Мальчик мотл из восьмого класса

      

  Я помню, что его звали Изя. Произносить это имя без акцента было бы предательством ко всему украинскому народу. Но вспоминая этого пацана, мне всегда почему-то хотелось назвать его Мотл. Никакое другое имя, кроме Мотл ему никак не подходило. Я совершенно не представлял, как он мог выглядеть в спортивном костюме, в спортзале вообще, да еще рядом со спортивным снарядом: берите фотоаппарат и снимайте: любой каррикатурист позавидует.
Я преподавал труд  в украинской школе и этот Изя в ней выглядел как ортдоксальный еврей в церкви.
Мастерcкие находились в отдельном помещении. Чтобы попасть туда, нужно было выйти из здания школы и пересечь двор.
Изя появился в мастерской в начале учебного года, когда его класс еще не попал  в расписание. Он прибежал на переменке, запыхавшийся, как будто за ним гналась стая волков.
-Это мастерская? А вы учитель? А можно я у вас посижу?
Ответы ему были не нужны. Он сел около верстака и внимательно наблюдал за каждым моим движением. Я готовился к следующему уроку. Большие глаза на худом лице, сутулая спина, спадающие брюки, которые были минимум на два размера больше и потому толстым ремнем собирались в гармошку на его талии.
-Тебя перевели сюда из другой школы? –спросил я, просто, чтобы спросить что-нибудь, – или родители получили здесь квартиру?
-А, - вздохнул он, мол, долго рассказывать. – Ой, а у вас часы есть? Я не опоздаю на урок? Они правильно идут? Если что, я могу починить. Меня дедушка научил. Он очень хороший часовой мастер. А можно я к вам буду приходить?
Получив добро, он довольный побежал в школу. Провожая взглядом эту странную фигуру, я понимал, что родители не просто так привели своего сыночка в новую для него школу, причем, зная заведомо, что ему здесь сладко не будет. Он физически совершенно не был готов к какому-либо сопротивлению от агрессии одноклассников. Весь его облик просто кричал: ну, ударь, мне же не больно, а тебе приятно. Но то, что он прошел боевой путь от первого класса до восьмого, говорит, что опыт у него есть.
На урок труда Изя прибежал первым и уселся поближе к столу учителя. Я обычно рассаживал учеников по списку – так я с первого занятия  называл их по имени, глядя на место и подглядывая в журнал, чем очень их удивлял своей «хорошей памятью». Но это с новыми учениками, а эти были со мной с четвертого класса и я их всех знал как облупленных. Изя, конечно же, занял чужое место, но я решил его не трогать и оставил около себя.
Несмотря на то, что хозяин в классе был я, почти каждый старался зацепить Изю: кто ногой, кто бросит что-нибудь в его сторону. Я раздал детям заготовки, объяснил что и как нужно делать и начался урок. Я в это время мучительно думал, как защитить пацана без замечаний и нотаций. И тут верзила с квадратным лицом, мой старый «любимец», еле переползающий из класса в класс, подходит сзади к Изе и дает ему нравоучительный подзатыльник.
- Он тебя обидел чем-то?- спросил я. – Учти, оценка уже будет на бал ниже.
- Из-за этого ж..? –он запнулся, понимая, что чуть не сказал то, что говорит каждый день,- придурка? Я же легонько...
- За нарушение техники безопасности. Но я бы не сказал, что он придурок. Вот ты, например, умеешь часы ремонтировать? А он как и ты в восьмом классе, а уже кое-что делает профессионально.
- Часы ремонтировать? Это еврейская профессия.
- Первый раз слышу, что профессия имеет национальность.- Я старался говорить как бы шутливо, вовлекая в разговор других ребят. – Вот у тебя часы есть? Идут правильно? Получается, что если бы не евреи, как ты говоришь, то и часов бы не было?- Тут все начали смеяться, что мне и нужно было.  Расчет был правильный и пацаны помогли мне учинить расправу над  нарушителем техники безопасности.
Все сосредоточились на работе и вдруг Изя полез в свой портфель, вынул оттуда большое яблоко и подошел к своему обидчику:
- Яблоко хочешь? Бери, у меня еще есть.
- А мне, а мне? – заорали пацаны. – Изя вынул еще одно яблоко и отдал на его на растерзание. – А еще есть что-нибудь вкусненькое? – допытывались они. Изя вынул свой завтрак и отдал.
- Так не пойдет, - сказал я и вернул сверток Изе. Вы же знаете, что на уроке труда есть нельзя. Руки грязные, полно металлической стружки. Отравиться хотите? Но, я надеюсь, что вы Изю тоже чем-нибудь угостите?
- Он наше есть не будет. У нас сало, а ему нельзя.
- Почему нельзя? Я все ем. Только я не голодный.
- А сало вы где покупаете? –спросил я. – В магазине?
-Не-е, в магазине редко бывает хорошее сало. На базаре только.
-Так может евреям поручим сало разводить? Тогда все будут с салом. Как с часами.
Хохот начался дикий. Я понимал, что шутки мои могут окончится выговором на педсовете за сионистскую пропагаду, если дети донесут родителям тему наших занятий трудом.
Мне очень хотелось оставить их после урока и поговорить, но перемена маленькая и за пару минут ничего не скажешь. Кроме того, сложно придумать направление беседы, имея перед глазами яркого представителя непопулярного в стране народа. Откуда вдруг появилось столько нетерпимости к еврейскому мальчику? Я как-то не особо замечал на себе проявления такого открытого негативного отношения. Просто мы живем в окружении одних и тех же людей, обстоятельств и не замечаем происходящих изменений.
