Не говорите об этой истории: такого не бывает. Ибо произошла она не на нашей Земле, а на другой – в параллельном мире. Там всё почти как у нас, разница в мелочах. Например, там люди могут… Но давайте по порядку.
В одном большом городе жила-была девушка. Звали её Инка, фамилия - Птицына. Она работала в библиотеке, в отделе редких старинных книг (по-научному – раритетов). У неё были папа и мама, и ещё пятнистый чебурашка Чик, которого она по вечерам водила гулять. Не было только кавалера, что кажется странным – ведь Инка была девушка добрая и даже, можно сказать, симпатичная. Если не слишком придираться.
Ну, да что тут поделаешь…
Однажды, когда Инка из любопытства рылась среди огромных пожелтевших фолиантов (читателей в тот час не было, и она могла позволить себе такое удовольствие), на глаза ей попался небольшой потрёпанный томик без обложки, с витиеватой надписью на титульном листе: «З;ло удивительныя Метаморфозы, сиречь Превращенiя, кои колдовствомъ и чернокнижiемъ с разными людьми сотворены были, отъ древнихъ Грековъ до сего дня. Сочиненiе ученаго магистра Доминикуса Труфальдиуса, переложенное с латынскаго. СПБ, 1792». СПБ – значит, Санкт-Петербург, это-то Инка знала. Но вот кто такой этот Доминикус?
Инка с интересом перелистала книжку. А, кажется, ерунда! Примитивный пересказ Овидия и Апулея, варварские средневековые легенды о ведьмах… Но есть и любопытные вещи. Вот, например: будто бы встречаются души, по ошибке попавшие при рождении не в то тело, которое им было предназначено. Они, как выражается автор, от этого страждут. Однако ошибка, оказывается, может быть исправлена. Для этого достаточно в ночь лунного затмения подняться на возвышенное место и, дождавшись, когда чёрная тень полностью закроет лунный диск, трижды взмахнуть руками и произнести такое заклинание: «Во имя солнца и луны, кои суть отражения Вечной Истины, озаряющей своим светом миры великие и малые, зримые и незримые, добрые и злые, да восстановится попранная Справедливость! Да приму я свой подлинный облик, коего лишила меня ошибка судьбы!»
Тоже, конечно, ерунда. Но заклинание очень поэтичное. И эта странная классификация миров… Интересно, наш мир – добрый или злой?
Задумалась Инка. Поди ответь на такой вопрос!
И не услышала, как хлопнула дверь.
- Привет, Птица!
-А, Кирилл! Слушай, кто такой Доминикус Труфальдиус?
Кирилл – бывший одноклассник, ходячая энциклопедия, теперь – студент-историк, это как раз по его части.
- Доменико Труфальди, ты хочешь сказать? Был такой итальянский монах, его сожгли на костре за ересь.
- Как Джордано Бруно?
- Ну, до Бруно ему далеко. Тот был учёный, а этот так… фантазёр, мистик. Да что ты забиваешь себе голову всякой дрянью! Почитай лучше Маргариту Наваррскую. Вот была женщина!
- Это королева Марго, что ли?
Засмеялся Кирилл.
- Ты не оригинальна. Все их путают. Эта Маргарита жила совсем в другом веке. Она написала в подражание Боккаччо книгу «Гептамерон».
- Я не люблю Боккаччо.
- Зря. Я бы с удовольствием его перечитал. Но сейчас мне нужно проштудировать «Величие и падение Римской империи». Второй том, пожалуйста.
Инка достала с полки увесистый фолиант. Кирилл уселся за свой любимый стол у окна и углубился в чтение.
…Снег шёл крупными хлопьями. Бедный чебурашка недовольно ёжился – не мог привыкнуть к этому белому чуду. Поводок тоже раздражал его, хотя он и не пытался его перегрызть, как в первое время. «Зачем мне поводок, - наверно, думает он, - я не кусаюсь, я безобидный». Так-то оно так, да больно прыткий ты зверюга, отпустить тебя на свободу – убежишь в мгновение ока на другой конец города. Потом ищи-свищи. Ты уж потерпи немного. Сейчас мы с тобой пройдём ещё квартал вверх, потом квартал налево, а там только дорогу перебежать – и мы дома.
