***

                ОТ РИГИ  ДО ХОЛМОГОР               
          Что в прошлом ищем мы? Истоки бытия
Или ответ иного нужен свойства.
А на экранах часто вижу я,
Что вызывает боль и беспокойство
Ложь истину изгнав таким объёмом перло
Не удается сократить
Оно никак не лезет в горло.
Всю информацию о нем не проглотить

Постойте господа, не стоит торопиться
Необходимо время. Чтоб переварить
Потоком лжи возможно подавиться
Или такую кашу заварит!..

Перевороты в России происходили с легкостью необык-новенной, без единого выстрела при сохранении покоя ночной тишины. О том, что произошла кардинальная смена правительства, люди узнавали  светлым днем, когда объявлялся правительственный манифест. Так произошло и этой ночью. Разбуженная Елизаветой Петровной, Анна Леопольдовна, спавшая в одной постели с фрейлиной Юлианой Менгден, все поняла мгновенно. Не оказывая никакого сопротивления, она только, стоя на коленях, умоляла не делать зла ни детям, ни фрейлине. Для себя лично она ничего не просила, готовая принять любую кару. Её с крохотной дочерью Екатериной и фрейлиной вывели наружу, усадили в сани и укрыли одеялами. Абсолютно спокойно воспринял свой арест и герцог Брауншвейгский, кстати, носящий в то время звание генералиссимуса., Носителю высшего воинского звания России  не дали возможности даже одеться… Как был полуголым, так полуголого его извлекли из пуховой  постели, завернули в одеяло и положили на сани. Сделано это было по отношению к нему умышленно: не-одетому по форме, будь ты и генералиссимус, солдаты не ста-ли бы подчиняться.
«Арест» годовалого императора задержался на час, ибо отдан был приказ ребенка не будить.
Так и простояли гренадеры около колыбели, ожидая его пробуждения. Естественно, представляется возможность чи-тающему эти строки создать мысленно картину пробуждения младенца, увидевшего вместо привычных ему лиц женского пола, огромных, пахнувших табаком и алкоголем усатых муж-чин… 
Все арестованные были на санях доставлены во дворец Елизаветы Петровны.
Бескровная революция свершилась!!!
 Многие из придворных вспомнят потом о случае, про-исшедшем накануне переворота: правительница Анна, подхо-дя к цесаревне Елизавете,  споткнулась о ковер и внезапно, на глазах всего двора, упала в ноги стоявшей перед ней Елизаве-те. Это было воспринято тогда как слишком дурное предзна-менование..
Утро следующего дня началось с оглашении манифеста о восшествии на престол императрицы Елизаветы Петровны.
Последующим манифестом объявлялось: «…Брауншвейгскую фамилию, не хотя никаких им причинить огорчений, отправить за границу, в их отечество…»
Как с писаной торбой  носилась царица,
Куда ей припрятать «врагов» дорогих?
Да, слишком известны в России их лица –
Покой государства зависит от них.

То бросит на запад поближе к границе
(Просторы России весьма велики).
Младенец опасен – решает царица:
«Пеленки заменят  ему Соловки!»
12-го декабря 1741 г., Анна Леопольдовна с семейством, сопровождаемая генерал-лейтенантом В. Ф. Салтыковым, воз-главлявшим большой вооруженный отряд всадников, выехала из Петербурга в Ригу. Санная  накатанная дорога, добрые ло-шадки и невеликое количество вещей небольшого обоза поз-воляли быстро отсчитывать версту за верстой. До границы оставалось не более десятка верст, когда «изгнанников»  до-гнал на буланом коне имперский гонец с приказом изменить направление движения. Пунктом остановки была названа Рига. В Риге герцогу и герцогине следовало ожидать следующих распоряжений императрицы. Ни Салтыков, ни изгоняемое семейство не знали ничего о причинах того, что заставило Елизавету Петровну изменить принятый первоначальный план удаления Брауншвейгских в Германию, уже согласованный с королем Пруссии Фридрихом. Оказывается, на Елизавету подействовали внушения Лестока и французского посла маркиза  де ля Шетерди в том, что родители младенца Иоанна, находясь за рубежом, быстро найдут и материальные средства, и людей для военной интервенции, а внутри, в самой России найдется немало тех, кто остался верен императору и его матери, кто поддержит реставрацию, имеющую законные  права на российский престол. Подумала, подумала над этим Елизавета Петровна и приняла такую возможность за реально выполнимую.
