ЮРКА С ПЕТРОГРАДСКОЙ СТОРОНЫ.
Да и давно уже не Юрка, а Юрий Александрович, капитан 2 ранга, да и в отставке уже.
А когда-то… Бегал Юрка по Неве, по Петроградской стороне, жил-то он рядом с Кировским проспектом. Теперь проспекту вернули его историческое имя, и называется он Каменоостровский. Вот и хорошо. Но не буду углубляться в историю.
Родился Юрка за девять лет до войны, вот и успел набегаться. К лету 1941 года ему уже было девять с половиной лет. Бегать-то он не перестал, хотя тревоги, бомбы и снаряды сыпались на город. В этом возрасте, чувства страха ещё нет у мальчишек, и голод ещё не настал. Возраст, однако, позволял всё видеть, всё понимать и всё запоминать. Вот и запомнились Юрке блокадные дни. Помнит он, как на чердаках дежурил с матерью. Приходилось помогать и зажигалки сбрасывать, пробившие крышу и попавшие на чердак.
Любимым занятием мальчишек был поиск и коллекционирование осколков. Да и искать-то их долго не приходилось, много их было разбросано после артобстрелов. Коллекция Юрки превышала две сотни. Вот только сегодня он не мог отыскать ни одного. Порастерялись за жизнь и за многие переезды.
Помнит Юрка, как однажды выбежал на набережную Невы, недалеко от домика Петра I, а над Невой воздушный бой идёт. Два наших «ишачка»,– истребители И-16, бой ведут с четырьмя истребителями с чёрными крестами на крыльях. Подбили наши лётчики один мессершмидт, но фашисты подбили и наш самолёт. Проводил его Юрка со слезами. Самолёт звёздокрылый пролетел над Невой и упал в воду где-то за Дворцовым мостом. И что особенно горько было – не увидел Юрка спускающегося на парашюте лётчика. Вот и ещё одним защитником меньше стало, подумалось с грустью ему.
Наступала первая блокадная зима. Школу закрыли, развернув в ней госпиталь. Многие школы продолжали работать, но было уже холодно, и сил не хватало дойти до них. На этом и закончились для Юрки занятия.
Помнит Юрка, как 1 сентября собрались все ученики у школы. Перед школой стояли автобусы. Вместо школы всех направили в них и объявили, что для спасения детей их вывезут из города. Автобусы направились в сторону Боровичей. И поехали. Долго ли, коротко ли – доехали почти до места. И только хотели выводить детей, как какой-то офицер, подбежавший к автобусам, скомандовал полным ходом лететь обратно. Позже выяснилось, что автобус именно летел почти параллельно с немецкими танками, чуть-чуть опережая их. Быстро двигались фашисты. Кольцо блокады замкнулось уже 6 сентября.
Вернулись дети в уже блокадный город.
Наступила первая, самая страшная блокадная зима. В городе оставались бабушка, которая не захотела эвакуироваться и позже, потеряв сына, очень об этом жалела, оставалась мать и отец Юрки. Отец прошёл финскую войну, на которой был тяжело ранен. Ранен был столь серьёзно, что получил инвалидность и даже в ополчение не годился, которое формировалось в Ленинграде из рабочих заводов и других добровольцев. Работал отец в бухгалтерии штаба Краснознамённого Балтийского флота, который находился и до войны, и во время войны где-то на Васильевском острове, в районе Гавани, насколько Юрка помнил. Ходить приходилось далеко и пешком, так как транспорт полностью остановился. Пока отец ходил на службу, он приносил с работы дуранду, которую там выдавали. Наверное, многие сейчас и не знают, что это такое. Дуранда или макуха, как её называли на юге – это спрессованная в лепёшки шелуха подсолнечных семечек с небольшими остатками мякоти, всё, что оставалось после отжима при получении масла. Надо сказать, дети не только в Ленинграде любили это «лакомство». Автор строк этих тоже любил погрызть такую лепёшку, живя в конце войны в Таганроге. Там мальчишки почему-то называли макуху колобом. И продавалась она на рынке.
Отцу – инвалиду, да ещё и голодному, ходить так далеко на службу становилось не под силу. К концу зимы отец слёг.
