3"А" класс 165 московской средней школы. Мой класс. Школа расположена рядом с улицей Правды, недалеко (7-10 минут ходьбы) от нашего дома. В 1965 году отца переводят из Львова в Москву, на новое место службы. Нам выделили квартиру рядом с фабрикой "Ява" и 2-м Часовым заводом.
По каким-то таинственным причинам номер 296 на двери нашей квартиры, через пару лет поменялся на 292, что для меня так и осталось загадкой.
Анна Петровна Борзякова - мой первый учитель. Ей около шестидесяти. Слегка полноватая, с пучком русых волос, голубыми глазами и высоким, но необычайно теплым голосом. Обладая ровным и добрым характером, пользовалась любовью не только всех в нашем классе, но и в школе. Порой, носясь на переменах или совершая какое-нибудь безобразие (в основном, чтобы произвести впечатление на девочек), достаточно было столкнуться с ее внимательным взглядом, чтобы превратиться в само прилежание. В такие моменты ей совершенно не требовалось повышать голос. На её губах постоянно была лёгкая улыбка. И ещё она, по-особенному приобнимала , слегка прижимая к себе. Сколько же тепла и ласки было в этой русской женщине!
"Лучшим делитесь с близкими…", "Уступайте девочкам...", "Всегда помогайте старшим..." - вот не полный перечень жизненных постулатов, которые прививала нам она. Сегодня там, где наступить ради собственной выгоды и наживы на горло вчерашним друзьям, и подругам - символизирует волю и характер, все эти постулаты выглядят архаизмом. Ведь ныне, прав тот, кто сильней, у кого больше денег.
На переменах Анна Петровна, как наседка, окружала себя девочками, что-то им рассказывала, а на уроках, иногда, мы заворожено слушали увлекательные истории из её довоенной молодости.
Как-то, в порыве добрых чувств к Анне Петровне, я во время большой перемены, побежал из школы в ближайшую булочную, на улицу Правды.
Мама каждый день, провожая меня в школу, давала на завтрак 15-20 копеек, и у меня накопилось немного денег за 2-3 дня. В булочной я купил полкило овсяного печенья и прибежал в класс. Перед началом очередного урока я вышел к учительскому столу и торжественно произнес, держа в руке пакет с печением:
- Анна Петровна, это Вам за то, что Вы нас учите! Я говорил тогда с неподдельным чувством и искренностью.
- Спасибо, мой дорогой, - всё так же, улыбаясь, произнесла Анна Петровна и поцеловала меня.
Надо заметить, учеба в начальных (до 5-го класса) давалась мне легко и непринужденно, невзирая на частые пропуски занятий в 1 и 2 классах из за частых ангин. По характеру я был общительным, веселым и неконфликтным, хотя всегда мог постоять за себя и даже заступиться за товарища. Но иногда, подвергался приступам необъяснимой лени, мешавшей мне учиться отлично (да, я, впрочем, к этому никогда и не стремился).
Возвращаясь из школы домой по знакомому маршруту, мимо гаражей Автокомбината, мимо ДК "Красная Звезда", я и мои лучшие школьные друзья того времени - Леша Сыромятников и Олег Конаровский, обычно сворачивали к угловому гастроному за порцией молочного коктейля. Сделав уроки, мы стремглав неслись во двор. Главными дворовыми играми моего детства были "Города и села" (игра напильником на земле), "Бита" - игра на железную мелочь - монеты достоинством до 10 копеек, свинцовой битой (иногда вместо медяков использовались пробки от бутылок). В школе были популярны фанты (игра сложенными фантиками от конфет) и "Челночок". Последняя, игралась совсем экзотическим образом. Все мальчики тогда носили школьную форму серого цвета из супер добротного шерстяного материала. Нащипав ворсинок из пиджака, где они сохранялись больше, их скатывали в шарики. Задача играющих была наибыстрейший провод таких шариков между собой, ударяя рядом с ними ладонью.
