Доброта человеческая

               
                Валерий Ширский
               
                ДОБРОТА  ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
 
 Какие прекрасные слова: «доброта человеческая». Какой смысл заложен в это понятие.
Что же это такое: доброта человеческая?
 Всё ли человечество доброе?
 Задумаешься, когда представишь, сколько войн прокатилось по земле за все века существования человечества.
С самого создания человек уничтожает себе подобного. В древности за хобот мамонта, позже появились другие ценности: рабы, земля, богатства недр, рынки сбыта. Вот и колошматят друг друга и не задумываются над Библией и другими учениями. При этом все себя считают верующими, кто в Христа, кто в Аллаха, кто в Будду. Свои учения считают самыми правильными, справедливыми и миролюбивыми.
А вот и повод для войны. Не все, оказывается, соглашаются, что вера соседей лучшая. Значит, бей неверных!
Да, трудно сказать, что человечество, в целом, обладает добротой, особенно вожди и вождишки некоторые. И за примером далеко ходить не приходится. Вот показалось одному властителю, что за тридевять земель другой властитель оружие подкапливает, на всякий случай. Не понравилось этому властителю, что кто-то будет сильным, хотя его и не догонит никогда.
А вдруг?
А ну-ка я загляну к нему, чего-то он там творит? Приехал, посмотрел, ничего не нашёл. Да и приехать-то на смотрины права не имел, не приглашали его туда. Но не спится властелину что-то, шизофреническая мания преследования мучит. Собрал властитель банду и ну дубасить всех подряд в этой стране где, может быть, что-то есть. Раздолбал, своих солдат кучу положил, «порадовал» родителей своей страны, которой ничего и не нужно было. У них всё есть. Вот только похоронок не было с цинковыми ящиками.
Не было? Так получайте!
Так вот, разрушил всё подряд горе-властелин, а оружия никакого и не нашёл. Показалось.
Ну, а коли показалось, у нас говорят, – перекрестись. В данном случае, хотя бы извинись и убирайся восвояси. Так нет же, мало ещё набедокурил, да своих солдатиков мало положил. Отловил властителя их. Вот радости-то! Судить его! А за что? И кого судить-то надо? Может за компанию и того и другого?
Надо сказать, я ни к тому, ни к другому симпатий не питаю. Один усатый, коварен, как все на востоке, другой похож на ковбоя. Нет, я не хочу сказать на пьяного, но, во всяком случае, изрядно на грудь принявшего. Правда, один знакомый американец сказал мне на это, что их «властитель»  завязал – не пьёт теперь.
Пытается этот ковбой представиться нашим другом. Хорош дружок, только и смотрит, где бы подножку подставить или в карман наделать.
Правильно сказал последний претендент на престол наш, царский, Великий князь Владимир Кириллович, что у России нет друзей.
Не согласны? Назовите хотя бы одного. Украина? Белоруссия? Грузия?
 Даже эти самостийные, братья бывшие, только и думают, как бы в карман заглянуть, а потом, может быть, тоже нагадить в него. Ну, а что о других-то говорить?
Так существует или нет доброта человеческая? Пожалуй, доброты всеобщей всё же нет, судя по событиям всей истории человечества.
Так всё-таки доброта-то, доброта-то есть?
А как же, конечно есть. Есть доброта человеческая.
Говорят, что такое понятие раньше было, а вот теперь оно утрачено.
Да, пожалуй, так можно подумать, судя по милицейским сводкам. То одного, то другого «замочили». Убили из-за денег. Нет, не кошелёк отобрали, а нечто большее.
Нет, нету доброты.
А вот, показывают по телевидению бедную маму с маленьким ребёнком, срочно нужна операция, время на часы идёт. Денег у мамы на операцию нет.
Но ребёнка спасают. Кто-то деньги дал. Может, с мира по нитке собрали? Может, дядя богатый нашёлся? Да, находится, всегда кто-то находится. Всё-таки мир не без добрых людей.
Побирушкам, на улице, подавать не люблю. Это ещё больше развращает человека. С работой, конечно, теперь сложнее, но найти что-то можно. Бездельникам, по природе, легче побираться, чем работать, а значит, и подавать им не стоит.