В начале марта 1942 года отца не стало. Сказались и голод, и всё пережитое.
Мужчины в Ленинграде, в блокаду умирали первыми. За годы блокады умерли почти все милиционеры-мужчины. Автор, вернувшийся в город после войны, видел – почти все милиционеры, регулировщицы на перекрёстках, были женщины.
На всю жизнь запомнил Юрка похороны отца. Отвезли его, завернув в простыню и написав на ней фамилию и имя, в Александровский сад, тогда он назывался сад Ленина. Там находился пункт сбора погибших и умерших. Отвезли туда, где сейчас находится станция метро «Горьковская». До войны рядом с этим местом располагались американские горки, но в начале войны они сгорели, вот на этом месте и был устроен сбор умерших. Везти дальше своих близких ни у кого не хватало сил. Да и везти-то некуда – зима, холод, и все – голодные, двигающиеся, как тени. Привезли на саночках отца, – дежурный по приёму, сам еле стоящий на ногах, сделал какую-то запись в журнале. На этом и закончился жизненный путь и похороны отца-воина.
В доме Юрки стояло пианино, взятое напрокат. До войны Юрка три года учился в музыкальной школе. Многому его научить не успели, да и к фортепьяно он не испытывал большой любви. Однако позже Юрий неплохо играл на гитаре.
Мать пыталась сдать пианино, но назад принять её не смогли – не было ни машины, ни сил. Денег за прокат, разумеется, не взимали. Нашлась ещё одна домоуправ из соседнего дома. Она-то и предложила передать ей пианино на хранение. Муж её работал на каком-то продовольственном складе, и за пианино матери Юры она дала немного масла, сахара и крупы. Да, люди в беде стали добрее, но в семье не без урода. Некоторые приближённые к продуктам, пользовались своим положением и наживались на чужой беде. Правильно говорят о таких людях: кому – война, а кому – мать родна.
Надо сказать, что после войны Юрка с мамой зашёл в квартиру этих «благодетелей» и поразился увиденным. Это был по понятиям мальчишки почти Эрмитаж: картины, вазы, старинная мебель. Пианино там не оказалось. Пришлось судиться, но суд почему-то присудил матери выплатить за пианино 8000 рублей. Деньги по тем временам очень большие. Выплачивали «долг» в ателье проката пять лет.
По поводу «доброты человеческой», во время блокады произошёл такой случай: пошли они с отцом на Ситный рынок за керосином, для керосинки. На рынке много всего продавали, в основном, менялись золотые украшения и ценные вещи на продукты.
Керосин нашли, на что-то обменяли. При продаже полагалось доказать, что в бутылке керосин. Продавец опустил в бутылку бумажку и, вынув, поджёг её. Бумажка весело загорелась, значит, керосин.
По выходе с рынка начался артобстрел. Отец подхватил сынишку и бросился в подворотню. В это время крупнокалиберный снаряд упал на небольшую площадь перед рынком, разорвался, и унес жизни около десятка находившихся там людей.
Юрке повезло.
Очень быстро подъехала белая санитарная машина – ЭМка с красными крестами. Все службы работали хорошо и быстро – как на войне. Из машин выскочили санитары и начали оказывать первую помощь раненым. А с оторванных рук снимали часы и кольца.
Выходит, не все люди в беде становятся добрее? А кто знает, может эти ценности, уже не нужные погибшим, спасли жизнь другим людям, санитарам?
Что же касается керосина, – принесли они бутылку домой, заправили керосинку, поджигают, а она не горит. Оказалось, что в бутылку налили воду и только на её поверхности – тоненький слой керосина.
Всю зиму – полгода – Юрка не снимал шапку. Голова, всё тело – покрыто вшами. Водопровод отключён, свет отключён, канализация не работает. Зимой выходить по нужде во двор не хватало сил, мороз был сильным. Мороз не только немцев, не ожидавших затяжной войны, морозил. Мороз губил и ленинградцев. Так вот, по нужде ходили прямо на лестничной площадке, в вёдра. Но всё равно к весне по всей лестнице свисали сталактиты…
Дрова, которые были у всех жильцов в подвалах, в ячейках, выделенных для каждой квартиры, украли ещё в начале зимы. Буржуйка топилась стульями и другой деревянной мебелью. За водой ходили раз в неделю на Большую Невку там, где сейчас стоит крейсер Аврора была сделана прорубь. Привозили воду на санках. На поход за водой уходил целый день, и вода расходовалась только для питья. Сегодня трудно представить такую ситуацию, принимая каждое утро тёплый душ, да и, как использовать воду из Невы для питья.