Итак, теперь уже, совсем не торопясь, изгнанников по-везли в Ригу и, прибыв в неё 9 января 1742 года, поместили в замке, в котором прежде жил Бирон.
Нет прав на власть, иль их немного,
Как говорят их «с Гулькин нос»,
Твердят, что так угодно Богу,
Он так велел решить вопрос!
А там, уж верьте иль не верьте,
(Все ваши думки не в зачет)
Хоть речь идет о чьей-то смерти,
Над властью «крыша не течёт».
Положение прежде  правившего Россией семейства круто изменилось: из изгнанников они превратились в заключенных со строгим уставом содержания. Здесь Анна Леопольдовна по требованию Елизаветы  подписала присягу ей за себя и за своего сына. Потянулись однообразные тоскливые дни заключения. Постепенно к этому однообразию, как и к частой смене караулов обитатели замка привыкли, привыкли и к тому, что суммы на содержание стали значительно меньшими и многого из предметов обихода стало не хватать. Появились кое-какие послабления в общении с жителями города…
Между тем, в Санкт-Петербурге о враждебном настрое-нии Анны Леопольдовны по отношению к новому правитель-ству распространялись слухи. Никто не проверял источников возникновения и распространения слухов, хотя поиск был бы не сложен: все они рождались в доме Лестока, которому новая императрица полностью доверяла. Эти слухи не давали Елиза-вете Петровне расслабиться, держа в постоянном напряжении.
А тут ещё в июле 1742 года  «Тайная канцелярия» во главе с Ушаковым доложила императрице о раскрытии ею заговора камер-лакея  Турчанинова, целью которого было убийство её, Елизаветы и возвращение к власти императора Иоанна. Скорее всего, раскрытие этого заговора, как и само его возникновение  было инспирировано самой «Тайной    канцелярией», пытавшейся показать сердобольной дочери Петра, что кругом существуют серьезные опасности для Её Величества жизни, а потому и нет пока оснований для ликвидации самой канцелярии. Кстати, и до сих пор этот способ доказательства необходимости расширения и усиления силовых структур широко используется в нашем обществе. 
Оставлять Брауншвейгских в Риге становилось небез-опасным, так как немецкое население края более симпатизи-ровало герцогу Брауншвейгскому, чем дочери Петра I. Кроме того, рядом было море, так что для узников всегда оставалась возможность скрыться за границу. После некоторого размыш-лении императрица решила содержать в дальнейшем семей-ство Брауншвейгских  в крепости Динамюнде вблизи Риги. Находясь в этой крепости, Анна Леопольдовна  разрешилась от груза беременности, родив третьего ребенка - принцессу  Елизавету.
