Цоб-цобе

               
«От Сулимовки, что по берегу реки Трубежа раскинула две свои широкие улицы с белыми хатами-мазанками под со-ломенными крышами,  до Петербурга верст тысячу с гаком наберется, а если от Переяслава считать, то вёрст на тридцать и более будет.  Да нет туда  дороги прямой да накатанной, с трактирами да постоялыми дворами, где можно и непогоду пересидеть, и чарку другую горелки выпить. Чуть повыше Ки-ева, туда, севернее Чернигова, и леса  густые начинаются, скрывая не только села с народом добродетельным, но и душе-губов, в шайки собирающихся. Супротив таких в одиночку с саблей не пойдешь, да и мушкетом их не напугаешь. Так что, по размышлении, ехать нужно через Москву. И кум покойный, царство ему небесное, туда наведывался,  не всегда, правда, по воле своей… и дед  Иван ездил туда за «огневыми припасами», отвозя добытое в походах удачливых.
«Дорога через Москву  во много крат надежнее, но и вдвое дороже обойдется. Придется, голову в колени спрятав, гордость свою сломив, по родственникам пройтись с шап-кой… Думается, на доброе дело не откажут пособить?» – ду-мал Яков Мирович, пчёлами занимаясь на пасеке, принадле-жащей куму Майстрюку. Прежде земли здешние вверх и вниз по Трубежу Мировичам принадлежали. Дебри кленовые и ли-повые  с ярами серо-глинистыми, лугами пойменными с тра-вами зелеными сочными -  всё было их собственностью…  А сколько рыбы вылавливалось в затоках и озёрах их угодий!..  А сады какие  вишнёвые да яблоневые!.. А птицы сколько во-доплавающей!.. А на горе хутор «Липовый Кут» стоял  с трех-главой церковью в центре –  родовое гнездо Мировичей. И все это  стало недоступно потомкам. За что казнь они принимают?.. Не виновны ни перед государями, ни перед Богом!
Так не хотелось покидать родимых мест: ни хутора с его садами и белыми хатами, ни старой дуплистой вербы, что на выгоне стоит,  ни колодца с почерневшим журавлём.…  Но делать нечего – ехать нужно. Сыну единственному пятнадца-тый годок пошел, на девок стал заглядываться… Пора к жизни приглядываться, пристраиваться, пока она за льняные кудри не ухватила, лицом в дерьмо не погрузила.  Вареники и галушки на кустах не растут, сало само по себе на столе не появляется. Их заработать надо! Чему научился  хлопец? Учеба у церковного дьячка закончена, большего тот долговязому хлопцу  дать не может, поскольку сам большего не знает…  Не голубей же гонять, да дули горобцам показывать!  На селе заниматься нечем… Стыда не оберешься, коль узнают, что дворянский  сын «подлую» работу стал выполнять!  Не в подпаски же идти отпрыску знатного рода. Не в канаве подзаборной на свет божий он появился, не в подоле девка гулящая принесла! Прежде о том и думать не приходилось, чтобы занятие себе искать... Подался в Запорожье, там  и славу добыть можно и поживу в походе… Теперь это – кончилось! Пора казацкая прошла… Отгулялись казаки… Хоть и силушки в руках многовато  еще осталось, да путы на ногах царские: и далеко не уйдешь и пути прежние широкие – заказаны. Как собака на привязи – хоть вой по волюшке прежней!.. Властью связаны – нет путей вольных. Чтобы себя прокормить, да семью содержать, нужно на службу царскую идти. Слава богу,  хоть Россия забором от Ма-лороссии не отгородилась. Только там есть ещё работа для рук и головы сына дворянского. Сколько наших знатных родов, да и незнатных тоже в Москве и  Санкт-Петербурге проживать стало, великих чинов добившись, борщ из мисок серебряных едят, вареники со сметаной в тарелках золотых им подают…
Все прошлое во времени ином.
Чтоб воссоздать и жизнь  в него вдохнуть,
Нужна совсем иная режиссура
Способность видеть солнце в утре хмуром,
Где жизнь сама вертелась колесом,
Из смерти возводясь, прокладывала путь.
Не ведомо мне, пишущему эти строки, каким транспор-том добирались Мировичи  (отец с сыном) до северной столи-цы России, но согласиться с утверждением, что они отправи-лись туда на волах, никак не могу…
Усадить их ради украинского колорита на волов, значило бы поступить против правды. Одеть их, побывавших не год и не два в Сибири, побывавших в Москве, усвоивших русский язык и культуру, в праздничные свитки с шароварами и в шапки из овчины тоже не могу. Они в них не ходили. А  в обычной повседневной одежде, называемой в то время в Малороссии «подлой» направляться в столицу, где для решения серьезных вопросов предстояло встретиться с титулованной знатью, следовало бы считать непростительной глупостью. Можно, конечно,  в руки перо гусиное, очиненное,  окунуть в чернила, да скрипя им, мелкие капли разбрызгивая,  пролог  путешествия  так изложить:
Волы гарцуют, словно кони,
Ярмо изогнуто дугой.
Кнутом погонщик вёрсты гонит -
Одна сменяется другой.