Школа везде является срезом общества, крохотным зеркалом, в котором всё было видно. В конце 60-х - начале 70-х в нашей школе, наряду с тимуровскими рейдами к ветеранам, субботниками и сбором металлолома, проходившими в атмосфере неподдельного праздника, начинала появляться мелкая спекуляция среди ребят 4-6 классов. В качестве товара присутствовали в основном различные поделки из цветной проволоки (браслеты, перстни, фигурки людей и животных) и особенно популярные черепа, отлитые из свинца, продававшиеся по цене от 15 до 35 копеек за штуку. Наиболее предприимчивые мальчишки более старшего возраста вечерами пробирались на Белорусский вокзал к проводникам чехословатских поездов и покупали по 15 копеек надувную жевательную резинку "Педро", размером с ириску. В школе на переменах ее можно было купить уже по 40-50.
Еще одним увлечением в тот период было, коллекционирование, только появившихся в продаже моделей авто (масштаба 1:43) знаменитых английских фирм "Корджи Тойз" и "Динки Тойз". Первые ценились выше всего. В Доме Игрушки на Кутузовском проспекте выстраивались длинные очереди за вожделенным товаром, который в половине случаев тут же, у входа в магазин перепродавался. Невзирая на облавы милиции, желающих приобрести машинки по цене в 3-5 раз дороже магазинной, хватало. Кроме всего прочего, марки, открытки, монеты, машинки и т.д., выменивались в любом сочетании. Надо заметить, я принимал в этом активное участие. Первые три машинки по цене три рубля шестьдесят копеек, мне на свою первую студенческую стипендию купила сестра Наташа в 1965-м. Спустя пару лет, у меня было уже 18 миниатюрных копий, у некоторых из которых открывались капоты и багажники, двери, менялись колеса и загорались фары. В багажнике одной, марки "Альфа Ромео" были саквояжи, в которых лежали гангстерские автоматы и пистолеты. Если я не ошибаюсь, таких машинок уже сегодня не купить. Помню, учась в третьем классе, собирая и меняя свою коллекцию, я познакомился со сверстником из соседнего корпуса. Владик Эльманович, так звали паренька, как-то зашел ко мне домой посмотреть на машинки. И тут, взгляд его привлек сервант, где был разложен немецкий довоенный кобальтовый сервиз. Застыв на мгновение, Владик голосом робота произнес:
- Я, пожалуй, мог бы отдать тебе свой "Ягуар" за пару чашек и блюдец. Если ты хочешь...
- Ну, что ж, давай! - мне давно очень-очень хотелось его заиметь.
Радостный от проведенной сделки я поставил "Ягуар" на почетное место в своем "гараже" на полке. "Подумаешь, не 10, а 8 чашек осталось. И так хватит!"- оптимистично размышлял я с легким сердцем. Забрав чашки и блюдца Владик, с быстротой фантома покинул нашу квартиру.
Каково же было мое удивление, когда пришедшая мама и сестра тут же обнаружили пропажу!
- Куда делись чашки? - строго спросила мама.
После коротких и позорных допросов я все рассказал и они вместе с игрушечным десятицилиндровым "Ягуаром" решительно направились в дом Владика. Чашки они забрали в тот момент, когда мать Владика - женщина со "стреляющим" взглядом, хлопотливо протирая их, ставила в свой сервант.
По понятным причинам мне запретили общаться с "мальчиком из плохой семьи".
Твёрдой дисциплиной я не отличался. У отца было много охотничьих ножей всевозможной величины, формы и назначения. Все они хранились в большом чемодане на антресолях. Не то, чтобы он их коллекционировал, нет. Отец критически и с большим неудовольствием относился ко всевозможным увлечениям и пристрастиям, собирательству и вещизму. Просто ему их часто дарили, зная, что он, как охотник и рыбак, знает в них толк.