Но вот, в вагон электрички входит мальчишка, с гармошкой, либо парень с гитарой, и по всему вагону разносится популярная, весёлая или грустная песня. Значит, ребята работают, им и подать хочется. И подают, подают люди разных поколений и с разным достатком.
Мысли о доброте пришли ко мне январскими днями, а вернее концом января. Конец января, для ленинградцев - питерцев дни значимые.
19 января 1943 года была прорвана 900-дневная блокада моего города, а через год
27 января 1944 года была снята полностью.
Хорошо, что эти дни не забываются. Хорошо, что о блокаде, хотя бы в эти дни много говорят. Может быть, и в головы наших молодых что-то залетит, и что-то там останется.
Вот и я наслушался, хотя и без того много знал, правда, в блокаде я не был. Случайно получилось, что собирались, уехали мы с мамой из города на лето. Вот всё и совпало.
Никто, разумеется, и догадаться не мог, что произойдёт и произойдёт очень быстро.
В блокаде все 900 дней проработала, моя бабушка. И выжила, на счастье. Наверное, на оптимизме и весёлом нраве выдюжила.
А если подумать, то и на доброте человеческой. Были у неё две племянницы, мои тётушки: Валя и Зоя, – моя крёстная. Валя служила в морских частях, ветеран войны теперь. Зоя работала на элеваторе. У одной паёк был чуть лучше, другой немного зерна за работу выдавали. Вот и приходили они к своей тётушке, к моей бабушке, и устраивали в складчину «пир на весь мир». До пира далековато было, но эти усилия и доброта помогли им всем выжить.
Начальник бабушкин, видя её слабое состояние, именно её послал на огороды, которые почти на передовой были, в Левашово. Ходить туда с Невского проспекта и обратно, приходилось пешком, путь не ближний.
Да, вероятно, не каждый день и ходили, видимо, там и ночевали. За работу на огородах им разрешалось собирать и брать себе хряпу. Долго я не мог понять, какую такую хряпу бабушка собирала. А оказалось всё проще, это зелёную листву от капусты, которая при сборе её отлетает. Да и мы это видели, только вот подбирать не думали. Все мы по осени, когда были студентами и курсантами трудились на наших полях, ведя битву за урожай. Благодаря доброте и выжили мои близкие.
Ну, а мы с мамой отправились по стране колесить, эвакуированными называясь.
Подарили мне, в январские дни, в очередную годовщину снятия блокады,  очередной выпуск сборника, выпускаемого в музее Обороны и блокады Ленинграда. Ну, казалось бы, чего я ещё не знаю?
  Видимо, восприятие с годами становится острее. Читаю раздел «Дети блокады» и по- новому представляю себе происходящее. Одного мальчика спасли, подобрав у ограды церкви Владимирской Божьей матери, у той ограды, где и моя бабушка была спасена. Облокотилась она на каменное основание ограды, немного передохнуть. И вовремя. Пока она сил набиралась, чтобы проспект перейти, посреди проспекта Владимирского, на трамвайной остановке разорвался снаряд крупный. Всех в клочья разнесло, бабушку оглушило, но жива осталась.
Мальчонку там же подобрали, как загнанный зверек выглядел. Не очень поверил, что ему помочь хотят. По дороге в приёмник рассказывал, что один остался, хочет, разумеется, есть, но ничего нигде не украл. Спасли мальчишку.
 Привели  в  приёмник  девочку.  Кстати,  приёмник  этот  был  в  206-й  школе,  что  на  Фонтанке,  в  которой  я  учился.
