Глава шестнадцатая
Магистр Греже стоял у окна. Спрятав правую руку в глубоком кармане домашнего полосатого - под сине белую зебру - халата, он придерживал левой рукой штору так, чтобы с улицы его самого не было видно. Из гортани вырвался облегченный вздох, когда угловатый внедорожник с непроницаемыми стеклами расплескал глубокую лужу, резко развернувшись во дворе, и укатил в сторону города.
Не исключено, что он, как и предполагал Пабло, действительно был тем самым единственным человеком способным помочь юному гостю из далекой таинственной страны. Во всяком случае, магистр был одним из немногих, кто бы терпеливо и с пониманием выслушал. Постарался бы понять и сделал бы это со всей искренностью, почти не кривя душой.
Те другие, что слушали бы Гастона с таким же терпением, вряд ли были бы также чистосердечны. В лучшем случае они прописали бы не в меру заигравшемуся с фантазией пациенту какой-нибудь психолептик, оказывающий сильное антифобическое воздействие, а в худшем - направили в загородную клинику до полного выздоровления.
Возможно, они и Греже прописали бы нечто подобное. И небезосновательно. Последнее время ему мерещились за каждым углом агенты спецслужб, тайных разведок всех известных стран и, само собой, педагогического комитета. Так что когда под его окнами притормозил тонированный джип (а на таких, как ему представлялось, разъезжают агенты с лицензией на всё что угодно вплоть до убийства), страх выдал себя с потрохами тремором пальцев и передался бесстыдной вибрацией шторе.
Между студентами магистр Греже слыл престранным типом. На лекциях частенько соскальзывал с темы в какие-то дебри, на вопросы отвечал туманно и невпопад. Фанатично преданный своему предмету он подходил к исторической науке своеобразно. В отличие от своих коллег, втайне мечтавших откапать свою Трою или, на худой конец, какую-нибудь внебрачную связь Наполеона, он искал в истории скрытые знаки.
За год с небольшим до увольнения ему ударило в голову разослать в редакции специальных и не очень журналов некоторые догадки, открывшиеся ему в результате многолетних исследований. Ответа не последовало ни через месяц, ни через два. И через полгода тихо! Редакции дружно отмалчивались, точно сговорившись; не реагировали и на повторные запросы. И тогда он уверовал, что попал в самую точку. С осознанием внезапно настигли запоздалые опасения. Греже стал замечать косые взгляды коллег, шушуканье за спиной, преследовавших его по пятам странных типов в темных очках.
Видя мир через призму, свет в которой преломляется совсем не так как в глазном яблоке (поляризуясь, он подчинялся у него исключительно законам под общим названиям «Теория заговора»), любой на его месте рано или поздно почувствовал бы себя жертвой этого самого заговора. Магистру виделись щупальцы гигантского спрута повсюду: в правительстве, в военном лобби, среди финансовых воротил и даже в родном университете. Он даже осмелился обвинить ректора в интригах и злоупотреблении властью в пользу этого скрытного монстра. За что собственно и поплатился.
Всё закончилось неприглядной ссорой, к которой его явно и неявно провоцировали. И временным отстранением от должности.
Временным. - Хм! Кого они хотят обмануть?
Мания преследования и одиночное добровольное заточение довели Греже до того, что он отказался от мобильной связи, отключил интернет и городской телефон. Телевизор и всё что связано с радиосигналами давно уже пылилось на помойке. Везде и всюду ему мерещились жучки: подслушивающие, подглядывающие, стремящиеся по чьей-то указке вывести его из себя и довести, в конце концов, до умопомешательства.
Когда среди ночи раздался требовательный звонок, он первым делом проверил окно и только тогда, не обнаружив ничего подозрительного, пошел к входной двери. Заглянул в экран домофона. Да, это был последний электрический прибор, по какой-то удивительной случайности оставленный им и до сих пор соединяющий отшельника с внешним миром.
Под тусклой лампочкой камера выхватила два лица: одно - незнакомца, второе же он признал сразу.
- Кто это с тобой? – спросил после паузы.
- И я рад вас слышать, магистр. Этот-то? - этот со мной.
- Пусть он останется внизу.
Пабло отвернулся от камеры и поджатием плеч изобразил извинение.
