Валерий Ширский
ВАЛЬКА
Наступил уже март, но было ещё очень холодно. Комната за зиму промёрзла, от стен влажных и скользких веяло холодом. Шёл 1942 год. Комната была в доме на Каменноостровском проспекте. Да, это в блокадном Ленинграде.
Кончилась первая, самая тяжёлая блокадная зима. Жить легче не стало. Город окружён со всех сторон. И только зимняя дорога по Ладоге связывала его с Большой землёй. И только по этой дороге тоненькой струйкой поступало в город продовольствие. Сто двадцать пять граммов хлеба пополам со жмыхом и «с кровью пополам», выдавалось жителям города. Бадаевские склады, которые, возможно, могли худо-бедно, но подкормить население, давно сгорели. Даже сладкую землю, после сгоревшего сахара всю выбрали на пепелище.
В комнате холодно и сыро. Тяжёлые шторы, ещё с зимы задёрнуты, однако, большого тепла это не придавало. Печка-буржуйка нетопленая уже несколько дней.
Валька ползал по широкой кровати и пытался разбудить свою мать: «мама, плосыпайся», повторял он сиплым ослабшим голосом. Трёхгодовалому Вальке очень хотелось есть. Понять, что происходит, он не мог. Не мог он понимать, что идёт война и город в блокаде. Возможно, он думал, что всё так и полагается. Но есть-то, очень хотелось и вряд ли так полагалось быть. Вот он и ползал вокруг матери, будил её. Просил поесть. Не мог он знать, что мать ещё вчера отдала Вальке и его братику последнюю свою корочку чёрного хлеба, разделив её поровну. Брат постарше Вальки на полтора года. Но и он, в четыре с половиной годика, не мог понимать, что происходит. Брат лежал, закутанный в зимнее пальтишко и платок, на кроватке стоящей рядом, лежал на спине, уставившись безразличным взглядом в потолок. Возможно, ему ещё больше хотелось есть, так как был он постарше, вот и уставился он в потолок в надежде, что оттуда, что-нибудь да упадёт. Но, что могло свалиться с потолка, кроме отсыревшей штукатурки? Чудес не бывает, но этого он тоже знать не мог.
Валька всё-таки хотел разбудить свою маму и тоже не мог представить, что она не проснётся уже никогда. Так близко со смертью он ещё не встречался. Да и мама умереть не могла, потому что она мама, а мама вечна, как кажется в детстве.
Мальчишки замерзали и медленно умирали от голода.
Но чудо свершилось. Откуда оно пришло? Кто спас мальчишек?
Отец, который не мог появиться в городе - воевал, правда, на Ленинградском фронте, вроде бы и не далеко. Но мальчишки и этого не знали.
И всё-таки чудо произошло. Может быть спасло их то, во что верить нам запрещали?
Да, верить запрещали, однако, власти разрешили и даже, возможно, сами предложили, чтобы икона Казанской Божьей Матери на самолёте облетела весь город по периметру. Хватило ума вспомнить, что помогало городам нашим в древности, попадавшим в подобную беду.
Но не будем гадать. Познать это, нам не дано. В это можно только верить.
Появился отец в квартире случайно и очень во время, и увидел всю эту леденящую душу картину.
Отец, старший лейтенант автороты, воевал на фронте, который тоже находился в блокаде. Воинов старались подкормить получше. Но старайся, не старайся, а где еды-то взять? Защитники тоже голодали.
Иногда им перепадал большой «деликатес», если подрывалась на мине лошадь. Тогда в окопах и землянках пахло мясом.
Лошади тоже были голодные и еле передвигались. Таскать грузы они практически не могли. Бродили ходячие скелеты. Особенно слабой была одна вот-вот готовая отдать свою душу. Помрёт. Всё равно помрёт, решили солдаты. Положили перед лошадкой немного сена, а под него мину. Ну, а дальше ясно, что произошло. После таких случаев составлялся акт о подрыве. Начальники подписывали этот акт, первая подпись ставилась особистом,- энквдешником. И не дай бог, если бы он догадался, каким образом нашла свой конец изголодавшаяся лошадь. Военный трибунал – неизбежен. В условиях войны – это высшая мера или штрафбат.
На этот раз всё обошлось, энкведешник-то тоже голодный был, долго задумываться не стал.
Вот и достался большой кусок конины Валькиному отцу. А тут ещё и подвернулась необходимость в город съездить, за боезапасом, который пришёл на баржах из Кронштадта. Послали Валькиного отца. Все знали, что у него там и жена осталась и двое маленьких сыновей.
Пришёл отец во время. Появился на пороге высокий, статный в запачканном полушубке спаситель. Даже старший брат не сразу узнал отца.
Жену уже не разбудить, это-то отец знал лучше сыновей. Попрощался он с жёнушкой, закутал в тряпьё детишек и в машину. Накормил их «деликатесом». Полегчало!
Выполнив поручение, отец привёз мальчишек в медсанбат своего подразделения. Так получилось, что у них там уже с десяток набралось таких детей полка. Были и две девочки постарше, лет по десять, одиннадцать.
