Дом шесть по улице Советской остался стоять в старой части города. Вдалеке от новостроек, торгово-развлекательных центров и гипермаркетов. Теперь было трудно поверить словам жильцов дома номер шесть, что их маленькая площадь с давно позабытым монументом, заросшим сквером и четырьмя скамейками считалось когда-то центром города, а их дом главной достопримечательностью.
Дом вился по улице лентой, часто делая крутой поворот, и возвышался ровно на один этаж после каждого угла. Центральный, пятиэтажный подъезд заканчивался небольшой башней со шпилем наверху. Башен на доме было три. Первую башню, возвели на первом двух этажном подъезде, как точку отсчёта. Башню давно перерос и закрыл собою тополь. На центральную башню, несколько раз вешали флаг, но следили за трикалором плохо. Флаг быстро превращался в цветную, разодранную ветром тряпку. Третья башня была частично разобрана, её не пощадило время. С неё сняли шпиль, в который несколько раз ударяла молния.
Во двор дома можно было попасть только через чугунные врата, закрытые на магнитный замок. Центром двора был фонтан с круглым, как шайба бассейном, в котором возился дворник, скребя дно небольшой лопатой. Перед запуском фонтан тщательно чистили.
Деловую встречу мне назначили на полдень. В этом самом доме, в одной из квартир. Я взглядом поискал нужные окна, и заметил шевеления занавески. Меня заметили, и наверно вели взглядом ещё с площади, с высоты пятого этажа она хорошо просматривалась.
В подъезд меня запустила консьержка с огромным спящим рыжим котом на руках, но пропустила внутрь только после тщательного и детального допроса. Рассказав ей всё как на духу, я попал в огромную парадную дома номер шесть, с мягкой мебелью, хрустальной люстрой и пару пальм, что росли в деревянных кадках. На стенах висели картины одного и того же художника влюбившегося в дом шесть. Все картины были написаны маслом, и являли все явления природы. Дом шесть омывали весенние ливни, укутывали белоснежные сугробы, но больше всего дом засыпало сорванной листвой. Художник очень часто изображал осень. Под каждой картиной висела одна или две чёрно белых фотографий в самодельной рамочке. Строительство дома номер шесть начали фотографировать с заливки фундамента. Целых три фотографии тому были доказательством. Дальше снимали, как вырастал новый этаж, или появлялся дополнительный кран на стройке. Направляясь к лестнице, я вертел головой по сторонам разглядывая картины и фотографии. Практически у первых ступеней, ведущих наверх, вся история дома обрывалась на незавершённой крыше. Может плёнка закончилась, или ещё что-то случилось, но как возносили шпиль, на центральную башню осталось не запечатлённым.
На первом пролёте, меж этажей, история дома продолжилась. Только в место стройки дома на фотографиях красовались люди, точнее жильцы. Грустные или счастливые. С гармонью на празднике или с мётлами и граблями во дворе. Кто-то позирует напротив своих окон, показывая в объектив ключи от квартиры. Вот нарядная ёлка у фонтана в новогодние праздники, с детишками прижимавшие к себе подарки. Опять фонтан, только в июльский жаркий полдень. Бассейн набит детьми под завязку, по всюду брызги и смех. Молодёжь постарше с гитарой вечером на лавочках. Чья-то свадьба, да и не одна. С каждым пройденным пролётом, я становился свидетелем чей-то давно прожитой жизни.
Остановившись у нужной двери, я хорошенько протёр лицо и шею влажной салфеткой. Пока протирался от пота, ещё раз в голове прокрутил будущий разговор с клиентом. Сосредоточенный и уверенный в себе, я протянул руку к дверному звонку.
Будущий разговор просто вылетел из головы, не оставив даже воспоминаний о себе, когда дверь мне открыла гувернантка. В строгом чёрном платье, с белым передником. Хорошо уложенными волосами под накрахмаленным чепчиком. Гувернантка сцепила руки замком на груди, кивком поздоровалась со мной, и сделала шаг назад, приглашая войти.
Я замешкался в дверях. Поздно ответил кивком на кивок, затем громко поздоровался. Наконец поборов смятения, я решился войти и очутившись в прихожей, я в конец остолбенел.
По размерам прихожая была с огромную комнату, с множеством закрытых дверей. Вдоль стены стоял кожаный диван с кофейным столиком, также в прихожую свободно влезли два кресла и шкаф с разъезжающими зеркальными дверцами.
Гувернантка что-то говорила мне, я слушал её в пол уха, а сам восторженным взглядом обводил прихожую. Это сколько же комнат в этой квартире? Я чуть не ляпнул этот вопрос вслух, но вовремя прикусил язык зубами, и отвлекся от мыслей, увидев удаляющую спину гувернантки.