Только когда второй удалился на приличное расстояние, замок щелкнул и отпустил дверь. Пабло вбежал на второй этаж и остановился перед новой преградой.
Эта впустила почти сразу.
- Зря ты приехал, - поприветствовал гостя старый знакомый. Отступил, запахивая халат. – Тебе разве не сказали, что у меня серьезные неприятности.
- Что-то такое я слышал…
- За мной следят. Они уже не прячутся: сегодня днем приезжала машина, стояла прямо под окном - представляешь? - а эти типы ломились в дверь.
- Какая машина?
- Черная, тонированная, - всё как положено. Подъехала как только дождь начался,… или около того …
Пабло бесцеремонно подхватил старшего товарища под локоть и потащил из комнаты.
Может быть, именно за это неуважение к авторитетам и выделил его из толпы студентов чуть ли не на первой лекции магистр истории. Только такому человеку и мог он доверить свои ниспровергающие идолов умозаключения и, само собой, был счастлив найти в нем благодарного слушателя и потенциального – чем чёрт не шутит - последователя.
В конце коридора, прямо у двери, за которой надрывно шумела вода в сливном бачке, бывший студент остановился и, ткнув в маленькое - почти слуховое - окошко, спросил:
- Не эта?
Хозяин дома отпрянул к стене. Прошептал:
- Она самая.
- Это моя! - сказал Пабло. - Ну, в смысле, я приехал на ней.
Магистр Греже, молча, смотрел сквозь него. Только теперь он придал значение костюму – слишком дорогому и слишком строгому. Внезапное появление, машина и всё вместе соединялось в чрезвычайно подозрительную картину. Получалось, что бывший студент и такой симпатичный малый теперь стал врагом - притащился в этот поздний час он вовсе не для того чтобы навестить, а…
Даже страшно подумать с какой миссией его могли прислать!
Пабло потребовалось немало усилий, чтобы развеять хоть часть сомнений. Греже не сводил с него подозрительного взгляда и не произнёс ни слова за всё то время, пока длился сбивчивый рассказ о нежданно свалившемся на голову чудо - пареньке и, собственно, цели визита.
- В общем, такая история, - подытожил Пабло, - и такая была мыслишка, что возможно вы захотите его выслушать, - он прикусил губу. - Хотя теперь всё это мне уже не кажется такой уж светлой мыслью.
- Отчего же? - в задумчивости сказал Греже. - Отчего же? Возможно, общение с этим молодым человеком будет действительно небезынтересным.
И разрешил, наконец, пригласить чудо - паренька, свалившегося теперь и на его голову. А увидев гостя, подслеповато сощурился и даже крякнул от удовольствия – ох, такого он не ожидал.
В свою очередь и ему самому удалось произвести впечатление на пришельца. Хотя бы тем как обращался к нему Пабло: магистр! Сразу видно, что это не какой-нибудь простой маг. Опять же, пегая голова, тонкое как из картона ухо с черной дужкой очков небрежно уложенных на мясистый греческий нос и жилка над бровью. Даже в своем полосатом как матрац халате, из-под которого торчали волосатые ноги в высоких гетрах, он был похож на патриция. Достоинства в нем хватило бы и на главу сената прилично так (часа на три-четыре) опоздавшего на чрезвычайное заседание.
- Чем это от вас пахнет? – спросил глава сената, дабы сразу захватить бразды правления в свои руки.
- Больницей, - пришел на помощь товарищу Пабло.
В двух словах он набросал картинку недавнего происшествия. Гастон присовокупил свои объяснения.
- Вот поэтому я и избавился от всей этой дребедени, - сказал патриций, поправляя на груди тогу. - Вирусы это что? - баловство, по-вашему? Нет, они не просто так. Через все эти компьютеры, телевизоры и тому подобные окна они лезут к нам прямо в мозг. Думаете, умники-одиночки их придумывают или мелкие воришки с кредитных картотек? Чёрта с два - это всё они! Прощупывают нас на каждом шагу: внедряют свои программы, отслеживают каждый шаг, контролируют каждое движение, желание,… каждую покупку. Собирают информацию, хотят, черти, знать о нас всё, даже больше… чем мы о себе знаем.… Зачем? Ха! Затем чтобы получить над каждым индивидуумом полный и абсолютный контроль. И управлять! Причем управлять не снаружи, а изнутри.
- Магистр, - остановил его Пабло.