Когда я учился в школе в послевоенное время, у нас в классе было примерно до пятидесяти процентов евреев, а в некоторых классах и больше, но мне казалось, что было довольно ровное отношение друг к другу. Сейчас же во всей нашей школе учится не больше пяти человек. А слово «жидяра» произносится открыто, хоть и не относится конкретно к кому-либо. Не было раньше такого. Конечно, евреи пробили брешь в железной занавеске, подняли голову и начали пачками удирать из этой прекрасной страны к проклятым капиталистам, чем взбудоражили весь муравейник. Покусились на святое. Как же их начали унижать, публично издеваться! Скрывать свои чувства к ним стало незачем. Евреев откровенно не брали на работу, сокращали с должностей или просто увольняли. Как же! Евреи оставляли такую прекрасную и любимую родину и уезжали подальше от горячей любви. Это все обсуждалось дома, при детях и в красках. Представляю эту цветовую гамму.
И тут появляется это еврейское чудище, безобидное и безответное, еще и доброе. Как же его приятно обижать! Никому не жалуется, не кричит и не плачет. Красота!
Но поражало то, что Изя сам, интуитивно, нашел для себя форму общения с новыми «друзьями». Хоть он и видел, что я пытаюсь не дать его в обиду, но на меня он не расчитывал. Его оружие было – какая-то жертвенная доброта. Он не просто отдавал, все что у него было, он делал это настолько естественно, что к концу первой четверти многие перестали его обижать. Он даже стал реже прятаться у меня в мастерской на переменках, а налаживал с ними контакт сам. Чинил всем часы, старые, давно не работавшие, которые  ему приносили из дома, он их забирал с собой и чинил. Конечно, делал это, в основном, его дедушка.
Первая четверть пролетела быстро. Но это для меня. Не уверен, что для Изи она тоже «пролетела». Я боролся с учениками за дисциплину. А он – за жизнь. Никто из родителей не приходил в школу, думаю, что он дома даже не жаловался на обидчиков. А обидчиками были все - кто более, кто менее, но все.
Во второй четверти восьмиклассники знакомились со станками. Школьная мастерска - это не завод: пара токарных «козочек», один фрезерный и то больше для показа, чем производства чего-то полезного. Покрутят пацаны ручки станков по очереди и довольные уходят, забывая, что и зачем они крутили.
Изя начал бегать в мастерскую после уроков. И то покажите, и это, эскизы научился читать,  резцы устанавливать. Худючий, светился весь, не жрал ведь целый день – своих «друзей» подкармливал. Я оставлял ему то яблоко, то пару печеньиц и силой заставлял съесть. «Не, не, я сыт, я только что объелся». К концу второй четверти он уже работал на станке сам. Приносил какие-то эскизы, получал «добро» и точил. Я готовился к следующему дню и косил одним глазом в его сторону. Мне хотелось домой, но я не уходил.  Покоряло его упрямство и желание эту штуку освоить. Побольше бы таких изь в наших школах...
В третьей четверти Изя в школе не появился. Расспрашивать я не хотел, слыхал только краем уха, что Изя – чуть ли не изменник Родины.
Однажды, когда я закрыл мастерскую и пошел по свежевыпавшему снегу в сторону троллейбусной остановки, мне померещились сразу два Изи. Два совершенно одинаковых силуэта хорошо выделялись на белом снегу и двигались в мою сторону. Мы поровнялись и один из них протянул мне руку: «Здравствуйте. Я Изин папа. Хочу сказать вам огоромное спасибо за Изю. Он такой счастливый приходил домой последнее время. Мы уезжаем в Израиль. Вот только получили визы и пришли попрощаться с вами. Можно, мы вам напишем?». «Прощайте, может и увидимся, - сказал как-то по-взрослому Изя, - спасибо вам.»
Прошел год, наша семья уже приняла решение ехать в Америку к родственникам, которые бомбили нас письмами о нормальной жизни в той новой стране, но кто им верил? Мы стойко держались за те крохи благополучия, которыми окружили себя, и боялись с ними расстаться. Попрощались со школой спокойно, никто не уговаривал остаться, не ехать, подумать – да на фиг мы им нужны? Я и так почти один остался. 
Письмо с израильским штампом пришло неожиданно. Кто там в этой суматохе помнил об обещании написать?  Писал мой бедный Мотл, как я «за глаза» называл его. Сначала он описывал, как им было трудно учить язык, найти жилье. Потом он перешел к главному.
«Работу я нашел раньше всех,- писал Изя. – Шел по улице и увидел через окно токарные станки. Это был маленький цех, где несколько рабочих с кипами на голове точили детали. Я сказал, что хочу у них работать. «Что ж ты умеешь делать, мальчик?» - спросил хозяин. «Давайте я лучше сделаю что-нибудь» - сказал я и меня пустили к станку, дали чертеж, я разобрался и быстро все сделал. «Где же ты этому научился? – спросил хозяин, - ты окончил колледж?». « Нет, это меня учитель труда в школе научил». Он внимательно посмотрел мне в глаза, как бы не веря, что я говорю правду, и сказал: «Повезло тебе с учителем, молодой человек. Выходи завтра на работу». Теперь я работаю, пока один в нашей семье. И зарплата хорошая, на все хватает. Спасибо вам за все. С израильским приветом от всей нашей семьи, ваш ученик Изя». 
Мы перечитывали это письмо несколько раз. Как никогда раньше мне захотелось обнять этого несуразного маленького Мотлика и прижать к своей груди.
Конечно, на то письмо я не ответил. Мы спешили, собирали чемоданы. Адрес тоже затерялся в суматохе. Но я знал, что Изя там не пропадет. И было приятно, что я хоть что-то сумел для этого сделать.
Интересно, удасться ли мне найти  работу школьного учителя в незнакомой Америке?