Гувернантка остановилась, не дойдя до одной из дверей. В место того что бы взяться за ручку двери, она обернулась, и уставилась на меня непонимающим взглядом. Я застыл полусогнутым со вторым ботинком в руках, понимая, что делаю что-то не так. Правый ботинок слишком громко стукнулся о паркетный пол, заставив гувернантку чуть вздрогнуть и обернуться.
За этой немой сценой нас и застала хозяйка квартиры, она вышла из одной из дверей, чтобы узнать, почему гостя так долго держат в прихожей.
Людмила Ивановна, быстро подсказала мне память. Я широко ей улыбнулся, оставил в покое второй ботинок, и бодро поздоровался с хозяйкой квартиры, не забывая при этом улыбаться.
- Меня зовут Глеб – начал я знакомство. – Я с агентства недвижимости Жэ-Жэ.
- Тамара принеси для нашего гостя тапочки. – Людмила Ивановна изучила мои носки, затем стала разглядывать меня. – Здравствуй Глеб. Вы очень пунктуальны для молодого человека. Сейчас это качество роскошь.
В ожидании тапочек, мы больше ни сказали друг другу, ни слова. Я стоял молча, разглядывая свои белые носки. Чёрт меня дёрнул ботинки снять. Тамара с подношением тапочек не шевелится, пропало где-то, или заблудилась. Переведя взгляд с носков на хозяйку квартиры, я стал поглядывать на неё украдкой, делая вид, что разглядываю орнамент лепнины, позади неё.
Людмила Ивановна достигала мне в росте по грудь, и если не тугая, скрученная в канат коса, что сидела на её голове как корона. То была ещё намного ниже. На шее висели крупные бусы, размером каждая с грецкий орех. Цветом бусы были ярко красными, в тон таким же серьгам. Бусы много внимания привлекали к себе, но Людмила Ивановна носила их не для привлечения мужских взглядов на своей груди. Я заметил её руку, что очень часто тянулась к одной из бусин, и найдя её, начинала вертеть её на нитке. Людмила Ивановна была одета во всё чёрное и блестящее. Чёрная блузка с небольшим цветком на левом плече. Чёрная юбка обтянута дамским ремешком с серебряной бляшкой в виде цветка. Ремешок оплетал достаточно миниатюрную талию, но предательски подчёркивал небольшой животик. Мне он напоминал плохо надутый резиновый мячик.
- Может, пока присядем? – Людмила Ивановна жестом пригласила к дивану.
Упираться я не стал. Нужно было как-то выходить из этой дурацкой ситуации. Отлепившись от стены, я довольно быстро дошёл до дивана, но не успел присесть на него, как с тапочками в руках в прихожую зашла Тамара.
- Чудесно! - Людмила Ивановна искренне всплеснула руками при виде розовых тапочек с бантиками на моих ногах. – Тамара сделай нам чай, мы будем в кабинете.
До кабинета нужно было ещё дойти, по петлять по тихим коридорам, распахнуть пару белоснежных дверей. Квартира и внутренняя убранство мне нравилось, всё больше и больше. Сам бы сюда сейчас въехал, и ничего не стал менять. Оставил бы потускневшие обои, старую мебель, картины в позолоченных гобеленах и бронзовые статуэтки с часами. В квартире было тихо, прохладно и почти везде царил полумрак. Казалось, что жильцы этой квартиры ходят в этом полумраке благодаря кошачьим глазам.
В кабинете находился хозяин квартиры, он стоял у окна, шевелил рукой плотные, тёмно зелёные шторы о чём-то сильно раздумывая. Иван Петрович был на десяток лет старше Людмилы Ивановны и совсем немного выше. В окно он поглядывал искоса, прячась от солнца, и сильно щурился, если смотрел вдаль. На наше появление хозяин не отреагировал ни как. Ни обернулся, чтобы разглядеть меня, ни кивнул на моё приветствие, словно нас здесь и не было.
Меня усадили в мягкое, тесноватое кресло. Левым локтём я задевал журнальный столик, над головой висела полка с книгами, заставляя меня прятать голову в плечи. Немного развернуться к Людмиле Ивановне лицом не получалось, мешало узкое кресло. Пришлось в её сторону выворачивать шею, и пряча голову от нависшей полки немного съехать вниз, закинув ногу на ногу. Несчастный тапок сразу же слетел с ноги.
- Мы подготовили все перечисленные Жанной Игоревной документы, немного подстраховались, и я решила дополнить список, чтобы вам не ездить за каждой бумажкой.