Он хорошо знал любимого конька своего бывшего учителя и помнил, что если его не осадить на скаку, то на этом резвом скакуне он может галопировать без устали хоть до самого утра.
– Мой приятель хотел задать вам вопрос.
- Вопрос? – жилка над бровью патриция вздулась. – Ах да, вопрос. Никуда не деться от этих вопросов. Ну что ж, молодой человек, давайте задавать вопросы. Итак, у меня к вам есть. И даже не один! Но сначала я хотел бы убедиться в том, что вы тот за кого себя выдаете.
- Ни за кого себя я не выдаю.
- Да бросьте! Мне про вас уже всё известно.
- Хорошо, - сказал Гастон, предварительно переглянувшись с Пабло. - Прибыл в вашу страну я из дальних мест. Мне очень,… очень нужна ваша помощь и поэтому мне нечего от вас скрывать.
- Это все хорошо, просто замечательно. Но этого недостаточно, молодой человек. Не-дос-та-точ-но! Вы понимаете?
- Чего же вы от меня хотите?
- Покажите мне что-нибудь.
- Что? – юноша даже отступил на шаг. - Что вы имеете в виду?
- Знак! Символ того, что вы здесь не просто так морочите мне голову.
- Но у меня нет ничего такого.
- Тогда мы зря теряем моё время, - вздохнул глава сената.
С выдохнутым углекислым газом, казалось, он избавился и от интереса к своим гостям. Минуту-другую он изучал корешки книг на полке, потом демонстративно повернулся полосатой спиной и двинулся по коридору в направлении шума воды в бачке.
- Постойте, - остановил его Гастон, - у меня есть одна вещь. Не уверен то ли это, что вы имеете в виду, - он снял с груди медальон, - но некогда она принадлежала отцу.
- Вот это совсем другое дело, - сказал патриций, принимая медальон. Не отрывая взгляда от драгоценности, он прошел мимо шкафов заставленных от пола до потолка книгами к письменному столу. Сдвинул ворох бумаг в сторону, стукнул кулаком по выключателю настольной лампы и плюхнулся в кресло. Затем долго крутил медальон в руках, разглядывал со всех сторон, беспрестанно шепча: - невероятно, просто невероятно.
- Что невероятно? – наконец не выдержал Пабло.
- Вот что невероятно, - ученый потряс в руке медальон. - Я до сих пор не могу поверить в то, что держу это в своих руках, - он внезапно вскочил и ринулся к полкам за своей спиной. Перебрав несколько корешков, выхватил нужную книгу и вернулся с нею к столу. Пролистал быстрыми пальцами и, ткнув в иллюстрацию, спросил: – Похоже?
- Вроде бы.
- Вот именно что вроде бы, - передразнил Греже. - Мне приходилось читать об этом медальоне, попадались очень похожие изображения и поздние подделки.… Но это не подделка. Нет! Посмотрите на технику исполнения, - он придвинул настольную лампу и вдруг поднял голову. – Слушайте, а вы, понимаете хоть, что здесь изображено?
Пабло сделал умное лицо, а Гастон проговорил:
- Уроборос. Один такой противный и злобный змей.
- И все? Не густо же. А знаете ли вы, что это символ! И он является, чуть ли не древнейшим символом из всех известных человечеству?
- Нет, – сказал Гастон, - это никакой не символ, это дракон.
- Шутите, молодой человек?.. Нет, конечно, это дракон, но еще и символ. И какой символ! Имеет множество разных значений, наиболее распространённая трактовка описывает его как репрезентацию вечности. Насколько мне известно, самые древние изображения свернувшейся в кольцо змеи… или дракона, если хотите, имеют отношение к Древнему Египту и датированы,… постойте-ка,… периодом где-то между шестнадцатым и одиннадцатым веками. Само собой до нашей эры.
- Древняя значит вещица, - вставил Пабло.
- Без сомнения. Точную датировку я не назову. Думаю, что и никто не назовет, но ориентировочно это может быть,… гм, единственное более-менее достоверное упоминание о ней датируется временами правления Генриха V – того что до Барбароссы, - и связано с её последним известным на сегодняшний день обладателем. Им был, если мне не изменяет память,… пресвитер Теофил , - патриций пребывал некоторое время в себе, потом резко просиял. - Ох, я и представляю, какая нешуточная драчка разгорелась бы за обладание этой вещицей.
