Как-то раз Бирон спросил у придворного шута: "Что ду-мают обо мне россияне?" "Вас, ваша светлость", - ответил шут, - "одни считают богом, другие – сатаной, но никто не считает человеком".
Эрнст Иоганн Бирон, фаворит императрицы Анны Иоанновны, определявший, как считается, долгое время судьбы России, стал в российской историографии символом немецкого засилья. Именно в его время, как пишет историк Ключевский, "немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забились на самые доходные места в управлении".
Но, следует признаться, не Бирон создал для этого усло-вия, до него над этим здорово постарался Петр Великий – это он открыл шлюзы для потока иностранцев, преимущественно – немцев.
Говорили о его низком происхождении… Да, оно дей-ствительно слишком туманно… Враги Бирона не упускали возможность напомнить, что был он якобы родом из конюхов, что мать его якобы была служанкой-латышкой. Объясняется это, по всей видимости, тем, что значительная часть кур-ляндского рыцарства не хотела признать Бирона герцогом Курляндии. Позже, впрочем, имела место и другая крайность: кое-кто утверждал, что Бирон состоит в родстве со знамени-тыми французскими герцогами де Биронами, что, естественно, ни в какие ворота не лезет. Впрочем, в истории многих стран в высший свет врывается немало таких лиц, которым приходится на скорую руку лепить родословную, ни чистотой помыслов, ни благодатностью действий украшением общества не становятся
Стоять у власти много лет
И оставаться чистым?
Ну, это, скажем, чистый бред
Во все века и присно!
Бирона обвиняли во всех бедах страны и это естественно, коль он был олицетворением власти. Говорят он беззастенчиво запускал в казну руку свою… а кто, стоя у власти не ворует?..
Воруют все, кому не лень,
Кто скрыто, а кто – прямо
Украсть не может только тень,
Поскольку нет кармана.
"Если учесть, что нации он внушает ужас, что те, кто притворялись действующими ему на благо и помогли его воз-несению, делали это только во имя своих личных интересов, ... можно предвидеть, что он поднялся на столь высокую ступень судьбы только для того, чтобы совершить после этого такое же великое падение" - писал барон Мардефельд в Берлин о Бироне незадолго до его ареста.
Нация – понятие слишком обширное. Народ!.. Во имя народа!.. Для блага народа! .. – кричат лихоимцы во все вре-мена…
А что за народ? Так,- безликая масса-
В глазах у царя и закона…
А в нем различают и кланы, и классы –
Живущих в дворцах и притонах.
Одни над законом, другие – без права,
Но смертны и те, и другие.
Уходят с позором, уходят без славы –
Но с детства мечты голубые….
Не со стороны народа грозила Бирону ближайшая опас-ность, а со стороны тех, кого он считал своими друзьями, от которых он ни разу не слышал слов укора, которым он дове-рял, как самому себе и которые при его содействии и чины высокие… Из них самым неблагодарным оказался Миних.
В структурах власти казавшийся преданным регенту он втайне подготовил заговор, который легко удался, потому что Бирон, по-видимому, слишком полагался на гвардию. Да и как могло быть иначе, если Преображенским полком командовал Миних, первым помощником которого был майор Альбрехт, ставленник Бирона! Семеновским полком командовал предан-ный герцогу генерал Ушаков, Измайловским — Густав Бирон, а конным — сын его, принц Петр. Христофор Антонович Ми-них объясняет причину произведенного им переворота несо-блюдением самим Бироном условий завещания императрицы Анны Иоанновны: "В завещании Императрицы была одна ста-тья, гласившая, что герцог-регент должен обходиться с долж-ным почтением с племянницей Ее Величества — принцессой Анной и с ее супругом; но герцог поступал совершенно наоборот: высокомерие и угрозы с его стороны были постоян-ными, и я сам видел, как принцесса трепетала, когда к ней яв-лялся Бирон. Так как герцог, будучи еще обер-камергером, стоил России несколько миллионов, то вельможи и внушили принцессе, что, по всей вероятности, он в течение шестнадца-ти лет регентства, будучи единовластным правителем империи, переберет у казны еще миллионов шестнадцать и более. Так как, по силе другой статьи того же завещания, герцогу и государственным министрам предоставлялось, испытав способности принца по достижении им семнадцатилетнего возраста, решить, в состоянии ли он управлять государством, — никто не сомневался, что герцог изыщет способ объявить молодого принца слабоумным и, пользуясь своей властью, возведет на престол сына своего, принца Петра, о котором два года тому назад поговаривали, будто он должен был жениться на принцессе Анне» Оставалось убедить принцессу, что для блага государства следовало бы арестовать регента Бирона и отправить его, вместе с семейством, в ссылку; на его же место герцогом курляндским наименовать принца Людвига Брауншвейгского. От Анны Леопольдовны последовало согласие.