- У нас работа такая. – я, улыбнулся и положил увесистую папку с документами себе на колени. Убирать папку в портфель не стал, для этого нужно было ломать удобную позу и усаживаться заново. – Меня предупредила Жанна Игоревна, что у вас есть требование, которое вы хотели внести в завещание. Вы не стали об этом уточнять по телефону сославшись, что вы ещё раздумываете. Я хочу уточнить. Вы не передумали?
Людмила Ивановна бросила косой взгляд на мужа, и не торопясь с ответом, стала пристально наблюдать за реакцией Ивана Петровича. Я ждал, чуть ёрзая в кресле боясь удариться головой о книжную полку. Иван Петрович оставил шторы в покое. В два шага дошёл до рабочего стола. Удобно сел в мягкое кресло, и как ни в чём не бывало, уставился сквозь меня. Я голову даю на отсечения, но меня хозяин квартиры продолжал в упор не замечать. Словно я пустое место, и давно не могу видеть своего отражения в зеркале. В кабинете повисла тишина. Я не лез повторять вопрос, а с ответом тянули оба, хотя я и не рассчитывал, что Иван Петрович скажет мне сегодня хоть слово.
- Мы не передумали. – выдавила из себя Людмила Ивановна, продолжая косится на мужа. Удостоверившись, что муж не лезет в разговор, она продолжила смелее. – Данное условие, что просит Иван Петрович внести в завещание, является так сказать. – Людмила Ивановна стала подбирать подходящее слово, давно вертевшееся у неё на языке. – Ключевым. – сладко протянула она, рот у меня сразу наполнился слюной от воспоминания вкуса ириски. – Без его выполнения вся процедура вступления в наследство станет невозможным.
- Я понял вас. – решил помочь я Людмиле Ивановне. – Мне нужно досконально выслушать ваше требования, чтобы я юридически правильно прописал его в завещании. – я легко поменял ноги местами, лишившись тем последнего тапка на ноге. Залез во внутренний карман лёгкого пиджака, и достал блокнот с ручкой. Найдя чистый лист, я щёлкнул ручкой, приготовившись записывать. – Что именно хочет Иван Петрович?
- Иван Петрович желает, чтобы его похоронили вместе с колодой карт.
- Понимаю. – я сделал серьёзное, задумчивое лицо, даже напустил тень, показывая как я сильно призадумался, при этом щелчком вернул стержень ручки обратно. Записывать было не чего. – Думаю проблем с этим не будет. Нужно будет прописать точное количество карт, год выпуска, завод изготовителя, серийный номер если есть. – я стал загибать пальцы на левой руке, помогая себе правым указательным. – Если карты сделаны на заказ, либо выполнены известным мастером или художником. Нужно всё прописать, желательно заснять на фотоаппарат всю колоду карт, пронумеровать и всё задокументировать.
Иван Петрович резко вскочил с места, задев коленями край рабочего стола. Настольная лампа с зелёным, стеклянным абажуром завалилась на бок, и опрокинула стакан с карандашами на стол. Я затих с оставшимися не загнутыми пальцами, с открытым ртом, и оборванным на полуслове.
- Всего из перечисленного не нужно делать. Поверьте нам, слово и пожелание Ивана Петровича для нас закон, и всё будет сделано, как велит Иван Петрович. Верьте нам на слово.
Людмила Ивановна попыталась мне улыбнуться, но вышло криво и не искренне, при этом сильно прокручивая бусину на нитке. Руки её тряслись. Иван Петрович после резкого вскакивания вернулся к окну, продолжая нас не замечать.
Я закрыл рот, чувствуя, как язык пересох, в горле закололо. Захотелось выпить стакан воды, достать салфетки с портфеля и хорошенько ими протереть лицо. Кажется, я опять вспотел, а лучше уйти из этого дома.
- Я верю вам. – теперь я выдавливал из себя слова, борясь с хрипотой и не зная, как на мои слова отреагирует Иван Петрович, теперь от него я ожидал всего. – Моя работа требует… - я не успел договорить. Людмила Ивановна положила свою ладонь на мою руку. Успокаивающе посмотрела мне в глаза. Мы с минуту по перемигивались взглядами. Бусина на нитке несколько раз крутнулась.
- Вы главное пропишите требования Ивана Петровича в завещание, а мы всё сами организуем. Если у вас возникнут вопросы, не стесняйтесь, звоните. Все контактные номера телефонов я указала.
Вопросов было сейчас с океан, но я понятливый, мне мягко дали знать, что на этом разговор закончен. Я твёрдо кивнул, показывая, что всё прекрасно понял. Вылез из кресла. Попрощался с Иваном Петровичем. И не дождавшись от него прощального кивка, вышел из кабинета в след за Людмилой Ивановной, оставив тапки у кресла.
