Я стою, прижавшись лбом к оконному стеклу. Внизу два водителя не могут разъехаться на мокрой дороге. Накрапывает серый заунывный дождик. До прихода папы еще 40 минут.
На мне новое платье, которое я обычно надеваю на праздники в школе. Мне странно, что мама нарядила меня в это платье, раньше, когда приходил папа, я всегда была в футболках и шортах. Наверное, это для того, чтобы он видел, куда она девает его деньги. Я слышала, как она говорила бабушке: «Он считает, что я любовников на его гроши содержу...»
У мамы нет любовников. Был один, дядя Толя, но она его выгнала. Вернее, он сам ушел. Гарик сказал ему, что хочет, чтобы он сдох, а дядя Толя ответил, что он хочет, чтобы Гарика, наконец, забрали туда, где ему место. Тогда мама сказала, чтобы он уходил. А дядя Толя ответил, что не очень-то ему и хотелось.
Еще он добавил, что она — фригидная баба, и правильно муж ее бросил. Я хотела спросить у Гарика, что значит «фригидная», но он опять убежал на улицу. Мы с мамой искали его по подвалам, и мама сказала, что она не хочет жить.
Я смотрю на свое отражение в оконном стекле. Иногда мне кажется, что у меня вообще нет тела. Обычно так бывает, когда начинает кружиться голова. «Ты же не жрешь ничего!» - говорит мама.
Я достаю из кармана помаду и украдкой подкрашиваю губы. Наверное, папе было бы приятно, если бы у него была красивая дочь. «Если он вообще о тебе когда-нибудь думает!» - всплывают в памяти слова Гарика. Некоторое время мне больно от них, словно они вспарывают мне кожу острыми иголками, потом боль стихает.
Он подходит и неслышно встает у меня за спиной.
- Ждешь? - в его глазах кривая усмешка.
Я молчу.
- Лучше бы он вообще не приходил, - добавляет он.
- Почему?
- Не хочу его видеть! Ненавижу его!
- Ты просто дурак...
- Это ты дура! - он смаргивает слезы.
Я хочу спросить, почему он плачет, мне физически плохо от этого, - в школе учительница говорила, что близнецы, как сообщающиеся сосуды, - но я боюсь, что он спрячется, как в прошлый раз, и папа опять будет недоволен.
- Он - предатель, - говорит Гарик. - Я видел его в пятницу, с дочкой.
- С чьей дочкой? - я смотрю, как мужик на улице тыкает пальцем другому мужику в царапину на капоте.
- С его дочкой... Я был у невропатолога...
Гарику нужно ходить к невропатологу. Вообще-то он должен ходить туда с мамой, но мама часто забывает про то, куда он должен ходить.
- Она — красивая, его дочка, - продолжает Гарик. - И уши у нее не торчат...
- Заткнись, урод, - задумчиво говорю я.
- Сама такая... И ей почти, как нам... Ты понимаешь, что это значит?..
Я ничего не хочу понимать.
Гарик поворачивает ручку окна.
- Сдурел?
- Я хочу выкинуть таблетки. Если я выкину их в ведро, она найдет и поднимет визг...
- Какие таблетки?
- Которые прописал мне невропатолог, дура...
- Зачем ты хочешь их выкинуть?
- Я от них ничего не помню...
- А что ты хочешь помнить?..
- Все. Тебе этого не понять...
Мне этого не понять. Я не хочу ничего помнить. Я и так помню. Все.
Я помню, что Гарик не говорил до 4 лет. Мама решила, что это от того, что он видел, как папа ее бьет. Я в это не верю. Я тоже видела, как папа ее бьет. Она разговаривала по телефону. С мужчиной. Наверное, это плохо — разговаривать с мужчинами по телефону. И папа ударил ее по лицу. Он разбил ей губу, и кровь заливала ее розовый фланелевый халат. Гарик бросил игрушки, подбежал и закрыл ее собой. «Защитник растет, - говорила мама бабушке, - не то, что эта, ни жалости, ни сострадания к матери».