Пабло придвинулся поближе, чтобы рассмотреть столь ценную в глазах профессора «вещицу».
- И сколько она может стоить? - спросил он.
- Она? - переспросил Греже, - она может стоить много,… очень много. Если появится на аукционе, коллекционеры отвалят за нее… даже не знаю, что-нибудь с шестью нулями или даже больше. Какая разница, для истинного ученого, молодой человек, эта вещь бесценна.
При этих словах Пабло неожиданно вспомнил, что оставил рюкзак в машине.
Темный безлюдный двор, грязная окраина. Какая непростительная оплошность!
Он поспешил по коридору к «слуховому» окну. Выглянул в темный двор.
Почти у самой стены – там, где и был припаркован, чернел родной кирпич на колесах. Все было тихо, но отходить от окна почему-то не хотелось. Смутное предчувствие не давало покоя. И буквально через минуту темноту прорезал свет фар. Мимо фасада медленно проскользил автомобиль. Пабло проводил глазами красные габаритные огни до самого поворота.
Завернув за угол, машина остановилась.
- Попались голубчики, - сказала миссис Вонг, гася фары.
Она успела разглядеть там - в окне второго этажа не только крупный силуэт, но и признать в нем брата Элеоноры. А если он здесь, то и подельник его должен быть где-то рядом.
- Пойди, посмотри их ли это машина, - приказала она напарнику. – Только тихо, - цель не спугни.
Мистер Вонг достал из бардачка фонарь, но включать не стал. Крадучись вдоль зарослей он тенью заскользил к ближайшему дому. Выглянул из-за угла. В окошке прямо над черным пятном джипа всё ещё маячила цель.
Пабло показалось что у торца того дома, что через двор напротив, шевельнулось нечто.
Или только померещилось?
Скорее померещилось. Однако в горле пересохло.
- Магистр, - позвал он, - а у вас есть чего-нибудь попить?
- На кухне посмотри, - отозвался тот.
И перестал крутить амулет, исподлобья наблюдая за гостем. Оба молчали, пока с кухни снова не донеслось:
- Только вода из-под крана?
- Ну что ж, значит только вода.
Послышался шум струи, затем новый вопрос:
- Ну и что нам даёт этот символ?
- Символ?.. Да, символ! Это зависит от того с чьей точки зрения посмотреть. Понимаешь ли, символ этот настолько древний, что точное происхождение сейчас уже установить невозможно. У него богатая история и в религии, и в магии; в алхимии само собой, мифологии, а теперь и в психологии. Не желаете узнать, что он значит для психологов?
- Не желаю, - отозвался Пабло.
- Ага! Так вот у психологов существует теория архетипов и по ней Уроборос является символом, предполагающим темноту и саморазрушение одновременно с творческой потенцией.
Как любой человек проработавший преподавателем значительное время магистр Греже не мог быть достаточно краток, чтобы не наскучить своими объяснениями, а как профессор ограничиться лишь необходимой информацией. Прежде чем подступить к искомому ему требовалось сполна насладиться собственной эрудицией.
- В Древнем Египте, где, как считается, он зародился, Уроборос олицетворял собой вечность и вселенную. Встречается, между прочим, в Индии и Китае. Ацтеки, как считают некоторые мои коллеги, что, впрочем, я оставляю на их совести, тоже почитали такого вот змея, правда, называли его по-своему: Кетцалькоатль. Так что на всех континентах он олицетворял приблизительно одно и то же: циклическую природу жизни: чередования жизни и смерти, постоянного перерождения и умирания…
Из коридора появился Пабло со стаканом в руке и единственной мыслью в голове: поскорее б добраться до машины. Повернувшись к нему, историк сказал:
- Кстати, одним из его аналогов является свастика - оба этих древних символа означают движение космоса.
- Бритоголовых нам ещё не хватало, - сказал Пабло.
Он допил воду, опустил стакан на край стола и направился к выходу.
Патриций криво усмехнулся, но оставил заявление без комментариев. Он, наконец, перешел к главному:
- Судя по этим знакам, - ноготь коснулся чешуи дракона и скользнул в центр амулета, где в углах двух треугольников вложенных друг в друга размещались символы, - вот этот Меркурий, Луна, здесь Юпитер и Сатурн. Заключенные внутрь фигуры означающей окончание «великого делания» (или иначе трансмутации), они все вместе однозначно указывают на то, что этот амулет изначально должен был принадлежать магистру алхимии.