- 2 –
На только что отошедший с остановки трамвай я и не торопился. Не стал даже смотреть ему вслед. В место того чтобы остаться на остановке и дождаться следующего, я купил в ларьке холодную банку газировки, и углубился внутрь двора, зная, что там есть пару приличных лавочек. Торопиться было не куда. Главную задачу на день я выполнил. Впереди ждала меня нудная, монотонная работа с бумагами, к которой приступать не хотелось. Сделав хороший глоток из банки, я откинулся назад, вытянув руки вдоль скамейки. Прищурил один глаз от приятной щекотки майского лучика, что пробивался сквозь сочную зелень кроны деревьев. Пару раз с наслаждением вздохнул. Откинул голову назад, и с удовольствием закрыл глаза. Внутри меня было тихо. Я дышал с наслаждением, чувствуя дуновение ветерка на лице, руках. Пропал шум улицы, я стал глух и слеп, но идиллия продолжалась не долго. Завибрировал мой телефон в кармане пиджака. Пришлось прозреть и обрести слух достать телефон.
- Ну как? - сразу раздалось из трубки. – Как всё прошло?
Звонила мне мой директор, мой прямой работодатель. Жданова Жанна Игоревна, являющая действующим нотариусом и директором агентства недвижимости Жэ-Жэ, а вне работы и агентства моя родная тётка и крёстная. В агентство я попал относительно недавно. Сразу после поступления в университет, на юридический, закончив неплохо одиннадцатый класс сельской школы. Из деревни в город меня перевезла Жанна, она приехала ближе к моему выпускному, на пару деньков погостить, и сразу же поставила моей матери условие, что после окончания школы собирала сына в город, и со словами нечего здесь коров пасти, упылила в город. Я был не против от предложенных мне условий, если не смотреть матери в глаза, я сказал бы даже, что был очень рад им. Так я стал городским. Достаточно легко поступил в институт. Юридический факультет выбрала за меня Жанна. Со словами так надо, мы подали документы в приёмную комиссию, и я опять не был против. Жил поначалу с Жанной, в её двух комнатной квартире, но прожил не долго. После пару удачных сделок, Жанна приобрела однокомнатную квартиру на окраине города, в которую заселился я, и опять я не был против.
Первое время в агентстве я занимался тем, что снимал копии с документов, стоя весь день у ксерокса. Так у меня появилась моя первая, совсем не пыльная работа, и благодаря этому в агентстве появился лишний стул, мой стул. Затем над стулом, я прикрутил полку, для своих личных вещей и папок с документами. Вскоре появился и стол с телефоном, на котором я висел полдня, принимая заявки от населения о сдаче в аренду, или купли-продажи квартир. Остальные полдня, я проводил в разъездах по всему городу, показывая те самые квартиры клиентам.
Год пролетел незаметно, за ними ещё один. Я с головой стал городским, отрастил несколько юридических клыков. Я стал подкован во всех делах касающихся купли-продажи, или вступления в наследство. Палец мне в рот совать стало опасно.
- Ты почему меня не предупредила, что клиент с при бабахам? – ответил я вопросом на вопрос.
- Как это не предупредила? – подавившись возмущением, ахнула в трубку Жанна. – Я же сказала тебе, что старики, а от них всего можно ожидать.
- Не договариваете вы Жанна Игоревна.
- Но, но. Попрошу без наездов. Так как всё прошло?
Я на секунду призадумался. Прокрутил в голове всю встречу. Зачем-то пожал плечами, словно Жанна меня сейчас видит.
- Нормально. – решился я на ответ, после полного анализа встречи с клиентом. – Документы у меня, я почти в офисе, думаю проблем ни каких не должно быть, даже если учесть их странную просьбу, но думаю это не страшно.
- Это хорошо, просто замечательно. Я надеюсь на тебя. Знаю, что ни подведёшь, но к делу отнесись со всей серьёзностью, что бы клиент не попросил. Какое кстати пожелание пожелал клиент?
- Совсем пустяковое, можно сказать не о чём толком и не просили. Иван Петрович желает быть похоронен вместе с какой-то колодой карт.
- Имеют полное право. Хочет, так сделаем. Люди обратились к нам серьёзные, и не через рекламу, а нам их посоветовали такие же серьёзные люди, как и они. Поэтому сам должен понимать всю серьёзность сделки.