 Очередной выбор места содержания опасного для импе-ратрицы семейства произошёл тогда, когда был раскрыт в июле 1743 года очередной заговор, на этот раз, подполковника Лопухина, его матери и графини Ягужинской, целиком сфабрикованный фаворитом Елизаветы лейб-медиком Лестоком. И о том хорошо был информирован прусский король Фридрих II, получая все интересующие его сведения от тайных агентов в России, им же хорошо оплачиваемых.  Кстати, Лесток был в числе их…
Король достоверно знал, что действительного покушения против Елизаветы   не существовало, были лишь интриги Лестока и Бестужева и что пребывание Брауншвейгского семейства в Динамюнде никакой опасности для императрицы не представляло. Тем не менее, имея по своим политическим расчетам надобность в добром расположении русской государыни, прусский король через посланника в Берлине графа Чернышева велел передать, что он, король Прусский, «как по своему дружескому расположению к императрице, так и для потушения последних искр тлеющей под золою опасности» считает своим долгом посоветовать: принца Иоанна, содержащегося  с родителями и сестрами его в Динамюнде, тотчас же оттуда отправить во внутренние губернии империи, в такое от-даленное место, чтоб никто не мог больше ни видеть их, ни что-либо о них слышать”. Императрица немедленно приняла этот совет, хотя он был подан от человека, которого она чрез-вычайно не жаловала. Местом нового заточения для Браун-швейгского семейства выбрана была крепость Раненбург (ныне гор.Чаплыгин Липецкой области). 9 января 1744 года последовал на имя Салтыкова (из Царского Села)  именной указ императрицы, очень длинный по форме и короткий по мыслям, изобилующий великим количеством мелких деталей, суть которого заключалась в выборе направления движения, количестве подвод выделяемых на каждом пункте ночевки , охране. Но самым главным требованием, пронизывающем указ было сохранение тайны лиц, следующих в Раненбург и ограничение возможности контактировать друг с другом. На пути движения определялись места стоянок: Псков, Великие Луки, Торопец, Смоленск, Вязьма, Калуга, Тула и Скопин. 
Перечисление пунктов движения оказалось не лишним. Капитан-поручик Вымдонский, кому было поручено переселение «семейства», называл в письмах своих, в Петербург посылаемых,  конечный пункт движения  то «Оренбурх», то «Аренбурх» Это продолжалось до тех пор, пока специальным указом ему разъяснили:
«Ежели вы разумеете Оренбург тот, что на Яике, постро-енный бывшим статским советником Кириловым, в том оши-баетесь, ибо сей, до котораго вы отправлены, Ораниенбурх, отстоящий от Скопина в 60 или 70-ти верстах, как и в именном Ея Императорскаго Величества указе, данном вам при отправлении, именован Ораниенбурхом, а не Оренбурхом”. В январе    1744 года кортеж  из множества крытых саней покинул Динамюнде. Правда, число сопровождающих правительницу и её семью резко поубавилось.
Члены семьи, поняв, что их хотят рассадить по разным кибиткам, по словам Салтыкова "с четверть часа поплакали", думая, что расстаются навсегда. Итак, переселение началось. Зима не лучшее время для переезда, но «путешественников» не спрашивали о том, удобно им или нет. От морозов и мете-лей семейству здорово досталось…
А Раненбург готовился к приему «гостей». Здесь для них спешно построили два небольших домика на противополож-ных окраинах города. В обоих домиках двери были окованы железом, а маленькие окна забраны толстыми решетками; во-круг этих импровизированных тюрем возвышались палисады. За неделю до прибытия арестантов там уже дежурили солдаты. На расспросы горожан стражники отвечали, что сами не знают, кого привезут; об Иоанне Антоновиче никто даже не подумал, так как все были убеждены, что его давно уже увезли за границу.
Пленники  прибыли в Раненбург больными.  У Анны Леопольдовны была отморожена левая рука, у принца Антона — обе ноги, маленький Иоанн метался в жару и бредил. К то-му же Анна Леопольдовна снова готовилась стать матерью, а о врачебной помощи нечего было и думать. Родителей помести-ли в крошечной комнате, вся обстановка которой состояла из двух деревянных кроватей, стола и нескольких грубо сколо-ченных табуретов. Дом, построенный наскоро, был сырым, через щели в полу и стенах дуло, дрова узникам отпускались скупо, и потому в комнате всегда было холодно и дымно. Но самой ужасной пыткой была для несчастных родителей неиз-вестность о судьбе сына, и напрасно Анна Леопольдовна умо-ляла солдат сказать, что сделали с Иоанном Антоновичем. Стражники искренне недоумевали, потому что ничего не слы-шали о прибытии какого-то Иоанна в Раненбург..