Еще я помню, как мама говорила папе, что, если бы она знала, что нас двое, то избавилась бы от этой беременности. Слишком дорого. Слишком тяжело. Слишком...
- Элька, а как понравится девчонке? - переводит разговор Гарик.
- Какой девчонке? - не понимаю я.
- Ну, девчонке... Абстрактной! Знаешь такое слово? - он прищуривается. - Ну, вот какие тебе, например, мальчики нравятся?..
- Веселые, - я выбираю самую ненавистную Гарику характеристику.
- Гоша веселый?! - Гарик крутит в руках упаковку из-под таблеток.
- Гоша мне не нравится, - начинаю злиться я. - Мы просто делаем математику вместе.
- Врешь!
- Да ради Бога, не верь...
- Врешь! Ты специально так сказала! Назло мне.
- Вот еще. Мне нравятся веселые мальчики, - глядя ему в глаза, медленно повторяю я.
Я помню, как мы с мамой и папой ездили загорать на карьер. Мы сидели на покрывале и играли в «дурака», а Гарик все время проигрывал. И папа с мамой начали шутить над ним. Они смеялись, что он опять «продулся» и делали ему погоны из карт. И тогда он встал с покрывала, подошел к краю карьера и стоял там до вечера. Мама хотела позвать его, но папа запретил ей «потворствовать истерикам».
- Ты сказала так назло мне, - Гарик больно сживает мои запястья.
Пальцы у него тонкие, но сильные. Абрам Иосифович, в которого он швырнул смычком, говорил, что из него бы получился хороший музыкант.
- Нет, - я чувствую, что запястья начинают неметь.
- Назло!
- Нет. Нет.
- Назло, сука!..
- Отпусти, мне больно...
Я могу ударить его коленом в пах, но тогда он будет кричать, а я буду виновата.
- Отпусти меня, - твердо говорю я.
Он разжимает пальцы.
- Почему ты такая спокойная? Почему ты всегда такая спокойная? - он смотрит, как я растираю красные пятна на руках.
- Потому что ты психанутый... Тетя Зоя говорит, что это... Ну, потому что мы близнецы…
- Компенсация?.. - усмехается он.
- Да...
- Вечно эта п...а несет какую-то чушь!..
Мама кричит из гостиной:
- Эля! Игорь! Папа пришел!
Он протягивает мне клеенчатый органайзер с изображением Эйфелевой башни.
- Вот купил в Париже по случаю. Мама говорит, что ты любишь канцелярские принадлежности...
- Почему ты вечно даришь ей всякую х...ю? - тихо говорит Гарик из-за моей спины.
Папины щеки каменеют.
- Что ты сейчас сказал, Игорь?
- Я говорю: почему ты вечно даришь даришь ей всякую х...ю? - отчетливо повторяет Гарик.
Папа раздумчиво смотрит на него.
- Игорь, давай сейчас забудем то, что ты сказал. Я прихожу сюда не ругаться с тобой.
Я умоляюще сжимаю ему руку.
- Хорошо, - выдавливает из себя Гарик.
- Кстати, Игорь, - папа пытается улыбаться, - тебе я тоже привез подарок. У тебя же был день рождения на прошлой неделе... - Папа достает из пакета навороченную модель айфона и протягивает ему.
Гарик проглатывает слюну. Мама, подошедшая к нам, смотрит на него с укоризной. Папина рука с айфоном повисает в воздухе.
- Игорь, - замечает мама, - тебе не кажется, что нужно сказать «спасибо»?..
Я забираю айфон вместо него.
- Пап, - говорю я, - пошли в комнату. Я покажу тебе, что мы делали на уроке труда.
- Х...ю они делали, - сообщает Гарик, не сводя глаз с айфона.
Папа делает вид, что не расслышал.
- Ты очень выросла, Эля, - говорит он, разглядывая мои поделки. - Но очень худенькая. И бледная... Мама говорит, что ты плохо кушаешь...