Жанна умела одновременно хвалить и наставлять, заряжая на работу. От такого заряда хотелось сразу же приступить к работе, разобраться со всеми делами и выполнить работу на отлично, лишь бы Жанна опять похвалила.
- Я понимаю.
- Знаю. – достаточно твёрдо подтвердила мои слова Жанна. – Поэтому ты и ведёшь это дело, от начала и до конца, и держи меня в курсе событий.
На следующий трамвай я не опоздал. Немного потоптавшись на остановке, я благополучно разместился у окна на теневой стороне подъехавшего трамвая. В голове всё ещё шёл разговор с Жанной. Я слышал его заново, больше того, я мог прокрутить разговор на начало или отмотать к середине. – ты должен… надеюсь на тебя… Всё бились Жаннины слова в моей голове. Чтобы избавиться от наваждения, я кивнул сам себе и про себя сказал: – понимаю, всё сделаю. Разговор в моей голове прекратился. Улетучился голос Жанны, словно она опять повесила трубку.
На долго меня не хватила. Тот заряд, что превратился в пистон, слишком быстро прогорел во мне. Зайдя в офис, я первым делом скинул с плеча надоевший мне за день портфель, оттягивающий плечо. На секунду почувствовал себя школьником. Улыбнувшись такому сравнению, я уселся за свой рабочий стол, включив компьютер.
Моей голубой мечтой, а может и заветной, была покупка собственного автомобиля. Ни какой-то там развалюхи, или ведра с гайками, а настоящую иномарку, пусть и подержанную.
О чём ещё может мечтать молодой студент, имея отдельное жильё, с которого не погонят в любой момент. Хорошую работу с достойной оплатой труда? Правильно! Машину! Вот именно его для счастья и не хватало. Первые шаги к своей мечте были сделаны. Я получил права, купил копилку в виде свинки с надписью на авто, с боку под прорезью, и на этом дело встало. В копилку деньги я складывал. Исправно и почти каждый день. Но совал в прорезь не купюры, а ссыпал мелочь, после поездки по городу. На всех видах транспорта. Так из сумок кондукторов мелочь перекочевывала в брюхо моей ненасытной свиньи. Деньги на автомобиль я копил. Достаточно редко получалось, но при первой же возможности, свободные деньги я относил в банк. Складывал средства не на карточку, а чтобы сложнее было снять, всё складывал на книжку, и как я не прятал её от самого себя, всё же я снимал с книжки больше, чем положил. То крыша дома в деревни потечёт. Отец решил баню новую срубить. Чердак во второй этаж превратить. Мотоблок вместо лопаты приобрести. Деревня мне теперь казалась не уютным домом, в котором я вырос, а моей свиньёй копилкой, такой же ненасытной.
С каждой весной мечта о покупки машины отдалялась от меня на километры. Вскоре придётся встать на цыпочки, чтобы разглядеть её в дали. Поэтому моей отдушиной оставалось пролистывание сайтов с продажей автомобилей, но и любимое дело не пошло на пользу. Увидев, как подскочила неоправданно цена на моё счастье, я расстроился и выключил компьютер.
Подтянул портфель поближе, достал папку с документами, и принялся за работу, как этого хотела Жанна.
Каждый документ, что свидетельство о рождении, что документ на собственность, были аккуратно вложены в отдельные файлы. Собрав все документы на собственность, я отложил их в сторонку, решив заняться родственниками Ивана Петровича. После пяти минут возни с документами, я познакомился со всей малой роднёй Ивана Петровича, который за свою не малую жизнь воспитал троих детей. Старшего сына назвали Иваном, наверно в честь отца, также Иван Петрович имел двух дочерей. На этом ознакомление с семьёй Лисиных закончилось. Жена, трое детей, вот и вся семья Ивана Петровича. Больше родни у него не было. Ни тётки, ни дядьки, ни братьев и сестёр. У таких состоятельных людей, как Лисин Иван Петрович, должно быть полно родни, и слететься они должны после похорон, как вороньё на помойку, а тут даже гроб не кому нести. Я одёрнул себя, что говорю о живом человеке в прошедшем времени.
Дочери не живут в России, уже лет семь. Иммигрировали в Канаду. Обе замужем, у каждой по ребёнку. Старший сын не женат, и в браке не состоял. Детей у него на стороне нет, и оказывается сёстрам он брат только по отцу. Иван Петрович был женат на гражданке Елене Гурьевны, но в браке прожили не долго. Вот свидетельство о смерти Елены Гурьевны. Ваня ещё ребёнком был, как матери не стало, наверно очень смутно её помнит.