А маленький Иоанн Антонович жил неподалеку от родителей — в другом домике, тоже в крохотной комнатенке, где днем и ночью находился солдат. Правда, здесь же помещалась и баронесса Юлиана Менгден — придворная дама Анны Леопольдовны, разделявшая с бывшей правительницей ее судьбу, но она всегда молчала, разрешено говорить было кратко и ничего лишнего. В Санкт-Петербурге, наконец-то успокоились насчет пленников:  в центре России  никто о них не знает…но спокойствие это длилось недолго. Приближалось  лето. В конце мая 1744 года в российскую столицу примчался гонец с донесением, что заключенных пытались освободить, и умолял прислать на помощь сильную воинскую команду. В столице поднялась тревога, и на созванном совещании решено было отправить узников в Соловецкий монастырь, причем крошку Иоанна везти отдельно от остальных.
Путь далёк, наверно, «с тыщу верст»
На волах туда и не добраться.
Он всегда повсюду одинок,
До души родных и не дозваться…
В  августе этого же года личный посланник Елизаветы майор гвардии барон  Корф вез новый указ императрицы: «… младенца четырехлетнего посадить в коляску и самому с ним сесть и одного служителя своего или солдата иметь в коляске для бережения и содержания оного; именем его называть Гри-горий…» Прибыв в Раненбург 10 августа, Корф нашел почти все семейство больным; он спросил  Петербург, что делать, и получил приказание немедленно исполнить поручение; тогда уже Корф распорядился отправкою арестованных. Малолетне-го Иоанна в отдельной коляске вез майор Миллер. Россия ни-когда не славилась своими дорогами, огромные пространства вообще не имели их. Поэтому поездка затянулась надолго. И золотой листопад и дожди осенние тоскливые и снежная по-роша – всего в пути было предостаточно.  В октябре прибыли в Холмогоры и Корф, остановившись тут, послав в столицу депешу, в которой говорилось, что из-за  льда ехать в Соловки  невозможно, барон настоял на том чтобы заключенных  со-держать в Холмогорах, в архиерейском доме, представляя, что в Соловках труднее будет доставлять им пропитание и дер-жать их в тайне. Да и водой в Швецию выкрасть легко – они летом на судах часто прибывают в Соловки. Елизавета Пет-ровна согласилась, и сердобольный барон Корф сам повез Иоанна Антоновича в Холмогоры, позаботившись, чтобы ре-бенка тепло одели и захватили большой запас провизии. Принца Антона и Анну Леопольдовну отправили через два дня в сопровождении майора Миллера.
В Холмогорах никто не знал, что к ним везут юного им-ператора; знали только, что к ним едет какой-то знатный вель-можа с сыном. По личному распоряжению императрицы рас-пространялся слух о том, что нужно скрыть сына одного высо-копоставленного лица, так как мать несколько раз пыталась извести своего ребенка; поэтому мальчик на время останется в архиерейском доме на попечении игумена. Кроме того, прика-зано было приготовить келью, окна которой выходили бы на скотный двор -  «для двух сумасшедших, кои там будут иметь пребывание до кончины".
В Холмогорах пленникам жилось несравненно лучше благодаря заботам Корфа. Иоанн Антонович ни в чем не нуж-дался, рядом с ним находилась верная фрейлина, пища была отличной, у ребенка даже появились игрушки… Часовые де-журили у наружной двери и около окон, но в комнаты цар-ственного узника входить не смели. Принцу Антону и Анне Леопольдовне после ужасов Раненбурга жизнь в Холмогорах казалась настолько прекрасной, что они все реже и реже  вспоминали об Иоанне. Правда, на то были и другие причины. Принц долгое время находился в душевной депрессии, стал равнодушен почти ко всему, что заставляло бы действовать. Анна Леопольдовна со дня на день ждала ребенка, страдала духовно и физически и целыми днями плакала о невозвратном прошлом…