Пабло так и не открыл входную дверь.
- А алхимики были мастера насчет всяких загадок! Я слышал, - профессор повернулся к Гастону, - что в нем скрыт некий, то ли механизм, то ли секрет, но как он работает, мне неизвестно, - он пристально посмотрел на юношу поверх очков. - Вы должны знать!
- Нет, не знаю.
- Неужели тот, кто передал его вам, не раскрыл секрет?
- Учитель только намекнул, что в этом медальоне может быть скрыта подсказка…
- Я же говорю: секрет.
- Пускай так, если вам хочется, но секрет этот предназначался моему отцу.
- Ну да, конечно, - язвительно отозвался патриций, - отец…
Он не сомневался в том, что этот, только с виду простоватый юноша, пытается что-то скрыть от него. И скрыть что-то важное! В общем-то, упрямство и даже некоторая одержимость, легко считываемая с его глаз, импонировала Греже.
Скрытный малый и, разрази меня гром, если я не прав, адепт, нет, не какой-нибудь там захудалой секты фанатиков, а солидного и, несомненно, закрытого клуба. Судя по осанке и уверенной манере держаться должен состоять не меньше чем во властной ложе и быть там далеко не последним человеком. Тогда ему много, ох как много, чего известно, пусть даже не старается это скрыть.
О Боже, так эта встреча спланирована заранее! Они чего-то хотят от меня. Получается, не я, а меня самого в данный момент подвергают испытанию? Ну что ж это логично. Ведь мне самому как никому другому нужна сейчас помощь! И если я выдержу проверку и, чёрт возьми, окажусь носителем незаменимого генетического материала, то юный Ной, может быть, заберет меня на свой Ковчег.
- Я не ставлю под сомнение, - медленно начал магистр Греже, - что глава и основатель вашего ордена не пожелал ни с кем поделиться своей тайной. Но если вы пришли ко мне, то, возможно, это значит, что время разгадки пришло.
Он всё не отпускал из рук амулет. Поглаживал пальцами по поверхности с разных сторон. Поднес тыльной стороной совсем близко к глазам и, приглядываясь, вдруг резко отстранился - насколько позволила хрустнувшая от напряжения шея.
- Тут какие-то царапины, - воскликнул он, - или… нет, не может быть, - застучали выдвижные шкафы, и в руках появилась гигантская лупа в серебристом ободке. – Нет, это определенно не царапины. Это знаки! Дружок, посмотрите, пожалуйста. У вас молодые глаза - вы сможете разглядеть.
Гастон взял из рук магистра лупу.
- Я ничего не вижу, - сказал он, приложив её вплотную к лицу.
- Ну, какой же вы, - учёный нетерпеливо вырвал из его рук лупу. - Смотрите вот сюда! Видите?
- Да, кажется, вижу, - сказал юноша.
Его поразило то, насколько медальон стал больше. Он даже отвел в сторону руку с увеличительным стеклом, чтобы убедится, что это всего лишь обман зрения. Вернув стекло на прежнее место, он увидел, как на золотой грани амулета выступила огромная капля крови.
Патриций вскрикнул, отдергивая руку.
- Осторожнее, - сказал он, засунув окровавленный палец в рот, - там острый край.
Пабло перехватил амулет и лупу в свои руки.
- Ну что там? Что?
- Какие-то цифры.
- Пиши, - магистр подвинул не травмированной рукой листок бумаги и подтолкнул карандаш.
Пабло записал по очереди четыре цифры, сдвинул медальон и дописал снизу ещё четыре.
- И все? - спросил Греже.
- Да.
- Тридцать пять, сорок три, – медленно прочёл магистр сначала первую строчку, затем вторую: - сорок три, тридцать девять, - и подвел черту: - Это уже что-то. Не знаки, но лучше чем ничего… Беда в том, что без ключа это может быть всё что угодно. Может быть зашифрованным посланием или даже… соотношением пропорций ингредиентов для получения Пятого Элемента ! Вам что-нибудь об этом известно?
- Нет, - ответил Гастон.