А вот собственности у Ивана Петровича было по больше, чем родни. Шести комнатную квартиру на улице Советской, планирует разделить между дочерьми. Сыну отойдёт трёх комнатная в новостройке, причём в хорошем районе, где он и проживает. Загородный дом с двадцатью сотками земли поровну делит между детьми. Несколько счетов с хорошей суммой в банке отписывает всё до копейки детям, так же отойдут несчастным от потери кормильца по четыре килограмма золота. Я перечитал ещё раз. Ошибки нет, и не может быть. Иван Петрович хранил в банке двенадцать килограмм золота в слитках. Которые по его кончине, хотел поровну завещать детям. Непонятно почему, но Людмиле Ивановне придётся в дальнейшем уповать на свою пенсию, и воспитанию своих дочерей, думаю не бросят мать-старушку дочери, после такого получения наследства, заберут к себе. Немного было странно, что Иван Петрович не упомянул в своём завещании Людмилу Ивановну. Законную жену, с которой прожил больше сорока лет. В место упоминания о жене, в завещании он решил вспомнить какие-то карты, которые мне нужно будет сюда вписать. Перед глазами предстала Людмила Ивановна с широко открытыми глазами, в которых явно читался страх, и просьба не перечить, не настаивать. – мы во всём сами разберёмся. Шептали её увядшие губы, а пальцы всё прокручивали бусину на нитке.
Документов на собственность оказалось предостаточно. Единственные документы, которые я держал перед глазами дольше остальных, были на загородный дом. И чем больше я держал их в руках, тем больше понимал, что с этим домом придётся повозиться. С остальными документами на первый взгляд было всё в порядке. Пролистав всю папку до конца, на наличие пропущенных мною документов, я наткнулся на обычный тетрадный листок, сложенный в четыре раза. Лист был исписан ровным, старательным почерком. Писали чернилами. От прочитанного, я свёл брови, сильно призадумавшись. Мне было трудно переключиться с юридических документов, с таким мне привычным языком на чей-то бред. С первого раза текст с листка показался мне именно бредом ума лишённого человека. Вторая попытка не принесла понимания от прочитанного, написанного кем-то, и не понятно для кого. Пришлось встать, подойти к открытому окну и сосредоточится на тексте. Попробовать заново понять смысл текста, читая про себя и медленно.
Мой день среда !
Восклицал заголовок. Со средой всё понятно. Его день среда, ни четверг и не вторник. Среда это маленькая пятница, подсказал бы я писавшему этот текст, но думаю, он об этом догадывается.
Она хитра, но я знаю, как обыграть её. Сделать так, что бы выигрыш был действительно крупным. Надо ждать. Терпеливо ждать. Ждать когда она действительна будет голодна. Когда её сводит с ума голод, в её голове кроме жуткого голода больше нет ни чего, она не может сконцентрироваться на игре. Её можно обыграть, и взять настоящий куш. Кровь. Сильный запах крови, вот что выведет её из себя окончательно. Я порезал палец. Мне это очень помогло, я обыграл Игнэссу забирающую кровь, и я выиграл!
Знать бы ещё, что всё это значит? Хотя какое мне дело, до обрезанных пальцах, крови и жутком голоде. А вот что именно выиграл? И какой куш стоял на кону хотелось знать. Почерк писавшего был смутно мне знаком, я вернулся к столу и среди вороха бумаг нашёл набросанное завещание рукой Ивана Петровича. Почерки совпадали. Писал один и тот же человек. Сомнений в этом не было.
Я складывал найденный лист по его линиям сгиба, когда в комнату вошла Жанна. Не вошла, а влетела как ветерок. Лёгкая, как дуновение. Яркая, с озорным блеском в глазах, и чуть грустноватой улыбкой на лице. В комнате застолбился её запах духов. Терпкий, ненавязчивый, смешанный с сигаретным дымом.
- Ух! Я сегодня завертелась. Весь день как белка в колесе.
Жанна присела на диван, с размаху бросила рядом ярко красную сумочку, в тон туфлям и губной помаде. Одета она сегодня была в белый брючный костюм, с уменьшенным пиджачком, натянутый на красный топик. Из проколотого пупка сверкала серьга.
- Кофе и сигарету даме! – заявила с дивана Жанна. – Срочно, а то покусаю.
Кофе машина стояла в нашем офисе в дальнем углу, под навесным шкафчиком для чашек. Управляться с кофе машиной я умел, приходилось часто готовить кофе Жанне. Точно такая же кофеварка стоит у неё дома на кухне.
- Ты почему один? Где все остальные?
Жанна достала пачку сигарет из сумочки. Встала, закрутилась на месте, в поисках пепельницы. Обведя офис потерянным взглядом, она стала копошиться на всех рабочих столах, подымая документы, в надежде под ними отыскать пепельницу.