Накануне переворота фельдмаршал Миних обедал с Би-роном, и при прощании тот попросил его о встрече вечером. Они засиделись, долго разговаривая о многих событиях, ка-савшихся того времени. Герцог был весь вечер озабочен и за-думчив. Он часто переменял разговор, как человек рассеян-ный, и ни с того ни с сего спросил фельдмаршала:
- Не производилось ли вами военных действий в ночное время?
Этот неожиданный вопрос привел фельдмаршала п в за-мешательство; он вообразил, что регент догадывается о его намерении.
Справившись с волнением, Миних ответил:
- Насколько помню, мне не приходилось предпринимать что-нибудь необыкновенное ночью, но моим правилом было пользоваться всегда обстоятельствами, когда они кажутся бла-гоприятными.
Они расстались в 11 часов вечера 7 ноября. Вопрос, за-данный Бироном о возможности самого проведения ночных действий, не оставлял в покое фельдмаршала. Он не мог ото-гнать мысль о том что Бирон откуда-то узнал о его замысле переворота. А о решительности и жестокости действий герцо-га ему было хорошо известно. В ту же ночь фельдмаршал уго-ворил принцессу в необходимости действовать немедля, пред-ставить ей офицеров, которым она пожаловалась на оскорбле-ния, претерпеваемые от регента, и так разжалобила их, что они с полной готовностью обещали сделать все, что она прикажет. Один офицер и 40 солдат были оставлены при знамени, а 80 человек, вместе с фельдмаршалом, направились к летнему дворцу, где регент еще жил. Шагах в 200 от этого дома отряд остановился. Фельдмаршал послал подполковника Манштейна к офицерам, стоявшим на карауле у регента, чтобы объявить им намерения принцессы Анны. Те оказались такими же сговорчивыми, как и прочие, и предложили даже помочь арестовать герцога, если в них окажется нужда. А далее главным лицом, производящим арест всесильного сановника, был Манштейн. Он во главе отряда в 20 человек вошел во дворец с приказом арестовать герцога и, в случае малейшего сопротивления с его стороны, убить его без пощады. Манштейн, во избежание большого шума, велел отряду следовать поодаль от себя. Сам же решительно направился к входу. Часовые пропустили его без малейшего сопротивления, так как все солдаты, зная его, полагали, что он мог быть послан к герцогу по какому-нибудь важному делу. Подполковник совершенно беспрепятственно прошел сад и добрался до покоев. Не зная, однако, в какой комнате спал герцог, он был в большом затруднении, недоумевая — куда идти? Чтобы избежать шума и не возбудить никакого подозрения, он не хотел ни у кого спросить дорогу, хотя встретил несколько слуг, дежуривших в прихожих. Поколебавшись мгновение, он решил следовать дальше по комнатам, бегло осматривая, в надежде, что найдет наконец то, чего ищет. Действительно, пройдя еще две комнаты, он очутился перед дверью, запертой на ключ. К счастью для него, она была двустворчатая, и слуги забыли задвинуть верхние и нижние задвижки; таким образом, он мог открыть ее без осо-бого труда. В глубине комнаты стояла большая кровать, на ней глубоким сном спал герцог и его супруга. Спящие не проснулись даже от шума громко растворившейся двери. Манштейн, подойдя к кровати, отдернул занавес и сказал, что имеет дело до регента На звук его голоса герцог и герцогиня внезапно проснулись и начали звать на помощь, да так громко, что их должны были услышать во всех концах большого здания. Бирон понимал, что Манштейн пришел к нему незваным не из добрых побуждений, Подполковник гвардии., оказалось, находился с той стороны кровати, где ле-жала герцогиня, поэтому регент имел возможность соскочить с кровати, очевидно, с намерением спрятаться под нею; но тот поспешно обошел кровать и бросился на него, сжав его как можно крепче обеими руками Помощь подоспела, но не та, которую ожидал видеть герцог. Это были гвардейцы отряда Манштейна, бросившиеся помогать своему офицеру. К этому времени Бирон успел стать на ноги. С недюжинной силой он отбивался от бросившихся на него рослых гвардейцев, сыпля удары кулаком вправо и влево; солдаты отвечали ему силь-ными ударами прикладов, повалили его на пол , вложили в рот платок, связали ему руки шарфом одного офицера и снес-ли его голого до гауптвахты, где накрыли солдатской шине-лью и положили в ожидавшую его тут карету фельдмаршала. Рядом с ним посадили офицера и повезли в Зимний дворец. Поручение, данное Манштейну, было исполнено им так быстро и успешно, что он сам впоследствии удивлялся. "Если бы один только человек исполнил свой долг, то предприятие фельдмаршала не удалось бы; это-то нерадение гвардейцев, на которое не было обращено внимания при великой княгине, и облегчило тот переворот, который год спустя предприняла царевна Елисавета". Бирону при аресте было нанесено до двадцати ран, от которых он окончательно излечился лишь спустя два года. В современных донесениях рассказывается, что по доставлении в Зимний дворец Бирон, от страха и отчаяния, упал в обморок, так что для приведения его в чувство пришлось ему пустить кровь. После обеда, часов около 3—4, его поместили в дормез и под охраной гвардейского капитана и 4 гренадеров отвезли в Александро-Невскую лавру. На Невском за экипажем бежала тысячная толпа простонародья, выкрикивая в его адрес грязные руга-тельства.