Задумались воины, не воевать же вместе с детишками. Лёд на Ладоге уже начал подтаивать. Везти через озеро опасно. Но другого выхода не было. Вот, уже в апреле, и подвернулась оказия, погрузили ребятишек в машину и уже почти по воде отправили их на Большую землю. И дошла машина до другого берега, и живы все остались. Перед отправкой догадались написать записки с номером войсковой части, с именами и фамилиями отцов, с адресами детишек, и зашили эти записки в карманы старшим девочкам, объяснив на словах, как важны эти «документы». И молодцы девчонки: довезли они эти записки до места, и передали их, кому следует.
Через месяц эшелон с детишками и семьями военнослужащих подошёл к Армавиру. Пока везли ситуация на фронте изменилась. Началось немецкое наступление на наш юг. Только эшелон подошёл к станции, как началась бомбёжка. Хорошо не растерялся машинист, дав полный ход, отвёл состав километра на два от станции, что и спасло детей. А куда дальше их везти? Немцы быстро наступали. И выход, как всегда у нас, на Руси, нашёлся. Власти обратились к населению Армавира и близлежащих станиц. Население состояло почти всё из женщин, да стариков – война же. На станции и на железной дороге работали жители близлежащих станиц, помогая военным расчищать завалы после налётов авиации противника. Они-то и разобрали детишек. Вальку с братишкой взяла к себе молодая, сероглазая незамужняя, крепкая и симпатичная девица из станицы Отрадная. И, молодец, взяла обоих, не разлучила братиков. Да и восьмилетняя девочка Нина, повзрослевшая от ужасов войны, молодцом оказалась, во время успела передать записку с координатами Валькиного отца этой девушке. Станицу вскоре захватили немцы и мальчишки оказались на два года в оккупации.
Жили братья в небогатом доме. Да и откуда богатству-то взяться. Дом был простецкий, сделанный из кизяков. Крыша давно протекала. С едой тоже было небогато. Возможно, и получше, чем в блокадном Ленинграде, но далеко не сытно. Кукурузы было более менее достаточно, вот и ели каждый день кашу из кукурузы, мамалыгу. Самым большим лакомством считалось, когда в кукурузную кашу можно было добавить кусочек тыквы. Это уже было лакомство, других сладостей, разумеется, не было.
Но мальчишек не бросила эта добрая русская женщина. С горем пополам выкормила их. Привыкли мальчишки к доброй женщине, стали мамой её звать. А как же иначе, в детстве? Если человек добрый, заботливый, кормит, - значит, мама. Только мама может быть такой.
Однако много страшных картин осталось в памяти Вальки за годы жизни в оккупации. Не забыть ему тот страшный момент, когда, однажды на реке под ним провалился лёд и он оказался в ледяной воде. И опять пришла помощь неожиданно. Мальчик, постарше, бросился в полынью и вытащил Вальку из воды за шиворот. Было-то там не глубоко, но было очень сильное течение, как у многих горных рек, да и Валка-то ещё был маловат, всего-то пять лет - напугался. Три недели боролся Валька и его новая мама за его жизнь, простуда была серьёзной.
На всю жизнь запечатлела детская память и страшный случай. Немцы готовились к отступлению. Уходили быстро, но успевали с немецкой пунктуальностью всё уничтожить. Уничтожали даже то, что нашим военным и не пригодилось бы.
Развели огромный костёр и в нём сжигали старое обмундирование: шинели, обувь. Рядом с костром стоял солдат с автоматом, на случай если, кому-то захочется выхватить, что-либо из огня. Подтащили к огню ботинки и бросили их в костёр. Всё это видела девочка, тоже ещё ребёнок, лет семи. Девочка не выдержала такого зрелища, схватила пару башмаков и побежала от костра. Но пуля догнала её. И это-то за старые ботинки. Вот таким было лицо нашего врага. Всё это и запечатлела детская память, на всю оставшуюся жизнь.
В 1944-м году Ленинградский фронт подходил уже к Восточной Пруссии. Полк, в котором воевал Валькин отец, был изрядно потрёпан. Вывели его из боёв и направили на переформирование, а Валькиному отцу дали, первый раз за войну, десятидневный отпуск.
Очень помогли записки, которые были вложены в карманы старших девочек, по всем адресам добрые люди отправили письма. Письма в основном были направлены отцам, на фронт. Не до всех они дошли. Не все дожили до победы.
Валькиному отцу повезло, он получил данные о своих детях и направился на розыски своих сыновей. Добирался в теплушках с многочисленными пересадками. Добирался на попутных машинах. А от Армовира до станицы пятнадцать километров шагал пешком. И дошёл! И нашёл он своих мальчишек. разыскал своих сыновей и приехал в станицу Отрадную, и встретил он эту добрую женщину, и увидел, как его сыновья к ней относятся, как к ней привыкли. Увидел и её отношение к ребятам. Погостил отец в станице, всего один день, много времени потратил, чтобы добраться до станицы, да и обратно надо было прибыть во время. Задумался, как дальше-то жить? Чтобы дальше жить, надо было ещё дожить до Победы, которая была уже не за горами.