Кстати, убежище находилось в том же подвале, где когда-то хранились дрова. Первое время спускались туда при налётах авиации и артобстрелов. Но и в подвалах подстерегала опасность. Иногда рушившийся дом засыпал подвал, и спасти людей не удавалось. Юрке повезло, его старинный дом походил на крепость. Стены капитальные толстенные, метра полтора толщиной. Вот и Юрка и мама его перестали спускаться в подвал. В квартире находиться считалось безопаснее. Чем питался Юрка, даже не вспомнить. Вспомнил горчичные лепёшки, видимо, оттого, что, несмотря на голод, есть их, не мог. Этими лепёшками пыталась угощать тётушка, к которой иногда заходил Юрка. Тётушка замачивала горчичный порошок, потом отжимала его. Из полученной кашицы лепила что-то, похожее на лепёшки, и на касторовом масле жарила их. Возможно, касторовое масло и приносило пользу, так как использовалось, как лекарство, только не вспомнить, от чего. Кажется, для желудка применялось. Но вкус касторки – рвотный, такой же вкус и у лепёшек. Их-то Юрка и не мог есть.
Пришло время, уезжать. Перед отъездом пошёл Юрка попрощаться со своим школьным другом. Давненько уже они не виделись. Это осенью, пока тепло, они вместе бегали по улицам, соревнуясь, кто больше наберёт осколков. С азартом собирали бутылки и сдавали их в керосиновые лавки. Нет не для наживы, не за деньги. Руководство городом призывало собирать их и сдавать. Дальше бутылки в виде «гранат» с «коктейлем Молотова» использовались на фронте против фашистских танков.
Помощь фронту – святое дело.
С началом зимы пришлось экономить силы, которых оставалось совсем немного. Школа закрыта, хотя тяга к учёбе не покидала мальчишек. В школе и пообщаться можно.
Пришёл Юрка к своему другу, Вадику, и ему стало страшно от увиденного. Сидит его друг у окна и смотрит куда-то вдаль. Смотреть в другую сторону – просто жутко: в руках у него серый, фронтовой конверт, в котором сообщение, что его отец пал смертью храбрых, защищая Советскую Родину.
На кровати, в углу комнаты, лежала без движения мать. Нет, она не спала.
На рояле, раскинув ручонки, лежала грудная пятимесячная сестрёнка Вадика. Она тоже не спала. Их уже не было по эту сторону жизни.
Сам же Вадик сидел, не зная, что делать. Вадику всего исполнилось, недавно, девять лет. Звонить некому, телефоны отключены. Из репродуктора – только стук метронома доносится. Еды в доме никакой.
У Юрки в кармане хранилась заначка – старый чёрный сухарь, сэкономленный ещё утром. Поделился Юрка с другом своим лакомством. Вадик как-то безразлично начал разжёвывать гостинец. Вроде бы немного полегчало. Юрка попрощался с другом и ушёл, подавленный. Чем помочь-то?
На улице встретил дружинников из МПВО, (местной противовоздушной обороны) рассказал он о состоянии друга и его близких. Те приняли информацию и немедленно направились по указанному адресу. Дежурные санитары и службы МПВО работали чётко и быстро реагировали на все подобные сообщения. Да в их обязанности и входил обход квартир. Все квартиры, как правило, не закрывались на замки.
Больше о судьбе Вадика Юрка ничего не знал. Возможно, и спасли мальчишку, может быть, по Ладоге вывезли. В городе тогда открылись детские дома-приёмники. Там худо-бедно, но для детей, подобранных на улице или в пустых квартирах находили незамысловатую еду. Всё-таки государство пыталось спасать и помогать детям.