За год до истории с чашками я решил подарить пару ножей своим приятелям. Ножи тогда тоже вернули, а меня строго наказали. Поэтому мама приняла решение про случай с кобальтовыми чашками отцу не говорить.
Хотя я и мои друзья не были хулиганами, но успели лично опробовать всё запретное и непотребное, лично, уже в юном возрасте. В 8 лет, мы забирались на кирпичный забор больницы и тайком курили собранные окурки, предварительно «продезинфицировав» их фильтры пламенем спички. После этой скрытной процедуры, торопливо зажевывали табачный запах, листьями тополя, вздрагивая от крика матерей из окна: «Сережа (Олег, Леша, Саша…), иди домой!». Кроме этого мы поджигали бумажных голубей и запускали с последнего этажа высокого дома 14,корпуса №1 сталинской постройки. Иногда привязывали к кошкам пустые консервные банки. Стреляли из рогаток и трубок по надувным шарам, во время демонстраций, из окон подъезда. Несколько раз засыпали песок в горловину бензобака мотоциклов не очень хорошим, как нам казалось, владельцам.
Однажды, на исходе третьего класса, я по указанию мамы, отправился в магазин за хлебом. Возвращаясь с авоськой, домой, повстречал ребят из соседнего корпуса, таинственно показавших мне пачку «Столичных» и пригласивших меня продегустировать ее за домом. Не раздумывая, я направился с ними. Выкурив пару сигарет (курили мы, не втягивая дым в легкие) я бодро и весело вошел в квартиру. От меня несло табаком так, что не заметить это было не возможно.
Мама, еще терзаемая некоторыми сомнениями, попросила меня дыхнуть. Я сделал шумный вдох в себя, но обмануть ее не удалось.
- Ты курил!? – строго спросила она.
- Курил-курил, - тут же подошла и Наталия.
- Да, вы что? – я удивленно вытаращил глаза.
- От тебя еще дым идет,- победно подвела итог сестра.
- Это… это не я… - мое испуганное сознание лихорадочно искало какую-нибудь спасительную соломинку. – Это взрослые мальчишки курили!
- Они, что, твоим ртом курили, - с насмешкой, уперев руки в бок, произнесла мама.
"Действительно… как же такое возможно?...ну, же…" - пронеслось у меня в голове. – А они мне надышали в рот нарочно! – почти победно произнес я.
Но тут, как в классической драме позади меня медленно отворилась дверь, и я услышал безмятежный голос отца, заехавшего на обеденный перерыв.
- Что произошло?
- Честное пионерское! – сами по себе, скороговоркой, предательски, пролепетали непослушные губы.
«Зачем, ну, зачем я это сказал», - угорая от стыда, проклинал себя я.
Наступила театральная пауза. После такого мощного аргумента родственники просто не смели думать обо мне плохо. Одна Наталия явно не поверила в мое вранье и саркастически улыбалась.
- Что ж, - сказал отец, выслушав краткий доклад от матери, - пойдем, найдем этих подлецов!
Ужас, смешанный со стыдом сковал меня. Я понимал, что обман раскроется очень скоро и на выходе из подъезда расплакался, признавшись отцу в содеянном.
- Как ты сказал – «честное пионерское»? Негодяй. Какой позор! – и он отвесил мне лёгкую оплеуху.- Я запрещаю тебе выходить во двор до моего особого распоряжения! – жестко,по-военному произнес он.
Следующие несколько дней я сидел на балконе и с завистью наблюдал за играющими сверстниками.
Рядом с нашим домом располагался ДК «Красная Звезда». В нем работала целая куча секций и кружков – от судомоделирования, до актерского мастерства и рукоделия. Здесь был самый лучший в мире кинотеатр, ведь он находился, фактически в двадцати метрах от подъезда моего дома. Сколько же часов я провел на его сцене, лежа на матах или свернутых рулонах декорации, просматривая с обратной стороны экрана, по несколько раз в день, фильмы обожаемого Луи де Фюнеса («все «Фантомасы», «Большую прогулку», «Человек-оркестр»…), " Чёрный тюльпан", «Даки», «Войну и мир» С.Бондарчука, «Вий» и еще несколько десятков любимых картин моего детства!