Заверещал чебурашка протестующее – не могу больше, лапки мёрзнут. Сжалилась Инка, верхнюю пуговицу на пальто расстегнула и засунула зверька за пазуху. Чик прижался к груди, запыхтел от удовольствия. Как младенец.
Дома обычная картина – отец с матерью ругаются.
- Тебя опять видели с этой лахудрой!
- Во-первых, она не лахудра…
- Значит, ты признаёшь!..
- Ничего я не признаю…
- Подлец!..
Инка уже привыкла, не обращает внимания. Этот спектакль продолжается не первый год и будет продолжаться, наверно, до бесконечности – пока живы все актёры.
Пробралась потихоньку к себе, - ах, как хорошо, что у неё есть хоть своя комната! – дверь поплотнее затворила, разделась, на диванчик любимый прилегла, в одеяло закуталась – тепло! Можно почитать на сон грядущий.
«С чем сравнить наслаждение, которое получаешь в одиночестве, когда, открыв при свете лампады книгу, приглашаешь в друзья людей невидимого мира?»
Это Кэнко-хоси, японский мудрец. Монах. Тот тоже был монах – которого сожгли… как его.. Доминикус. Бедный Доминикус! Это, наверно, очень больно, когда тебя сжигают…
Спит Инка, подложив ладошку под голову. И чебурашка спит у неё в ногах.
Ночь. Луна. Спит Инка и не видит, как на луну надвигается чёрная тень. Затмение.
Работа, работа… Книги, книги… Один день похож на другой…
- Ненормальная она. Не от мира сего. Уткнулась в свои талмуды, и ничто её больше не интересует.
Замерла Инка, не дойдя до двери. Это Рита с Валерией курят в туалете. Коллеги из соседнего отдела. Курят и болтают. Сколько раз им заведующая говорила, чтоб не смели в рабочее время!
«Это я не от мира сего», - догадалась Инка.
- А этот Кирилл, что ходит к ней – ничего мальчик, правда?
«Кирилл ходит к о м н е? Какая чепуха!»
- А она на него – ноль внимания.
«Ах, как жестоко с моей стороны!»
Пусть себе болтают. Ей-то что?
А на улице-то весна! Всё цветёт и пахнет. Инка с кошёлкой в руках спешит в овощной магазин – туда, по слухам, завезли диковинный заморский фрукт ньямньям. Она бы обошлась, но ей сказали, что чебурашки просто обожают этот фрукт, а её Чик что-то захандрил в последнее время. Надо его порадовать.
А у бочки с квасом Кирилл стоит.
- Привет, Птица! Как дела?
- Привет. Ничего.
- Ты куда?
- В магазин. А ты?
- Из магазина.
- Ньямньям ещё дают?
- Дают. Только очередь километровая.
Помолчали.
- Что ты сейчас читаешь?
Действительно, о чём с ней ещё разговаривать?
- Шопенгауэра. «Мир как воля и представление».
- О, господи! Уж лучше бы «Заратустру»!
- Я читала. Он мораль отрицает.
- А ты?
- Что я?
- Ты утверждаешь мораль?
Задумалась Инка на мгновение.
- Да.
- Оно и видно. Ну, пока, а то на семинар опоздаю.
Убежал Кирилл.
Нет, не к ней он ходит. Не так бы он с ней разговаривал.
Не так разговаривают, когда… Когда любят.
Нечаянно вырвалось это слово. Потому что весна. А вот сейчас мы загоним его обратно. Туда, в подсознание. Сиди и не высовывайся. Не положено.
Что он хотел сказать этим «оно и видно»?