В конце марта, пока лёд на Ладоге ещё позволял проезжать машинам, появилась возможность покинуть блокадный город. Помогла в этом заботливая домоуправ. До войны и после войны домоуправы были в каждом доме. После войны, чаще это были мужчины – гроза для мальчишек.
Помог муж домоуправа, работавший шофёром на Ладоге. Вот он-то и перевёз Юрку с матерью и бабушкой в Кобону. Собрались быстро. Многое с собой не возьмёшь, только самое необходимое.
Машина, на которой ехал Юрка, двигалась предпоследней в колонне. Колёса машин скрывались под водой. Вокруг – десятки воронок. На глазах последняя машина, идущая за Юркиной, скрылась под водой. Видимо, попала в воронку, или лёд не выдержал тяжести. Спастись никому не удалось. Машина крытая брезентовым тентом, и выпрыгнуть из неё никто не успел. Но Юркина машина с Божьей помощью добралась до берега.
По прибытии в Кобону, всех пересчитали, переписали, дали небольшое количество пищи. Кормить много и нельзя, да и время не позволяло. Надо было потарапливаться и покидать Кобону. Она тоже подвергалась налётам вражеской авиации.
Запомнилось Юрке, как ему дали только одну ложку куриного супа. Он даже обиделся: покормить жалко, что ли. Не знал он тогда, что это опасно для жизни.
В Кобоне быстро всех погрузили в товарные вагоны и направили эшелон в Волховстрой. Дорога не дальняя, но добирались до Волховстроя почти месяц, пропуская воинские эшелоны с техникой и воинами, направлявшиеся к фронту.
На каждой стоянке из вагонов выносили умерших. От того, от чего умерла, уже на Большой земле, и Таня Савичева – от дистрофии. Не всех можно было спасти едой. А многие умирали, быстро съедая, выданный сухой паёк. И детей, и взрослых хоронили на каждой станции.
Наконец-то добрались до Волховстроя. Там всех сразу отправили в санпропускник. Мыли всех в одной бане и женщин, и мужчин, и детей.
Горячей водой отмыли Юрку там же и подстригли наголо. Всю одежду отправили в специальный барабан с высокой температурой и дезинфицирующим составом. Вышел Юрка чистым, надел чистую одежонку и, главное, без измучивших его вшей. Запомнилось Юрке, как в Волховстрое, в столовой, их покормили и, как много там было диковинного, давно забытого. Воздух был напоён ароматом пищи. Были там и галеты, и конфеты, и соки. Но многого съесть не пришлось. Строгий врач обходил всех прибывших и давал команды: кому, что, и сколько можно дать. И делалось это для блага детей. А там был такой вкусный запах пищи.
Пробыв некоторое время в Волховстрое, каждая семья смогла выбрать, куда отправляться дальше. Либо дальше, либо оставаться в Волховстрое.
Мать решила отправиться на родину мужа в Архангельскую область в Онегу. Там жили родственники Юркиного отца.
Далее жизнь в эвакуации. Но как бы тяжело ни было, а с голода уже не помрёшь. Можно и в школу ходить, не теряя драгоценного времени. Надо сказать, что отношение к эвакуированным ленинградцам было чутким. Эвакуированных ленинградцев, ввиду трудности произношения этого слова, частенько называли – выковырянные, что по смыслу вполне логично и понятно.
Поселились Юрка с мамой и бабушкой вблизи Онеги, в посёлке Усть-Кожа. Кожа это река, впадающая в Онежское озеро. В этом посёлке и родился Юркин отец.
До школы приходилось ходить три километра. Но это уже не страшно. Голод миновал, учёба в радость. Так и жил и учился Юрка в Усть-Коже до конца войны.
Летом все школьники работали в колхозе. Рабочих-то рук не хватало. Работа не тяжёлая и даже интересная и весёлая. В обязанности мальчишек входило присматривать за лошадьми, отводить в ночное на выпас, мыть и чистить их после дневной работы.
В свободное время мальчишки бегали купаться, играли в футбол.
И самое интересное, – это поиск боеприпасов, оставшихся здесь ещё после Гражданской войны. Нашли мальчишки однажды гранату. Вот это находка!