Однажды я, вместе со своими неизменными друзьями - Олегом Конаровским и Лёшей Сыромятниковым пошли смотреть "Неуловимых". По-моему, это была вторая или третья серии. Итог каждой из них легко нами предугадывался, ещё до первого просмотра. Нельзя было сказать, что эта картина напрочь меня захватывала. Нет. Я смотрел на приключения этой четвёрки, скорее, ожидая какой-нибудь интересный эпизод. Сама же неправдоподобная стрельба и боевые приёмы юных героев не вызывали у меня доверия, как и у Олега с Лёшей. Вот, сидим мы и смотрим, как по земле ползёт избитый Яшка-цыган. На меня, тогда десятилетнего мальчишку, по необъяснимой причине, напал истерический приступ хохота, который невозможно было остановить. Я зажимал нос и рот. Через мгновение, при полной, я бы сказал, скорбной тишине зала, мои друзья, глядя на меня и на экран, тоже стали сотрясаться от приступов смеха. Какое-то мгновение зал терпел это молча. Затем какой-то парень, на пару лет старше нас, начал заклинать: - Вы, что? Это же наш, красный! Это же Яшка!"
После этого замечания, спинка сидения передо мной начала медленно уходить вверх, а я и мои друзья стали оседать на пол, уже не скрывая громкий хохот. После сеанса, выйдя из зала, мы довольные побрели через двор к своим подъездам. Мой был самый близкий к ДК и я попрощавшись с ребятами, зашёл в парадное. А к ним, ничего не подозревавшим, подошла большая компания ребят более старшего возраста, с целью проучить, как смеяться над красноармейцем Яшкой. Им явно бы не поздоровилось, если бы не вмешательство взрослых прохожих. Олег с Лёшей отделались несколькими тычками.
Однажды в ДК "Красная Звезда"приехал сам Роллан Быков (после выхода на экран фильма «Айболит 66»). Он с удовольствием общался с окружившими его ребятами, а потом посмотрев на меня внимательным взглядом, предложил мне и еще одному мальчику попробовать сняться в детском кино, и даже дал листок с телефонным номером, куда следовало бы позвонить родителям. К моему детскому разочарованию и сожалению, дома отнеслись к этому крайне скептически, при всем уважении к знаменитому актеру.
Кроме всего прочего в нашем ДК проводились репетиции, набирающего популярность, в то время, ВИА «Веселые Ребята». Причем я и мои сверстники спокойно сидели в зале рядом с уже лысеющим, носящим огромные каблуки В. Слободкиным, и раскачивались в такт песен, которым позже суждено было стать всесоюзными хитами.
- "Как прекрасен этот мир"- пели на Сахалине
- "Любовь - дитя планеты..."- откликались в Тбилиси…
Я с детства очень любил музыку, в т.ч. и зарубежную. Сегодня молодым людям с экранов телевидения, со страниц газет и журналов навязывают чушь о системе музыкальных запретов, существовавших в СССР. В частности о рок-музыке. Нет, ограничения, безусловно, существовали и это не скрывалось. Консервативные худсоветы ни за что не пропустили бы на сцену и 95 процентов той эстрадной дряни, что льётся ныне из эфира в наши доверчивые уши. Идеологи нынешней карикатурной власти пытаются выставить жизнь «ДО» только в серо-черных тонах. А я-то знаю, что в конце 60-х, начале 70-х на прилавках советских магазинов можно было приобрести гибкие и виниловые пластинки с записями «Битлз», «Роллинг Стоунз», "Би Джис", «Криденс», «Дипп Перпл»… Конечно, бывали очереди. Не всегда указывалось название группы (как это было с последними из перечисленных мной), иногда писалось просто – «вокально-инструментальный ансамбль». Пластинки выпускались, как фирмой «Мелодия», так и компаниями просоветской Европы («Балкантон»-из Болгарии, «Пепита»-из Венгрии, «Муза»-из Польши, «Амиго»-из ГДР…).