Не найдёт, подумал я, наливая кофе. На крыльце она лежит забытая ещё с утра. Дежурную банку для окурков я ещё вчера в сердцах пнул в кусты. Выходя вечером из офиса, я споткнулся об неё. Вот девки и вышли курить на крыльцо, прихватив пепельницу.
- Кто где. – ответил я пустым ответом, и если промолчал, то ничего не изменилось.
Жанна тем временем заканчивала обыск моего рабочего стола. На поднесённую чашку кофе она благодарно кивнула, а на прихваченную блюдце в место пепельнице закивала усерднее.
- Уже набросал? – Жанна подняла со стола исписанный мною листок. Наконец присела на стул, придвинула ближе блюдце, и хлебнув кофе стала знакомиться с наброском завещания.
Я не знаю от куда это у меня взялось, но ведя дела по завещаниям, я начинал с того, что предварительно стал их набрасывать схемой. Достаточно легко и понятно у меня эти схемы получались. Любой желающий мог ознакомиться со схемой, и понять, что и кому завещал умерший родственникам.
- М-м. – протянула Жанна, думая о чём то своём. Её глаза бегали по схеме, в голове чётко образовывалась картинка. – А трёшка в каком районе? – бросила она через плечо.
Речь шла о трёх комнатной квартире, что остаётся у Ивана.
- На ясной поляне.
- Повезло! – подметила Жанна без завести.
- Он в ней один прописан, и живёт со дня покупки.
- А-а. – протянула Жанна вместо ответа. – Ой, а что это за кучка?
Я сразу понял, что Жанна обозвала мои нарисованные слитки кучкой.
- Это золото, на слитки не похоже разве?
- Золото? В слитках? – Жанна впервые при мне свистнула. Да так, что мне вместо неё привиделся хулиган в кепке, с поломанным передним зубом, и весь разукрашенный веснушками, а из его кармана торчит рогатка, и свистом он пугает голубей с крыши.
- Да, золото. По четыре килограмма на дитя.
- Двенадцать килограмм золота? – присвистнула снова Жанна.
- Расскажи мне о Иване Петровиче? – усаживаясь на диван попросил я.
- Иван Петрович? – Жанна призадумалась, положила лист на место, но продолжила смотреть в него, словно там описана его автобиография. – Он бывший директор завода, можно сказать не бывший, а последний.
Наш завод когда-то огромнейшая артерия советской химии, отгремела и перестала существовать, как и другие заводы страны, после развала союза. Некогда огромнейший завод по размерам с маленький городок, стал приносить стране только одни убытки. Завод разобрали по винтику. А пустые цеха раздали в аренду сотням предпринимателям.
- После закрытия завода чем он занимался? Предпринимательством? Торговлей, или другие должности занимал?
Жанна допила кофе, затушила сигарету об блюдце.
- Ничем он не занимался, и больше ни где не работал, не могу даже предположить чем он все эти годы занимался, как зарабатывал свои миллионы.
- Тогда от куда это всё? – я взглядом указал на мой стол, и лежавшие на нём документы, но Жанна посмотрела только на схему, лежавшую поверх всех документов.
- Не знаю. Может наворовал с завода, что на всю жизнь хватило. Либо клад нашёл, или билет лотерейный счастливым оказался. Люди состояния и в карты выигрывают.
- Я выиграл. – вырвалось из меня. Настоящий куш, крупный выигрыш. Встал текст тетрадного листа перед глазами.
- Что? – не поняла мой бубнёжь Жанна. – Что ты выиграл?
- Я? – я отрицательно покачал головой. – Я ничего не выигрывал. Ты мне лучше скажи, а Иван Петрович в закрытых клубах не появлялся? Может он азартный человек? Картёжник заядлый?
Я знал у кого спрашивать. Нет, моя любимая тётка к азартным людям не относится. Казино, рулетка, карточные игры её не интересуют, а вот закрытые для обычных людей клубы, она штурмовала не один раз, и неважно как, и кто её туда проводил. Знакомства с нужными и влиятельными людьми, интересовали её больше всего. Жанна обрастала связями после каждой встречи в таком клубе. Она знала всё, и каждого. Могла смело рассказать всю подноготную. Где, и как украл свой первый миллион. Где любит отдыхать, с кем спать и что есть. Жанна знала всё, и про всех.
- Нет. До вчерашнего дня Ивана Петровича, я не знала и ни чего не слышала о нём. Тёмная лошадка наш Иван Петрович.