Одно село, за ним другое...
А вот уже и стольный град,
И море сине-голубое…
А вдоль Невы дворцы стоят.

На Невском дверь открыл шинок..
Прохлада в нем, снаружи – жарко.
Гуляют хлопцы без жинок,
Горилку в чарки льёт шинкарка.

Полтавский слышен говорок.
В гаманках – гроши, их немало!
Закуска – с сыром пирожок,
Да ковбаса, да хлиб, да сало…


Готов к поэме  колорит!..
Язык сменяется на мову…
Такую чушь наговорит…
Но ложь – сказанию основа.


Путь в полторы тысячи верст  на волах, покрикивая на них «цоб-цобе» и представить себе не могу… Что может за долгое время в пути случиться? Да что угодно!.. Значит, оста-ется моим героям двигаться по тракту в наемной карете или верхом. Хорошо бы еще и подорожную выправить для пути дальнего, чтобы смотрители на почтовых станциях во время свежих коней для подставы дали. Позавидуешь, ей богу,  гого-левскому Вакуле! Тому за одну ночь перед Рождеством в Санкт-Петербурге удалось побывать, с царицей встретиться и вернуться в село с «черевичками», которые сама царица носит. А героям моего повествования, реально жившим, а не надуманным пришлось и денег немало истратить на дорогу и клопов покормить на постоялых дворах и станциях, где коней «перекладывали».
Вот так, в путь долгий с событиями непредвиденными  отец и сын Мировичи отправились в кибитке, рогожей обтянутой, боками своими и задницами все колдобины на пути долгом считая.
Дорог в России тогда  не строилось, их крестьяне своим транспортом накатывали: летом – колесами телег, зимой – по-лозьями саней. 
Тоска за душу путешественников  взяла, когда хаты бе-лые да колодцы с журавлями исчезли, а села из бревенчатых серых от времени изб появились. И криниц  не стало – русские не рыли их, пользуясь водой из естественных источников.
Две недели до Москвы добирались. В Москве у род-ственникА дальнего – Ломиковского на два дня задержались – нужно было косточкам отдых дать. А потом путь продолжил-ся…  Только повеселее в пути стало. И почтовые станции ста-ли чаще встречаться и дороги верстовыми столбами были от-мечены. Добрались до Санкт-Петербурга а дальше что?..
 Мелкопоместному дворянину, лишенному наследствен-ных имений  можно было думать о чиновничьей карьере или о воинской  службе? Для чиновничьей -  грамоты, полученной от хуторского дьячка, было недостаточно… Оставался один путь - армейский. Яков Федорович, в ссылках пребывая, «нужным» знакомством не обзавелся, но слышал, что в Санкт-Петербурге проживает важный вельможа граф Разумовский Алексей Григорьевич, родом из простых казаков. Многим по-мог он, искавшим правду в столице, из Малороссии прибыва-ющим. Разыскали,  встретились  с бывшим певчим. Без род-ственных объятий, конечно, обошлось, но с добрым понима-нием положения, в котором оказались потомки известного по всей Украине рода. Алексей Григорьевич принял участие в судьбе Мировича-младшего. Подросток был пристроен в ка-детский пажеский корпус на государственный кошт. А вот с отобранными Петром Великим  имениями ничего путного не вышло.  Государыня Елизавета Петровна, по привычке своей, рассмотрение челобитной от Мировича-старшего  отложила. Потом, прочитав  прошение, решила отказать просителям, считая претензии их на возвращение отторгнутых имений не-обоснованными.
Разумовский со свойственной ему мягкостью в обраще-нии посоветовал Якову Мировичу обратиться в сенат, но предварительно собрав документы…
- Должны же какие-то бумаги сохраниться…  - сказал на прощанье вельможный граф.
Перекрестил сыночка своего ков Мирович на прощанье да и поехал восвояси. Встретиться более им не довелось.