- Она вообще не ест, - отзывается Гарик, играющий на компьютере.
Папа переводит на него взгляд.
- Ты тоже вырос, - он пытается добавить в свой голос дружелюбия. - Но продолжаешь вести себя глупо. Совсем глупо. Ты же должен понимать...
- Пап, а вот это мне Гоша на 8-е марта подарил, - показываю я кустарно сляпанную открытку.
- Гоша — это твой мальчик? - оживляется папа.
- Нет, - говоря я.
- Да, - говорит Гарик.
Папа старательно улыбается ему.
- А у тебя уже есть девочка?
- У меня никогда не будет девочки, - со значением говорит Гарик.
- Почему? - продолжает улыбаться папа.
- Потому что я люблю Элю. И хочу, чтобы она была моей первой женщиной.
Я роняю Гошину открытку. В дверь заглядывает мама.
- Ты понимаешь, что ты сейчас сказал?.. - свистящим от бешенства шепотом произносит папа. - Ты вообще соображаешь, что ты творишь, придурок недоделанный!.. Дегенерат!.. - его голос набирает силу, я чувствую, еще минута — и он бросится на Гарика и начнет трясти его, словно грушу.
- Володя, что случилось?.. - мама с ужасом переводит взгляд с одного на другого.
- Я не понимаю, Алла, - гремит папа, - ты вообще занимаешься их воспитанием?.. Я терплю мат через слово, потому что, видите ли, тебе психиатр сказал...
- Невропатолог, - зачем-то поправляет мама.
- Да хоть кто!.. Ты знаешь, что он мне сейчас заявил?.. Что он любит Элю... Что он любит ее как женщину, - поясняет он в ответ на непонимающий мамин взгляд.
Гарик широко улыбается. Мама подходит к нему и отвешивает пощечину.
- Гаденыш!
- Не метод, - Гарик держится за щеку. - Тетя Зоя бы сказала...
- Закрой рот! Все жилы из себя тяну, чтобы они ни в чем не нуждались...
- Я, между прочим, выдаю тебе в месяц приличную сумму! - выходит из себя папа. - Хватит прибедняться!..
- Прибедняться!.. - мама упирает руки в бока. - Да ты бы посмотрел, в чем девочки сейчас в школу ходят! В норковых шубах... А у нее единственное приличное платье и то короткое, - она тянет меня за руку, чтобы я встала.
- Вот пусть другие девочки и ходят в норковых шубах!.. А я шалаву не собираюсь воспитывать...
- Воспитывать!.. На Светочке ты не экономишь...
- Откуда тебе знать, экономлю ли я на Светочке?.. - усмехается папа.
- Добрые люди сказали...
- Прекрати при детях скандал устраивать, - спохватывается папа. - Идите, погуляйте, - кивает он нам, - дождь, наверное, уже кончился...
Мы с Гариком выходим. В коридоре я кручу ему пальцем у виска.
- Она опять заболеет!.. - орет мама нам вслед.
- Если бы ты так не тряслась над ними, было бы значительно лучше...
Мы с Гариком сидим на скамейке около дома. Я думаю о том, что хорошо было бы позвонить Гоше, чтобы он спустился.
- Они уехали в Прибалтику, - говорит Гарик мне в спину.
Я толкаю его локтем в бок. Он хочет дать сдачи, потом опускает руку.
- Холодно, - я зябко кутаюсь в шарф.
- Можешь взять мои перчатки, - предлагает он.
- Ты, правда, меня любишь? - я смотрю на Гошины окна, в которых отражается закатное солнце.
- Ты совсем е...я? - отзывается Гарик.
Мы поднимаемся домой. Папа ушел. Мама на кухне разогревает борщ.
- Жрать идите, - бросает она нам. – А ты платье сними, испачкаешь…
Я не реагирую на ее слова.