Утром 9 ноября Бирон вместе с семейством перевезен был в Шлиссельбургскую крепость. Офицеру, который вез бывшего регента в Шлиссельбург, Бирон предлагал драгоцен-ности, золото и серебро, если он позволит ему броситься к но-гам великой княгини; он умолял, чтобы были милосердны хотя бы только с женою его. Вскоре, однако, Бирон справился со своими эмоциями и вел себя с твердостью, говоря лишь:
-Я заслужил все это!
Утром того же дня Анна Леопольдовна торжественно была провозглашена правительницей. Вышел манифест, под-писанный Синодом, министерством и генералитетом: Император Иоанн III объявлял, что назначенный регентом герцог Курляндский дерзнул не только многие противные государственным правам поступки чинить, но "и к любезнейшим нашим родителям всякое непочитание и презрение публично оказывать, и притом с употреблением непристойных угроз, и такие дальновидные и опасные намерения объявить дерзнул, которым не только любезнейшие родители наши, но и мы сами, и покой, и благополучие империи нашей в опасное состояние приведены быть могли бы: и потому принуждены себя нашли, по усердному желанию и прошению всех наших верных подданных духовного и мирского чина, оного герцога от регентства отрешить..."
Бирона допрашивали несколько раз. 23 и 24 ноября ему было предъявлено 26 допросных пунктов, по которым отбира-ли ответы Ушаков, Леонтьев, Воейков . В пунктах этих пере-числены вины Бирона: он не ходил в церковь, не радел о здо-ровье Государыни, дерзко обращался с принцессой и герцо-гом, предавал мукам лиц, ему противившихся, грозил приве-сти в Россию принца Голштинского, разорял казну, непочти-тельно относился к Императрице, никого не допускал к ней, вступал в дела, его не касавшиеся, вывозил рабочих, необхо-димых в Петербурге, в Курляндию, без вины гневно напускался на сановников, устраивал свирепые забавы, произносил непристойные слова об Императрице, поносил иностранных, союзных России государей и вступал в тайные трактаты, министрам не известные…»
Все возражения Бирона и пояснения, даваемые им, во внимание не были приняты. Надежд на милость у обвиняемого не оставалось, 8 апреля была уже составлена сентенция, в которой объявлялось: " Бирона... по силе государственных прав, Уложения главы второй 1-го и 2-го пунктов, Воинского артикула третьей главы 19-го, 20-го и шестой-на-десять главы 124-го, 127-го, 129-го артикулов и указов 1727, генваря 30-го, 1730, апреля 10-го, и 1732-го годов, декабря 20-го числа казнить смертию, четвертовать и все его движимые и недвижимые имения конфисковать". 14-го апреля опубликован был "во всенародное сведение" манифест Императора Иоанна III, где проводилась параллель между Борисом Годуновым и Бироном, перечислялись вины его в 28 пунктах и объявлялось: "по природному нашему великодушию и в рассуждении добровольного признания, как всегда, так и ныне, особливо к милости больше склонны, тако указали мы его от смертной казни всемилостивейше освободить, а напротив того, со всею его фамилией, тако ж и братьев его обоих, и зятя Бисмарка, которые в объявленной вине оскорбления величества явно с ним обще приличились, по отписании всего движимого и недвижимого имения на нас, в вечном заключении содержать...".
Местом ссылки Бирона назначен был городок Пелым, где для него был выстроен дом, как говорят, по плану Миниха. 13 июня в Шлиссельбург явилась команда, чтобы отвезти Бирона и его семью. В инструкции команде говорилось: "содержать арестантов под крепким и осторожным караулом неисходно и всегдашнее смотрение иметь, чтобы никто из них никаким образом уйти не мог, и в тамошнюю их бытность никого к ним не допускать, бумаги и чернил не давать". На содержание Бирона с семейством было велено отпускать из сибирских доходов по 15 рублей в сутки.