Задержалась Инка сегодня на работе: вторая смена. А Чик негулянный, ждёт её, не дождётся. Темно уже, ночь на дворе, а гулять всё равно надо. Ну, с Чиком не страшно. И луна ярко светит. Ах, какая луна сегодня – огромная, золотая. Только чёрное пятнышко с краю весь вид портит.
Бежит Чик вприпрыжку, от радости ушами хлопает. Инка еле за ним поспевает. Наконец, остановился Чик – коготки об дерево поточить. А Инке захотелось ещё раз на луну полюбоваться. Подняла голову – и ахнула.
Чёрное пятно уже пол-луны закрыло и дальше ползёт. Да это же затмение! Как интересно!
Кто это писал про лунное затмение? Ну да, Доминикус. Если душа по ошибке попала не в своё тело… и страждет…
Страждет…
А если её душа… Вот сейчас взмахнуть три раза руками и сказать: «Во имя солнца и луны…» Как там дальше?
Не помнит Инка, как там дальше.
Обязательно надо будет перечитать.
- Побежали домой, Чик, а то сейчас будет такая темнотища!
Отец опять пьяный пришёл, мать его пилит, а Инка на сон грядущий Шопенгауэра читает.
«Если ближе и беспристрастно присмотреться к жизни, то она покажется нам как бы нарочно приноровленной к тому, чтобы мы не могли себя чувствовать в ней счастливыми…»
Улететь бы куда-нибудь. Далеко-далеко!
А годы-то идут. Стареешь ты, Инка, стареешь.
Вот уже и Чика нет. Помер Чик от загадочной чебурашьей болезни.
Кирилл аспирантом стал.
Рита с Валерией давно уволились. В торговлю ушли.
А Инка всё в пыльных фолиантах роется.
Что делать? Судьба.
Или ошибка судьбы?
Ночь. Опавшие листья под ногами шуршат. Инка из кино возвращается. Она вообще-то нечасто в кино ходит: не с кем, а одной неинтересно. Но уж очень фильм был соблазнительный. Фантастический. «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Совсем в духе Доминикуса.
Как не хочется домой-то идти! Родители опять, наверно, скандалят. Надоело всё.
Даже книги.
Зачем ты попала в этот мир, Инка Птицына? Что он тебе, и что ты ему?
Темно-то как! И фонари не горят.
С л и ш к о м темно.
Где же луна? Тучами, что ли, затянуло?
Нет луны. Вместо неё – чёрный диск с серебряным венчиком.
Затмение. Опять затмение.
«Подняться на возвышенное место…»
На чердак. А оттуда – на крышу.
«Трижды взмахнуть руками..»
Наверно, это очень смешно со стороны – стоит Инка на крыше и руками машет. Как дурочка. И правда, дурочка – в сказку поверила.
А теперь – заклинание.
«Во имя солнца и луны, кои суть отражения Вечной Истины…»
Не зря зубрила – выпалила без запинки.
Затрепыхались в воздухе белые крылья…
Утром Кирилл в библиотеку пришёл.
- А где Инка?
- Она сегодня выходная.
Это Леночка, её напарница.
Растерялся Кирилл.
Что же с цветами делать?
У него цветы в портфеле – для Инки. В открытую постеснялся нести.
И чего это ему в голову пришло?
Наконец, решился. Расстегнул портфель, достал три алых розочки в целлофане. Помялись немного – ну, ничего.
- У вас не найдётся какой-нибудь посудины?
Дала ему Леночка пустую бутылку из-под кефира. Пошёл Кирилл в туалет, бутылку тщательно прополоскал, воды чистой налил, розы туда кое-как запихал и Инке на стол поставил.
Большая, сильная белая птица летит над плантациями алых роз. Их миллион, и все они принадлежат ей.
Но птице некогда любоваться цветами.
Она спешит на юг, в тёплые страны.
Да знаю я, что у нас такого не бывает! Я же сказал – это было не в нашем мире. В параллельном.