Особой популярностью у нас пользовались коллективные походы в сторону Нижней Масловки, где располагалось цирковое училище. Подглядывая вечерами за женской раздевалкой, можно было запросто получить по шее от сторожа или, что еще хуже, от взрослой мужской части училища. «От этих и не убежать и сдачи не дать!», - сокрушался Андрей Зимин, потирая синяк на интересном месте. Зная это, мы, сквозь страх, все-таки жадно разглядывали плоские груди и покрытые пухом лобки юных циркачек.
Зимой, все наше свободное время проходило на хоккейной коробке, которую торжественно заливали всем миром, под руководством кого-нибудь из взрослых. Я стоял на воротах. Любил особую вратарскую аммуницию, маску. Моими идеалами в этом почетном ремесле были знаменитые вратари сборной СССР - Коноваленко и Зингер. Когда наша дворовая команда стала добиваться неплохих результатов, ЖЭК выдвинул нас на участие в турнире «Золотая Шайба». В период проведения первенства многие матчи мы проводили на открытых площадках стадиона «Динамо» (на них тогда играли и взрослые мастера). Возвращаясь после игры по Ленинградскому проспекту, мимо театра «Ромэн», мимо посольства Болгарии, наша команда всегда оставалась в шлемах, неся на плечах клюшки, с надетой на них защитой. В этот момент я казался себе римским легионером, совершающим триумф после тяжелой победы. А весь остальной мир, от снующих пешеходов до пассажиров троллейбусов 12-го и 21-го маршрутов, должны были с непременным восторгом смотреть на наши изможденные, но бесстрастные лица.
В конце 1967 года из длительной загранкомандировки в ОАР (в то время Египет и Сирия были единым государством) возвращается отец. Тогда он привез мне несколько блоков настоящей жевательной резинки, крохотный радиоприемник «Сони», два револьвера с вращающимися барабанами и двумя тысячами капсюлей, огромный ящик с бананами и невиданным в Москве плодами манго. Это был настоящий праздник! Я до сих пор помню запах той мятной жвачки. Стоит ли говорить о том, что вся моя дворовая компания ликовала. Толику своего счастья я честно разделил во дворе, так у нас было принято.
Хочу вспомнить и то, что в те годы все мы охотно вступали во всевозможные дружины и отряды - от пожарников до милиции. Нам выдавали членские билеты, куда вклеивались марки за членские взносы. В актовом зале школы 165 раз в месяц производился торжественный внос знамени «Юных друзей пожарной дружины». Приезжали пожарные, которые привозили с собой стальные шлемы. За право минутного обладания металлической кастрюли мы устраивали сцены, часто заканчивающиеся потасовками и обидами. Летом 1968-го, я как всегда, с друзьями, гонял мяч на площадке между домами. Однажды к нам подошел участковый и предложил организовать дружину по поддержанию порядка во дворе. А мне же он предложил стать ее командиром(!). Распираемый от гордости, я стал срочно набирать отряд из своих приятелей, тайком курящих и стреляющих из рогаток. Обсудив расписание дежурства и поднадзорные территории, мы выходили на патрулирование двора. Вместе с этим, я придумал еще одно занятие-вести журнал наблюдений и действий. В него заносились даты, время и место происшествия, участвующие в нарушении порядка и меры воздействия. Понятно, что наша группа могла воздействовать только на детей от 10 и младше. Но тем не менее, участковый не ожидал от меня такой изобретательности и был в восторге.
Мама, удивленная моим новым занятием, попросила меня дать ей журнал. Внимательно прочитав полумесячные отчеты, она подошла ко мне, ожидающему услышать всяческую похвалу, и внезапно строго произнесла:
- Чтобы я больше никогда не видела тебя с этим журналом! Ты же пишешь доносы, Сережа.