Уехал Валькин отец снова на фронт. Наша армия уже Кенигсберг штурмовала. Там-то и встретил он Победу.
Отец Валькин, - майор, дошёл до неё. После войны был назначен на новое место службы. Назначили его в Геленджик..
Сначала отец направился в станицу Отрадную, расположенную в предгорьях Северного Кавказа, за своими сыновьями. На этот раз он приехал на шикарной, по тем временам, машине – «Эмке.»
Быстро нашёл он, уже знакомый, добрый дом. Во дворе, у хаты, увидел, уже знакомую, симпатичную, но очень исхудавшую женщину с печальными серыми глазами. Дети по привычке, прятались за её спину.
У плетня толпились ребятишки, которые раньше дразнили братиков кацапами безродными. Вряд ли мальчишки были злыми, просто в детстве частенько проявляется подобная чёрствость. Мальчишки заворожено смотрели на майора, на гимнастёрке которого сияли ордена и позванивало множество медалей. С любопытством рассматривали машину.
Поняли, что напрасно обижали ребят. Отец-то у них: вон, какой! Мальчишки постарше с любопытством рассматривали ордена и медали пытаясь правильно их назвать.
Надо сказать отношение к братьям, после отъезда отца коренным образом изменилось. Даже старшие ребята стали относится к ним с подчёркнутым уважением.
- Ребятки, ваш папа приехал! Воскликнула женщина. И слёзы радости полились из её глаз.
Сынишки, узнав отца, с радостным криком бросились к нему. Теперь-то забыть его они не могли: сами повзрослели уже, да и отца не так давно видели, на побывке.
А дальше-то что? Отцу к новому месту службы ехать надо, а сыновья чужую тётю мамой называют, а он один и жильё не обустроено на новом месте.
Вот задача - незадача. Делать-то что? Задумался отец крепко.
А потом посмотрел на новую маму своих сыновей, и такая она симпатичная, и такая добрая, и таким теплом от неё веет. Как же детишек лишить такого заботливого человека? Как же их оторвать от неё? Как же её оставить одну?
Посмотрел и всё понял. И принял очень правильное решение.
- А поехали все вместе!
- А поехали! - ответила новая мама, разглядев в отце мальчишек порядочного и доброго человека.
И уехали они вчетвером к новому месту службы, в Геленджик.
К 1946 году отца перевели, по его просьбе, да и друзья помогли в Ленинградский округ. Наличие жилья сыграло свою роль.
Таким образом привела их судьба вновь в их родной город Ленинград. Сыростью, хмурой погодой и разрухой встретил их родной город, особенно после солнечного юга это ощущалось.
И снова вошёл отец с детишками и новой мамой, в ту самую квартиру, где они жили до войны, откуда отец их, умирающих, забрал с собой на фронт. Квартира заброшенная, запущенная. В ней так же сыро и холодно, как когда-то. Но всё понемногу наладили, подремонтировали, уж очень хорошая хозяйка приехала с ними. А комнатки, хоть и маленькие, но свои. Есть крыша над головой.
Все продукты в то время были ещё по карточкам. Даже за хлебом огромные очереди. Мыло, керосин тоже по карточкам. И ходить за ним было далековато, да в очереди ещё отстоять. Всё новая мама вынесла, выдержала. Всё хозяйство-то легло на её плечи.
А мальчишки пошли в 1946 году в одну школу, на Петроградской стороне. В ту пору даже обычную обувь купить было невозможно. Хорошо отцу выдали талон на покупку ботинок сыновьям. Талоны выдавали и на покупку формы. Собственно, формы в школе тогда ещё и не было, По талонам продавали синие гимнастёрки с блестящими пуговицами. В таких гимнастёрках ходили в то время ребята из ремесленных училищ.
В доме всегда был порядок и мир. Очень заботливой женщиной была новая мама.
И дожили мама и папа до глубокой старости душа в душу, в мире и любви. Детишек вырастили, в люди вывели. Квартиру позже получили отдельную.
И сейчас они покоятся рядышком.
Вот как бывает у нас на Руси.
Рассказал мне эту историю сам Валька, теперь уже Валентин Николаевич. И давно уже Николаевич, так как самому уже 68 лет и сам уже дедушкой является.
В свои 68, это крепкий мускулистый совсем не старый человек. На перекладине ещё угол держит и подтягивается десяток раз. До сих пор не расстаётся с горными лыжами, является не штатным инструктором.
Повезло Валентину, – крепышом вырос. Старшему брату сейчас семьдесят, совсем больной. Может быть, разница в полтора года всё-таки сказалась- младшему поменьше есть хотелось?
Судьба же не очень-то баловала Валентина, но и была снисходительна. В двадцати шести загранкомандировках побывал, в трёх горячих точках мира пришлось повоевать, в подразделении спецназначения. К какому ведомству оно относилось, можно только догадываться. Сам он об этом не говорит. Видимо, время ещё не пришло. За все эти горячие точки имеет много наград, офицерское звание. Сейчас уже в отставке.
Услышал я от него этот рассказ в бане. Где ещё так по душам, неторопясь поговорить можно?