Привели девочку, ей было тринадцать лет, на вид лет восемь. В приёмнике был закон: сначала накормить, а потом всё остальное. Поставили перед голодной девочкой тарелку супа, горячего. А она не ест. Не ест, так как не верит, что это всё ей. Она же голодная, а не ест, так как не её это. Ну, что можно сказать о ней? Воспитание и доброта, забота о другом. И только, когда ей настойчиво объяснили, что это для неё, она стала есть. Ела, не торопясь, и приговаривала: «супчик, горячий». После супа ей ещё и кашу принесли, и в ней было видно тающее масло. Да уж, какое там масло, наверняка, микроскопический кусочек был. Девочка опять долго не могла понять, что и это тоже ей. Читал эти строчки, и сердце сжималось. Клубок к горлу подкатывался. И почему-то стыдно становилось, что я-то уехал. Сначала хотели отправить с детьми в эшелоне. Не исключено, что именно в том, который фашисты разбомбили.
Да, детей спасали и кормили. А откуда еду-то эту брали? В это время выдавали всего по 125 граммов хлеба со жмыхом и «слезами пополам».                Опять приходят слова: доброта человеческая. Она и спасала детей.
 До боли жаль блокадную девочку Таню Савичеву, которая была уже на Большой земле, но спасти её не удалось. Дневники же её дожили до Нюрнбергского суда и были предъявлены фашистам, как обличающее их доказательство.
Очень отрадно, что на доме, где жила Таня, появилась мемориальная доска. Дом этот на углу 2-й линии и Большого проспекта, где была булочная-кондитерская долгое время. Бывшим властям как-то недосуг было подумать о доске или дедушка Танин мешал, который владел этой булочной, в период НЭПа.
Ну, а в  эвакуации? Сколько было станций, полустанков, пристаней, эшелонов.            Конечно, голода такого я не испытывал. Но запомнились добрые руки людей, солдат, едущих на фронт или в госпитали.                Садимся в поезд, с боем, меня подхватывают чьи-то крепкие руки и передают по конвейеру в вагон, помогают и маме на подножку вскочить. А ближе к ночи, кто-то берёт на руки и на третью полку устраивает, поспать, да ещё чем-нибудь угостят. Кто это? Люди, солдаты, у которых тоже дети остались дома, а они отправлялись на их защиту, на фронт, а многие, не зная этого, и в последний путь.                Пусть не свой, но похож на своего. Как не помочь ребёнку.
В первые месяцы войны, ещё, что-то вкусненькое в магазинах продавалось. Особенно вкусной казалась коврижка. Тёмное тесто, не особенно-то и сладкое, но между двумя коржами, что-то сиреневого цвета и очень сладкое было. Я так и не выяснил, чем же  смазывали коржи. И вот, когда мы бегали по улицам Саратова, и всегда с завистью поглядывали на это лакомство, добрые люди всегда отламывали кусочек и угощали. Такой кусочек ещё слаще казался, так как им тебя угостили. А мне всегда казалось, что в гостях всё вкуснее.
  Вспоминать можно бесконечно. Жили  в каких-то избах. Нас принимали и размещали и помогали всем, чем могли. То молоком козьим угостят, то хлебом горячим. Никогда не забыть, как в одном из домов свинью разделывали, опаливали её в большой печи. Я всё это наблюдал и в награду получил зарумяненный, хрустящий свиной хвостик. Такой вкуснятины я никогда больше не пробовал.
  В другом доме, где пришлось жить, хозяйка билетёршей в кинотеатре работала. Так мы, живущие в этом доме дети, бегали, чуть ли не каждый день в кино, и конечно, бесплатно. Наверное, раз десять смотрели лучший фильм «Три  мушкетёра». Сколько позже ни выпускали фильмов под тем же названием, но лучше не получилось. Всё время вспоминался именно тот фильм, фильм моего военного детства. Фильм «Антон Иванович сердится» тоже смотрели много раз.                Не забыть и огромные куски сахара, с которыми выходили гулять мальчишки. Это значило, что отец либо на побывку приехал, либо посылку прислал.  Мальчишке никто не завидовал. А он вовсе не хвастал. Он просто гордился и давал всем по очереди откусить от него. Все мы знали, что рано или поздно такой кусок появится и у тебя, из такого же источника.
Помнятся и горькие моменты: те похоронки, которые приходили, порой, вслед за этим куском сахара. И все бросались утешать этого мальчишку или девчонку.   Это всё и было проявлением доброты человеческой.                А мне до сих пор стыдно, что я ел: и хвостик поросячий, и сахар от большого куска откусывал, да и другие сладости перепадали.
