточной игре с избранными ею особами».
Не доверять мемуарам царедворца, оставшегося в пери-од свержения Анны Леопольдовны преданным ей, не следует, естественно. Но и оценивать на основании этих записей характер и личность правительницы – суждение крайне поверхностное… Создан стереотип инертной, ленивой женщины, не утруждавшей себя государственными делами, проводившей целые дни в неглиже за картами и сплетнями в обществе красавца-фаворита, австрийского посланника, графа Линнара, любимой фрейлины, Юлии Менгден, и безвольного, нелюбимого заики-супруга принца Антона-Ульриха. И кочует этот стереотип из книги в книгу, из одного исторического трактата в другой без изменений. И стал этот стереотип обоснованием государственного переворота, в котором в одночасье горстка гвардейцев во главе с принцессой Елизаветой Романовой Анна Леопольдовна была свергнута. А каким еще могло быть суждение о царствовании в 440 дней, если почти два века документы о правлении и ссылке Брауншвейгского семейства были строго засекречены. Один вопрос возникает закономерно, почему так случилось, что память об Анне Леопольдовне и ее сыне искоренялась, а портрет сохранился?
Тут следует, наверное, обратить внимание вообще на от-ношение человека к изображениям. И в глубокой древности, люди отправляясь на охоту, рисовали изображения животных – предмет своей охоты и обращались к ним с просьбой-молитвой, как к живым. А наше отношение к иконам?.. А раз-ве сегодняшние экстрасенсы не используют фотографии и иные изображения в своих поисках?..
Поэтому ответ на вопрос следует искать в отношении дочери Петра Великого к вере православной
Елизавета Петровна была очень суеверна и богобоязнен-на и, если она действительно поклялась в ночь переворота, что не подпишет ни одного смертного приговора в своей жизни, не примет на себя греха убийства, то сохранение портретов подпадало под этот обет, потому что уничтожить портрет человека было почти что равносильно его умерщвлению! Возможно, по этой причине и остались нетронутыми портреты Анны Леопольдовны?
Но, вернемся к самому портрету и легенде, бытовавшей во времена императрицы Екатерины вокруг него.
Давно было отмечено, что если внимательно всмотреться в полотно портрета Анны Леопольдовны, то с правой стороны от зрителя на холсте при хорошем освещении можно разли-чить очертание детского личика. Явственно проступает боль-шеглазая круглая голова младенца и его одежда – камзольчик, манишка, манжеты курточки. Проведенное в новейшее время рентгенологическое исследование портрета принесло ошелом-ляющую информацию. Оказалось, что портрет Анны Леополь-довны в оранжевом платье – это переписанный парадный портрет правительницы с сыном. Странная широкая одежда Анны как бы надета сверху на парадную робу и изображение маленького императора, которого на исходном парадном портрете Анна Леопольдовна обнимала левой рукой. Получа-ется, что на портрете была изображена правительница Анна Леопольдовна и ее сын император Иоанн Антонович в пола-гающимися им по чину парадных одеждах и регалиях, затем ее переодели в домашний капот, закрасили цепь ордена Андрея первозванного и ребенка.
Зачем это понадобилось? Скорее всего, Елизавета Пет-ровна провела обряд казни символической. Переодевая прави-тельницу из парадного одеяния в затрапезное по тем понятиям платье, Елизавета как бы низводила Анну из помазанницы божьей в простую смертную женщину, а значит, отводила от себя грех клятвопреступницы. Закрашен на картине маленький Иоанн – значит, исчез, а, следовательно, не может и причинить вреда ей!..
Но думаю я, что до занятия престола, сон Елизаветы был крепок и спокоен, поскольку и совесть ее была чиста, грешило тело, но во всем остальном была она обычной женщиной. Не будь она глубоко верующей. не преследовали её ночные стра-хи, кошмары, хроническая бессонница, о которых свидетель-ствуют историки. Возможно, в возникновении их немаловаж-ное значение имел портрет Анны Леопольдовны с младенцем-императором, у которого она незаконно отобрала не только власть, но и право на простую жизнь, превратив его с младен-ческих лет в заключенного, лишенного права общения с дру-гими людьми. Реальное наказание безвинного ребенка протря-сающее, не имеющее аналогов в истории!