- Ну да, ну да…
Сказал это Греже вполне выдержанно. Он старался выглядеть спокойно. Выдавала его только жилка над бровью. Облизывая кровоточащий палец, чувствуя солоноватый вкус крови на языке, его не покидало ощущение, что он присутствует при том закулисном движении, которое на самом деле и есть сама история.
Для него не было секретом, какая пружина раскручивает часовой механизм истории. Завязываются войны, прокладываются торговые пути, открываются Америки - всё ради одной единственной цели. Секрет лишь в том, по какой причине этот, в общем-то, довольно-таки редкий, но при этом совершенно бесполезный металл, стал вдруг мерилом всего; столь желанным, что ради него проливались и проливаются до сих пор реки крови; ради него люди готовы на всё?
В какой-то, пожалуй, далеко не самый светлый для человечества день кому-то удалось убедить всех - и королей, и полководцев, и негоциантов; в том, что унция золота должна стать ценнее пуда хлеба, породистого скакуна или быка. Считается, что это произошло как-то само собой, постепенно и за долгие столетия. Не слишком ли много происходило само собой в прошлом и почему-то перестало происходить теперь? Магия прямо какая-то! Так вот, найти бы, кто этот загадочный человек или тайное общество и…
- Тут у нас нестыковочка получается, - сказал патриций, - Дело в том, что отец Теофил не числился среди ярых приверженцев алхимии. Тупик-с!
Пабло столбиком производил сложные вычисления с двузначными числами, Гастон с интересом разглядывал обложки книг.
Помощи было ждать неоткуда.
- Теофил - Теофил, ох уж этот мне отец Теофил, - повторял историк в задумчивости, пока вдруг не запнулся. – Отец? - и неожиданно звонко выкрикнул: - Имя?! Как имя?!
- Рогерус, - первым сообразил Пабло.
Патриций вскочил и, проскользив тапками к шкафу, сгреб с полки целую стопку журналов и книг и вывалил на стол. Не прошло и пяти минут, как он уже нашел нужную страницу.
- Вот! Вот он голубчик, - и процитировал: - «Новейшие исследования Экхарда Фрайзе заставили большинство исследователей прийти к выводу, что псевдонимом «Пресвитер Теофил» воспользовался для своего искусствоведческого труда средневековый художник, известный как Рогерус…»
Он обвёл победоносным взглядом собравшихся. К сожалению, их было всего только двое. Но лица этих двоих стоили многих.
- Дальше, дальше, - призвал его Пабло.
Дальше магистр Греже читать не стал, отложил журнал, схватил книгу. Порылся в последних страницах: оглавление и глоссарий свели вместе Теофила и алхимию. Развернув в нужном месте, начал читать:
- «Под землёй у них комната, пол, потолок и стены которой выложены камнем, с двумя маленькими окошками, такими узкими, что через них вряд ли что-то можно увидеть. Они помещают туда старых петухов, лет двенадцати-пятнадцати, и дают им вдоволь корма. Когда те разжиреют, то из-за внутреннего жара в теле начинают спариваться и откладывать яйца. Потом петухов убирают, а для высиживания яиц используют жаб. Их кормят хлебом и иной пищей. Из созревших яиц вылупливаются петушки, похожие на обычных, но через семь дней у них вырастают змеиные хвосты…»
Отчего-то дикция магистра Греже была в этот момент не к черту, голос - невыразительным; читал он непростительно медленно. Пришлось Пабло взять инициативу в свои руки - перегнуться через его плечо и с лету пробежать глазами до конца абзаца.
- Чушь какая-то, - критически переосмыслил он прочитанное, - золото, цыплята, какие-то змеи, яйца – белиберда сплошная. К чему это всё?
- Знаки, мой милый друг, знаки! Нужно только уметь их видеть, - Греже перебирал книги на столе, – А язык алхимиков прямо-таки нашпигован символами; почти каждое слово имеет скрытый смысл. Долгие века их преследовала церковь, им приписывали колдовство и сжигали на кострах, так что без тайного языка им было, сам понимаешь, не обойтись.
- Ну и как всё это понять?