Повезло и мне: в Саранск, где мы жили в 1943-м году, летом с ранением ноги, приехал мой отец. Благодаря этому я его очень хорошо и помню. Армейский кинжал и фонарик до сих пор храню.  Папка мой с фронта привёз. Вот кобура от немецкого парабеллума не уцелела, мне на подмётки пошла.                Помню, как я нёсся за поездом, который уносил моего папу на фронт. Уносил его в последний путь. Но тогда этого никто знать не мог.                Люди, сидевшие на ступеньках вокзала, на перроне, ждавшие, своих поездов и наблюдавшие  картинку проводов, после ухода поезда старались что-то хорошее мне сказать, утешить, проявляя доброту человеческую.                Возможно, это всё  и оттого, что на всех и беда одна и одна доброта на всех.
Упрям я был, ни слезинки не уронил, когда и к нам пришла эта чёрная весть.                Что, такой бессердечный? Да, нет. Просто сообщение, пришедшее не такое, как у большинства. Пропал без вести, написано в бумажке. Был ранен, отправлен в медсанбат. Медсанбат ответил, что такой не поступал. Ну, как мог пропасть гвардии-майор?  Найдётся, и зачем слёзы лить по живому.
 Будучи уже взрослым, побывал я под Винницей и всё понял. Не довезли моего отца до медсанбата, похоронили на подъезде к нему, в братской могиле. Так мне и жители деревушки Зозовки объяснили, где этот медсанбат располагался. Объяснили, на малопонятном, западно-украинском языке, но в ту пору объяснили очень доброжелательно.
Не знаю, как сейчас меня бы там приняли, после «воскрешения» Бандеры.
Теперь и задумываешься: что же, обязательно большая беда должна быть, чтобы проявилась большая доброта человеческая?
Кончилась война. Пора возвращаться. Пора в школу.
Приехал я в свой родной город. Встретил дедушка. Повезли нас в открытой машине с Балтийского вокзала домой, на улицу Рубинштейна. Следы войны видны повсюду. Но не это меня поразило, эти картины я встречал и раньше. Поразили меня кони, Клодтовские кони, на моём Аничковом мосту. Такой прелести я никогда не видел, нигде. И я понял, что вернулся домой, в самый лучший город на земле.
  Квартира показалась огромной. Здесь в доме номер три, на третьем этаже, когда-то жила баронесса. Вот и квартира считалась барской.
Жили там, правда, не по-барски. Народу много, семей много. Почти все пережили жестокую блокаду, поддерживая друг друга.
 Все мои соседи продолжали жить, и после войны, как семья большая.
В праздники – все вместе. По вечерам, то в одной комнате, то в другой игра в лото или в карты, в девятку, как правило.
Если кто-то что-то испёк, то обходили все комнаты с угощением.
Ну, а это что? И, как назвать?
Год 1945, Ленинград. Наш двор весь перекопан. Окопы в полный рост. Да нет, не окопы- траншеи нарыли, пленные немцы, для прокладки газовых труб.
Все земляные работы производились военнопленными, совсем не страшными, безобидными, полуголодными людьми. Неужели это они 900 дней издевались над нашими детьми, над жителями моего города?
Но, что это? Моя бабушка, потерявшая совсем недавно своего сына, моего отца, все 900 дней пробывшая в блокаде, протягивает немцу кусок хлеба. Немец благодарит её и что-то рассказывает. Бабушка слушает его. Немец в оправдание говорит, что он и не немец, а австриец. Это значительно меняет дело. Не немец!
Воевать он не хотел, его погнали насильно, уже под конец  войны. Ну, что же, в это можно и поверить. Австриец показывает бабушке уцелевшую фотографию. На фотографии его семья: жена, дети и мать. Бабушке жалко австрийца и она каждый день подкармливает его.
Так что же это, как не наша, русская, доброта человеческая.
Вот ещё пример, правда, не понятно, чья доброта проявилась..
