Найдя нужный фолиант, хозяйка вывалила его на стол и стала нервно перелистывать страницы:
- Вот, извольте… за прошлый месяц Вы не заплатили… то есть, заплатили, но за два месяца наперед и потому этот месяц у Вас получился оплачен раньше, чем нужно… но я предупреждала, что плата может меняться, и если бы Вы платили сейчас, то сумма была бы другой. А Вы считаете, что ничего мне не должны, и не учитываете разницу. Если бы Вы интересовались своими делами, Вы бы говорили со мной, но Вы просто передаете деньги через слугу, и я неделями Вас не вижу! К Вам приходят друзья и шумят! Из-за этого другие жильцы могут быть недовольны, могут потребовать, чтоб я уступила им в оплате, иначе они съедут. А кто возместит мне убытки?
- Кто-то был недоволен?
- Разве недостаточно того, что недовольна я?
- Сколько еще Вы хотите за квартиру?
- Я понимаю, Ваше положение мушкетера не дает…
- Сколько, сударыня? – холодно повторил Атос.
Мадам Робен смягчилась.
- Я не требую немедленной оплаты, я могу подождать. Надеюсь, Вы не думаете, что я о Вас дурного мнения? – Она адресовала Атосу улыбку одновременно снисходительную и поощряющую. – Я, безусловно, помню, что Вас рекомендовал господин Феру, и я, конечно, была рада оказать услугу такому уважаемому человеку, как господин прокурор. – Хозяйка важно кивнула. – Я многим ему обязана. Да… Но я тоже, благодарение Богу, не служанка какая-нибудь! В Корбее фамилию Робен все знают! Мой дядя два раза избирался в городской совет, а муж кузины муниципальный магистрат. Я сама могла выйти замуж за секретаря суда, но не сочла эту партию достойной.
Атос молча выслушал хозяйку и когда она умолкла, выжидающе глядя на него и явно ожидая уважительного восхищения, снова спросил:
- Какую сумму Вы хотите получать за квартиру?
Хорошенький подбородок мадам Робен задрожал.
- Неужели Вас больше ничего не интересует?
- Я не имею привычки быть должным.
- Вот как! Тогда я назначу Вам сумму! Вы будете платить в месяц на пять… десять пистолей больше! И только из уважения к господину Феру, а также – у меня доброе сердце! – учитывая Ваши обстоятельства, я не требую той оплаты, какой в действительности стоит эта квартира! Я понимаю, что Вы всего лишь…
- Хорошо, завтра мой слуга принесет Вам деньги. Сударыня!
Атос чуть склонил голову, прощаясь, и вышел, аккуратно прикрыв дверь. Большие глаза мадам Робен наполнились слезами, и чернила на страницах расчетной книги стали расплываться некрасивыми пятнами.
- По крайней мере, я поставила его на место… – попыталась утешить себя хозяйка, но уже через мгновение плакала навзрыд, уткнувшись носом в раскрытую книгу. – Какая же я растяпа! Надо было получше объяснить ему… У меня приданое… связи… А-а-а!
Атос не слышал ее рыданий. Он быстро поднялся к себе на третий этаж, подгоняемый желанием как можно скорее остаться в одиночестве. В квартире царили темнота и холод. Гримо еще не вернулся. Атос послал его в трактир прикупить вина. После обеда у Тревиля мушкетер не испытывал голода, а вот пить в гостях у капитана так, как он привык, было невозможно, поэтому еще по дороге домой Гримо был отправлен к толстухе Марго за пополнением запасов.
Атос открыл окно и повалился на кушетку. Он не стал зажигать свечи, довольствуясь лунным светом вперемешку с белесым туманом плотно залепившим окно. Он жалел, что туман слишком эфемерная субстанция, и не может поглотить этот город, эту квартиру, и его самого, поглотить, чтоб и следа не осталось. А ведь он приехал сюда, в Париж, как раз в надежде затеряться, пропасть, исчезнуть из того мира, о котором герцог де Ла Тремуй сегодня так настойчиво пытался ему напомнить.
Да, он так неистово хотел уйти «оттуда», что ни разу не задумался – а «куда»? До каких пределов и границ? И вот, пожалуйста – мадам Робен, похоже, принимает его за потомка аноблированного судейского, решившего попытать счастья на военном поприще, а главное его достоинство видит в том, что он знаком с прокурором!
Атос быстро встал и подошел к стене, на которой висела его фамильная шпага. Он сжал клинок в ладони с такой силой, что металл распорол кожу. Атос закусил губу, но продолжал все сильнее сжимать кулак, до тех пор, пока боль не стала совсем невыносимой. Атос отдернул руку и судорожно выдохнул.
Можно напиться до бесчувствия. Можно ввязаться в драку или нарваться на дуэль и изнемогать от ран, но это не приносит забытья. В плаще мушкетера или богатом камзоле вельможи, скрывшийся от света или явившийся ко двору, вызывающий презрение или восхищение он все равно останется тем, кто он есть – со своей болью, мукой и ненавистью. Как глупо было думать, что тень и безвестность что-то изменят!
Так не все ли равно, кем считают его окружающие? Плевать на них. А сам… Он не находит сил вновь начать жить. Ради чего? Ради кого?
Остается тусклое, тягостное существование и как жаль, что он добрый католик…
Гримо уже четверть часа как вернулся, но он не зажег свет и двигался бесшумно, так что Атос заметил слугу только теперь, когда на фоне окна появился темный силуэт, склонившийся над столом.
Атос саркастично улыбнулся, и эта улыбка явно была не по адресу Гримо.
«По-крайней мере меня научили разбираться в хороших винах, - подумал Атос. – Теперь вельможа может напиться, как последний мушкетер, и, таким образом, соединить в себе обе ипостаси».
Он сел за стол и жестом показал Гримо, чтоб тот откупорил бутылку.
Художник - Стелла Мосонжник. Иллюстрация размещена с ее разрешения.