Стали изучать её устройство.
В это время Юрка побежал к реке, где покачивался на воде привязанный плот. Только подбежал к речке, как сзади раздался взрыв. Оглянулся Юрка и увидел жуткую картинку – все трое его друзей лежали неподвижно с оторванными руками и ногами. Да, картинка, знакомая и автору. Что-то похожее вспоминается и в его биографии, в послевоенном Калининграде.
Юрку опять спасла какая-то невидимая сила.
В 1945 году Юрка вернулся в Ленинград. И началась полуголодная послевоенная жизнь, а ещё и за пианино приходилось рассчитываться.
Вернулся Юрка в свою школу и неплохо закончил её.
Что делать дальше?
Дети войны помладше, не наигравшись в войну, стремились стать военными, особенно те, у кого отцы погибли. Хотелось отомстить врагам за всё.
Юра же насытился войной сполна и поэтому стремился в институт. Но так как был переростком, пропустив два года, он ещё в конце десятого класса получил призывную повестку из военкомата. Однако успел сдать на все пятёрки вступительные экзамены в Технологический институт. Институты же получили тоже из военкоматов предписание – всеми способами не зачислять мальчишек призывного возраста. Юрку и не приняли, нашли причину. Какую причину, Юра и сам не понял. Зато в военкомате ему предложили поступить в училище. Училище не высшее и называлось оно: Пушкинское радиотехническое училище ПВО.
С этих пор и началась для Юрия война, но она уже называлась – «Холодная».
Служба полюбилась Юрию. После окончания училища его назначили в 6-ю особую армию ПВО. На вооружении армии находились 85-и миллиметровые зенитки. Располагались они вблизи Ленинграда: в Горской, в Дубках, Лахте, в Лисьем носу и в Угольной гавани, в самом городе. Город был надёжно защищён. Но насколько надёжно?
Бывшие союзники сразу же после войны навязали нашей стране гонку вооружения и «Холодную войну». Американские самолёты-разведчики, базировавшиеся на острове Готланд, каждое утро в восемь часов беспрепятственно появлялись в небе Ленинграда.
– Но как же наша оборона? И зачем им надо было летать к нам?
Летали они, чтобы засекать частоты, на которых работала наша ПВО.
Авиация наших «друзей» летала на высотах более десяти тысяч метров, зенитки же наши стреляли до 10000 метров.
Пришлось нашим конструкторам разрабатывать новые зенитки, увеличивая их калибр.
И увеличили до 100 мм.
Зенитки стали стрелять более чем на 10000 метров, а новые американские самолёты поднялись выше 15000.
Тогда мы чуть перегнали американцев и создали зенитку 130 мм. калибром.
Американцы, на том этапе чуть-чуть отстали в технике, зато превзошли в разведке.
Зенитки хоть и установили, но боезапас к ним запаздывал и самолёты-разведчики продолжали летать. Как только подвезли боеприпасы, за одну ночь, наши «друзья» получили эти сведения. На следующий же день самолёт вновь появился. Зенитчики изготовились к отражению незваного гостя, но самолёт долетел до зоны поражения, прошёлся на дистанции недосягаемости и спокойно удалился.
Вот и шла гонка вооружений. Длилось всё это до появления ракетного оружия. Нагло летать, при ракетном щите, стало опасно и такие полёты прекратились.
Но ни гонка вооружений, ни «Холодная война» не прекращались долгие годы.
Да и не похоже, что эта война, когда-нибудь закончится.
На всю службу Юрия Александровича войны хватило.
Хватило и на все годы службы и автору повествования, которому к началу войны исполнилось только три года.
Итак, настоящая охрана неба Ленинграда началась с 1950 года, с появлением первых зенитных ракет.
А Юрий Александрович Гладких послужил ещё на острове Сарема, охраняя небо Прибалтики. Закончил заочно Высшее военно-морское училище радио-электроники имени Попова, а после окончания училища переаттестован в капитаны 3 ранга.
Последние годы преподавал на военно-морской кафедре, передавая свои знания и опыт молодёжи. Закончил службу старшим преподавателем, капитаном 2 ранга.