Мой друг и оформитель моих книг Олег Зверлин. Год всё тот же 1945-й, Ленинград. Стоит мальчишка шестилетний, Олежка, и смотрит на колонну немцев, которую ведут наши солдаты по улице. Нет, ненависти он к ним не испытывает он ещё не всё понимает, не во всём разобрался. Да и какая ненависть к этим людям? Одеты кто во что. На ногах обмотки. Шеи обмотаны тряпками. Один совсем смешной: отвороты пилотки опущены и натянуты на уши, на носу очки велосипеды, придают ему ещё более нелепый вид.                Колонна остановилась. Олежка, раскрыв рот, смотрит на это «чудо».                Олежка тоже все 900 дней провёл в городе, тоже мало ел, но толком не понимал, кто виноват в этом. Вот и смотрел он на эту человекоподобную массу без обид и без злобы.                А этот немец, в очках-велосипедах, тоже уставился на Олежку и улыбается. Потом дотронулся до штыка, который у его носа маячил, так как этот немец на фланге стоял. Немец о чём-то попросил солдата и солдат отодвинул штык и дал возможность немцу выйти из строя. Кстати, это тоже представить себе трудно, охрана была, вероятно, из НКВДшников. А у них шаг вправо, шаг  лево – попытка к бегству.                Немец подошёл к Олежке и встал перед ним на колени, вынул из кармана платок клетчатый и развернул его. В платке оказались сделанные из глины и раскрашенные маленькие домики и лошадки. И такие они красивые были. Игрушек-то у Олежки не осталось. А тут такая прелесть. А немец по-русски говорит: – коники, домики, коники, домики. А потом говорит что-то по-немецки и показывает, что он хочет. Сделай ладошки лодочкой и держи их вместе. Олежка, не силён был в немецком языке, но понял, что от него хотят. Очень уж доходчиво показывал немец. Вынул Олежка руки из карманов, сложил ладошки лодочкой. И немец высыпал в них своих коников и домики. Даже солдат со штыком улыбнулся.                И как это назвать? Может быть, это извинение было, покаяние и искупление.                Может быть и доброта запоздалая.
Мне было семь лет, я тоже немцам хлеб носил. Зла не было. Но всё детство вынашивал мысль: стать военным, чтобы отомстить. Отомстить не только за отца. Отомстить за всех. Вот и стал я военным, морским офицером, а мстить, как-то и расхотелось, да вроде бы и не кому было.                Но встать на защиту Родины был готов тридцать лет своей службы, да и сейчас ещё есть порох в пороховницах.
  И вот, в эти юбилейные дни, по радио очень робко прозвучала мысль. Так робко прозвучала, что я не успел осмыслить и запомнить название деревушки. Выяснил позже.                В деревне Сологубовка, Кировского района, Ленинградской области находится большое захоронение немцев, которые стояли все 900 дней вокруг нашего города. Ну, разумеется, не все стояли 900 дней, раз оказались на этом погосте.
  Вот наше радио как бы  спрашивало, почву зондировало: а, как отнесутся блокадники, дети блокады и просто жители города, если немцы приедут и благоустроят это кладбище, приведут его в человеческий вид.                Многих своих друзей я спросил по этому поводу, и ни один из них не протестовал. Спросил я и блокадников, и воевавших под Ленинградом, и никто не высказался против этого предложения.
 Не доброта ли это человеческая, не великодушие ли?
  А разве в Германии не приводят в порядок наши захоронения. В Трептов-парке взялись за реставрацию нашего прекрасного памятника. Это что? Великодушие или доброта или искупление?                Да, да, конечно, я понимаю: они напали, мы защищались, мы спасли и мир, и самих немцев от фашизма.                Но надо отдать должное, что немцев зачастую гнали на эту  войну. И всех немцев нельзя отождествлять с фашистами. У них почти все фельдмаршалы не были членами нацистской партии.
Кстати, у нас в партии обязаны были все состоять, иначе и продвижения по службе не было бы. Ну, а если системы сравнить?                У них мировое господство!                У нас мировая революция!                Пусть же ушедших рассудит Всевышний.                Как говорят в народе: Бог им судья.