Вымолвив это, она слегка прикрыла глаза, всем видом показывая, что не примет возражений.
- Ну, почему? Мы просто следим, чтобы во дворе было чисто и тихо…
- Каждый должен отвечать за себя сам. На самом деле то, чем ты занимаешься некрасиво. В нашей семье так не принято.
В глубине души я понимал то, о чем она сказала. Но искренне расстроился от мысли, что капитанские погоны следователя с Петровки навсегда растают предрассветным туманом. На следующий день полномочия командира и журнал перешел к Андрею Зимину, который был настолько рад этому факту, что даже, к счастью, не спросил меня причину моей «отставки».
Где бы ни проживала наша семья, наша квартира на 2-3 месяца в году становилась перевалочным пунктом для бесконечных родственников. Надо заметить, порой, приезжали люди из далеких периферийных деревень и городов, название, которых были труднопроизносимыми. Некоторые гостили по 10 дней и более. После отъезда они оставляли пустой холодильник, горы постельного белья, а иногда и густой запах матери-природы. Приезжали и такие, которых мы видели первый, и последний раз в жизни. Сцена же приезда была под копирку: звонок в дверь, крик радости и поцелуи неизвестных тебе гостей. Больше всего доставалось нашей маме, которая работала и поваром, и прачкой. Почти все эти люди были дальними родственниками, а чаще родственниками родственников отца.
- Виктор, - обычно начинала мама. – Это, не в какие рамки приличия не лезет. Припереться без телефонного звонка, на ночь глядя. Возмутительно!
- Ну, что поделать, Ларочка. Несчастные люди оказались в большом городе. Кто же им поможет? А звонить в селе не принято. Мы же не бояре, чтобы от них открещиваться...
Сестра из чувства солидарности недовольно хмыкает и встает рядом с мамой.
Только я всегда рад приезжим гостям в нашем доме. Ведь, помимо гостинцев (а некоторые могли подарить и бумажную денежную купюру), в эти дни контроль за мной со стороны матери и сестры значительно ослабевал. Как результат этого - можно дольше гулять и позже ложиться спать. А потом, мне всегда было интересно побеседовать о жизни с незнакомыми людьми из разных мест необъятной родины.
Однажды из Орджоникидзе (ныне Владикавказа) приехал мой двоюродный брат Мурат. Он был вместе со своим товарищем, а оба были солистами ансамбля танца Северной Осетии «Алан». Находясь в Москве на гастролях, они остановились у нас дома. Пожалуй, тот случай, когда даже мама была рада приезду родного племянника. Мурат - был настоящим красавцем, на которого на улицах столицы оглядывались девушки.
На небольшом балконе нашей квартиры, на шестом этаже, покоились две пластмассовые бочки с вином, присланные папиными друзьями из Молдавии. В одной – десертный белый мускат, в другой – полусухое красное. Чего греха таить, в десятилетнем возрасте я тайком прикладывался к той, что звалась «мускатом». Потихоньку выйдя на балкон, быстро отворачивал крышку, зажмурившись, делал глоток сладкой, как ликеровая начинка конфет, жидкости. Глоток наполнял меня невиданной силой, способной, как казалось мне, стереть грани условностей и запретов. Тогда, оставшись с гостями дома втроем, я по-хозяйски принёс тяжелый бочонок на кухню. Было тепло и весело, а два великовозрастных оболтуса в лице брата и его товарища, разговаривали со мной на равных.
- Прост! – поднимая маленькую рюмку с вином, копирую генерала Вермахта, сыгранного гениальным Н.Гриценко в «17 мгновениях весны».
- Прост, прост! – чокаясь со мной, смеялись гости из Осетии, тоже любившие этот образ.