- Двадцать тысяч он дает!.. – бормочет мама в пространство. – Двадцать тысяч на двоих детей в наше время... Айфон он притащил… Кому он нужен, айфон этот?.. Лучше бы о пуховике подумал…
Гарик тщательно размешает ложкой сметану.
- Ты не замерзла? – поворачивается мама ко мне. – Погуляйте! Без воздуха они у меня целый день сидят… По больницам же я должна с воспалением легких мыкаться… К невропатологу тоже я должна водить… Отец… Кстати, нужно же к невропатологу… Ты таблетку не забыл выпить? – спрашивает она у Гарика.
- Я их выбросил.
- Куда выбросил?..
- В ведро.
- В какое?
- В помойное.
- Так достань и выпей.
- Из ведра? – саркастически ухмыляется Гарик.
- «Из ведра», - передразнивает его мама. – Упаковку выброси.
Гарик молча ест борщ. Я вытаскиваю из него куски мяса и складываю на краю тарелки.
- У тебя опять тарелка полная! – всплескивает руками мама. – И как ты сидишь?..
Гарик наклоняется под стол, чтобы посмотреть, как я сижу.
- Подол задрала, как девка с панели! Потом удивляемся…
- Чему, мам? – спрашиваю я.
- Гадостям всяким… Ходишь перед братом в трусах… А у него такой возраст…
- У меня тоже такой возраст, - напоминаю я.
Она меня не слышит.
- Должна же уже понимать… Или ты действительно недоразвитая, как тетя Зоя говорит…
- Недоразвитая, - подтверждает Гарик. – Не знает, чем…
- Замолчи! Выступил уже сегодня… Воспитываю я вас плохо… Воспитатель…
В глазах у меня начинают мельтешить серые мушки. Я держусь за край стола. Гарик с тревогой глядит на меня.
- Эля, я с тобой разговариваю, - мама копается в помойном ведре, пытаясь найти таблетки, выброшенные в окно. – Ты даже половины тарелки не съела…
- Ты сама недоразвитая, - с усилием говорю я.
Ненависть стучит у меня в висках, застилая глаза черной пеленой. В мире больше нет красок, есть только пульсирующее облако всепоглощающей ненависти.
Мама выпрямляется.
- Хамка!
- Недоразвитая, - повторяю я с наслаждением.
Руки и ноги делаются ватными, и как всегда, проваливаясь в обморок, я думаю: «Как же хорошо сейчас станет… Как же хорошо… Как хорошо…»
И как же больно…
Сознание балансирует на грани ночи и дня, мама сует мне под нос нашатырь, от которого ломит затылок, а Гарик неудобно держит под мышки.
- Иди, ляг… Игорь, отведи ее… Черт, все хорошее платье супом залила… Наказание просто…
Гарик помогает мне дойти до спальни.
- У тебя что, это?.. – спрашивает он. – Ну, эти?..
- Кто?!
- Ну, у девчонок… - он смущенно замолкает.
- Это у тебя. В мозгу.
- Тетя Зоя говорит, что ты назло…
- Назло падаю в обморок?
- Назло не ешь…
Он сидит на краю моей кровати.
- Элька…
- Что тебе? – мир снова обретает краски, и я вижу тоску в его глазах.
Мне хочется обнять его и одновременно ударить. Мне часто такого хочется.
- Как мне ей понравится?
- Кому?
- Верке…
- Зачем тебе нравиться этой козе?..
- Она классная!..
- Это ты дурак…
Я открываю органайзер с Эйфелевой башней на обложке и крупными буквами пишу: «Сделать реферат по биологии».
- Ты все равно бросишь, - хмыкает Гарик.
- Ну, и что, - пожимаю плечами я.
Эйфелева башня почему-то напоминает мне об аттракционах в парке. Я мчусь на машинке по горкам выше деревьев, папа с мамой стоят внизу и машут мне рукой, а Гарик, насупившись, ковыряет песок носком ботинка: он боится высоты. Машинка взмывает высоко в небо, а потом вдруг обрушивается в пропасть, и в голове возникает легкость и ощущения полета в иные миры…