- Не так быстро, мой друг, не так быстро. Постичь язык алхимиков дано далеко не каждому. Одни и те же символы могут значить у одного адепта одно, а у другого - совсем иное. Но самое главное процесс познания не возможен без изменения мышления – нельзя получить ответ просто заглянув в конец книги, алхимию надо разгадывать как загадку. Вот, к примеру, язык Джорджа Рипли более-менее изучен…
Подвинув к себе другой фолиант с золотым тиснением на обложке «Книга двенадцати врат», он раскрыл его в самом начале и прочёл:
- «Чтобы приготовить Эликсир Мудрецов, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в красного льва. Дигерируя этого красного льва…» Ну и так далее. Так вот под философской ртутью здесь подразумевается свинец, а под красным львом - сурик.
- Э-э-э, так это что - опять старая песня о Философском Камне? – вдруг осенило Пабло.
- Послушай, «сын мой», - патриций не смог удержать раздражения, - ты пришёл ко мне за помощью? Да? - ну так помалкивай.… Кстати, чтоб ты знал, Философский камень на самом деле и не камень вовсе, а порошок, принимающий разные оттенки в зависимости от степени своего совершенства. Так о чём это я?.. Ах да, Джордж Рипли, знаки его более-менее изучены и понятны. Он, так сказать, у нас на одном полюсе, а на другом мы имеем… Никола Фламеля . Вот он оставил потомкам настоящий шедевр. «Немая книга»! - эта книга не содержит ни единого слова. Да! – ни одного, полностью состоит из гравюр.
- Неграмотный был, - сказал Пабло, - вот и раскрашивал картинки.
- Ха-ха-ха! – сухо отсмеялся Греже. – Очень смешно! А, между прочим, многие считают, что Фламелю удалось достичь цели. Вот так! После официальной смерти в 1418 году различные упоминания о нём встречаются на протяжении многих веков. В XVII веке, говорят, он жил в Индии, в восемнадцатом его видели в парижской опере и в подземной лаборатории в центре Парижа, а всего пару лет назад в Санкт-Петербурге.
Восстановив таким нехитрым способом тишину в аудитории, он продолжил:
- Со времен Гермеса Трисмегиста алхимики придерживались теории четырех элементов. По Платону, который тоже приложил к ней руку, Вселенная была создана Демиургом из одухотворенной Первичной материи. Не правда ли очень смахивает на Теорию Большого Взрыва?
- Не очень, - буркнул Пабло, но это его заявление никто не услышал.
- …из Первичной материи произошли все остальные элементы, в основе которых, как я говорил, четыре. Аристотель добавил к этим четырем элементам пятый – квинтэссенцию, позволяющую преобразовывать низшие металлы в высшие, в частности, серу и ртуть в золото. Как вы понимаете этот пятый элемент или если хотите Философский Камень и был целью изысканий алхимиков. Они полагали, что он обладает жизненной силой, тело которой есть электричество, - размеренным голосом вещал лектор. По давней своей привычке он, упорядочивая в голове историю предмета (желательно ещё и произнесенную вслух перед слушателями) пытался подключить интуицию к поиску решения. – Сотворенный из огня и воды он состоит из минерала, содержащего «живое» и «растительное» начало. А поэтому обладает не только плотью, но и духом и, следовательно, рассматривать его как простую вещь нельзя, скорее как символ божественного могущества, преобразующий…
- Постойте, - неожиданно вступил с места Гастон. – Правильно ли я вас понял, что всякое живое, обладающее «не только плотью, но и духом», они пытались превратить в золото?
Еще более неожиданным было то, что в ответ магистр Греже не отчитал юнца. Напротив, покладисто так сложил ручки и закивал, точно китайский болванчик. Тут же, правда, опомнился.
- Не совсем так, - заторопился он словно студент-первокурсник, неожиданно для себя самого вспомнивший зазубренный урок, - Обладающим «не только плотью, но и духом» является именно пятый элемент, собственно искомый Философский Камень – он и есть та самая квинтэссенция, которая совершает трансмутацию всего прочего в золото.
И всё равно попал невпопад – тут же был отчитан:
- И вы так восторженно говорите об этом?
Вот так ситуация – студент и магистр поменялись местами, и теперь молодой песочит старика. Если бы кто-нибудь знал, как не хотелось Пабло отвлекаться от этого поединка, но с улицы в этот момент послышался хлопок подозрительно похожий на звук закрываемой двери, и вынудил опрометью метнуться по коридору опять туда - к «слуховому» окну.
_______________
Следующая глава:http://www.proza.ru/2013/11/02/903
...