Через час, когда на кухне появилась сестра и ее лучшие подруги и однокурсницы по Первому Меду - настроение у нас было более, чем веселое. Девушки зашли после экзамена, тоже попробовать белого мускатного. Предусмотрительно и мудро открещиваюсь от своей рюмки, спрятав ее в ящике кухонного гарнитура. После этого и через 10, и через 20 лет, когда бы мы с Муратом не повстречались, обязательно многозначительно произносили друг другу «Прост!».
К всеобщему горю близких, мой бедный брат, впоследствии, стал произносить это слово слишком часто, поэтому в 90-х его не стало.
Вот, что любопытно. Мы всей семьей почти всегда отдыхали на юге (Сочи, Сухуми) Там отец брал меня за руку, часто вёл гулять на набережную, где из бочек в разлив, за копейки, продавалось пиво, и сухое вино. Иногда в жару, отец давал мне из своих рук пригубить глоток из кружки. Для ребенка, вся трапеза которого делится на «сладкое» и не «очень сладкое» пиво и кислое вино было нонсенсом. Но в тот момент я, 5-10 летний мальчик чувствовал неимоверный прилив особой мужской солидарности, исходившей из этого ритуала. Возвращаясь в конец 60-х, расскажу еще один веселый случай, тоже связанный с алкоголем.
К Наташе из Львова приехала погостить её бывшая школьная подруга Валя Пшеничная и привезла красивый подарочный туес из плетеной соломы с национальными узорами. Внутри его в соломе лежали 5 шоколадных бутылочек по 100 граммов каждая, обернутых в фольгу. В них были ром, ликер, коньяк и еще какие-то наливки от почти родной мне шоколадной фабрики «Світоч». Во Львове мы жили рядом с этой фабрикой.
- Совсем не детские конфеты, - посмотрев в мою сторону, сказала мама.
Мой честный взгляд выразил с ней полную солидарность.
Погостив несколько дней Валя, уехала на Украину. А через 3 месяца отец, сидя за столом в большой комнате, смотрит поверх очков и говорит нам с сестрой:
- Дети. Странные вещи происходят у нас в доме.
В этот момент его рука откладывает кроссворд из журнала «Огонёк» и приподнимает соломенный туес фабрики «Світоч».
- Удивительно, тогда он весил, как бутылка «Боржоми», а сейчас, создается впечатление, что его содержимое само по себе испарилось… - при этом он, с легким подобием улыбки, поочередно смотрит то на меня, то на Наташу.
Я пытаюсь делать изумлённое выражение лица, словно это мне было поручено ежедневно неотрывно следить за содержимым злосчастного туеса. Для большей убедительности я набираюсь наглости подойти к столу и тоже приподнимаю коробку с конфетами.
На самом деле это я в течение 2 месяцев, 1-2 раза в неделю, аккуратно открывал соломенный короб, отворачивал фольгу, прокалывал шоколад иголкой и высасывал содержимое. По причине чрезвычайной скромности я не позволял себе закусить оболочкой, хотя очень этого хотел. Неприметные для глаз отверстия позже обнаружила сестра, решившая доесть-таки опорожненные шоколадины.
Удивительно, но горькое и сладкое в моей жизни, так и не сделали из меня алкоголика в будущем.
Вот, далеко не все, но уже кое-что о моих московских 60-х.
Спустя более полувека, я весьма бегло набираю текст рассказа, по буквам, но понимаю – насколько же лучше обыкновенные блокнот и ручка. На полке рядом со свинцовой фигуркой римского легионера, стоит крошечная модель какого-то автомобиля.
- Где же вы сегодня, мои школьные и дворовые товарищи? Живы ли вы, счастливы ли? Леша Сыромятников, Олег Конаровский, Боря Гамаюнов, Андрей Зимин…
Тишина, за окном шумит осенний ветер. Листва давно облетела и скоро ударят первые морозы.
Чтобы расслышать ответ беру с полки машинку и крепко сжимаю ее в ладони.