Я призадумался, как человек занимавший хорошую должность в девяностых годах смог устоять, и финансово подыматься последующие года не работая в собственной фирме, и не создавая ни какого бизнеса. Жанна знала бы про Ивана Петровича хоть немного, если он проявил финансовую активность, а так он для неё тёмная лошадка. Не могло человеку повести один раз в карты, что выигрыша хватило на столько лет. Даже не лет, а десятилетий. Если судить по ветхому тетрадному листку, что я нашёл на дне папки, то играл Иван Петрович достаточно давно. Столько реформ прожили за это время, деньги действительно должны были превратиться в бумагу, ими можно было только туалет обклеивать, как многие и поступали.
- Ты на сегодня закончил? – отвлекла меня от раздумий Жанна. – Я могу тебя подвезти до дома.
Я согласился. Осточертели мне трамваи и маршрутки, с переполненным и злым народом в них. Поэтому закрыв офис, я достаточно удобно растянулся на заднем сидении. На переднем сидении мне было тесновато, я потерпел бы, будь я за рулём, но Жанна свою машину давала мне только в очень-очень редком случае. Такой случай был единожды на моей памяти, когда Жанна лежала пластом три дня в кровати с перевязанным платком горло и закрытыми глазами от температуры в сорок. Эти три дня, я летал по делам фирмы, и если не частые поездки по всему городу, то за рулём её машины, я так и не оказался.
Свою машину Жанна любила и берегла. Это был подарок её любимого мужа. Надеюсь что и не последний. В семейные отношения Жанны ни лез ни кто, ни с советом ни с помощью. Во-первых, Жанна не позволяла соваться в её семейную жизнь, а во-вторых, и первого было достаточно, что бы даже мой дед с бабкой, имевшие на это полное право, ни когда не вспоминали имя Жданов Олег Викторович.
Всё началось с того, что девятнадцатилетняя Жанна вернувшись домой с учёбы, заявила родне за ужином, что расписалась с каким-то Олегом, которого в глаза не видел ни кто, и теперь она его жена. Собрала не хитрый узелок и уехала из деревни тем же вечером в город, к мужу. Дед с бабкой пол года не видели дочь и её мужа. Через пол года Жанна привезла Олега в деревню знакомиться с роднёй. Олег оказался не плохим парнем, молчаливым, покладистым, и что было самое важное для деда с бабкой, не пьющим. Большего о муже дочери ни чего сказать не могли, так как увидели Олега в следующий раз только через пять лет. За эти пять лет Олег отсидел три, и два года его носило по стране. Жанна все пять лет исправна мужа ждала. Ждала и следующие пять лет, и последующие, которые Олег прожил не зная где. Он мог отсутствовать год, появиться среди ночи, разбудить, поднять с кровати и увезти на море. Мог выбежать в треко и тапках на улицу за хлебом, и пропасть на полгода. Последним визитом Олег порадовал Жанну подарком. Машина, перетянутая красной атласной лентой с огромным бантом на крыше, стояла под окнами, а Олег с огромным букетом роз у её ног.
- Тебе завтрашнего дня хватит на дела с завещанием Лисина?
- Нет. Лучше денька два не спеша повозиться с завещанием, и документы на дом меня смущают. Думаю, нужно будет ехать в деревню, выписывай командировочные, или машину давай, я так быстрее управлюсь
Жанна убрала правую руку с руля, не оборачиваясь ко мне, она сложила фигу и сунула мне её под нос.
- Ложка, жена и машина должны быть у каждого свои.- напомнила мне Жанна любимую пословицу. – Так почему два дня? Всё из-за документов на дом?
- Нет. – махнул я рукой. – На дом так чистые документы, но все справки надо обновить. Вдруг после получения наследства захотят сразу же продавать дом, а они оформляли его при царе горохе. Могут возникнуть трудности при продаже.
- В чём тогда проблема?
- Да. – я замялся с ответом, не зная что сказать. – Вроде нет проблемы, только из колеи выбивает предсмертная просьба клиента. Клиент настаивает, чтобы его закопали с колодой карт. Я сунулся со всей юридической помощью, а они от неё отказались, и попросили не соваться. Вот и думай что хочешь. Могли просто промолчать, и тихо в гроб колоду карт сунуть, но им мало этого. Нужно обязательно в завещании это указать, и если не положат умершему, то ни кто наследство не получит, а саму колоду карт не то что показывать не хотят, говорить о ней запрещают.
- Ну и не бери в голову. Впиши в завещание колоду карт, и всё. Ты своё дело сделал. Пусть дальше сами разбираются.
- Мне очень любопытно, что из себя представляет эта колода карт, за что её хотят забрать на тот свет?
Жанна пожала плечами, перестроилась в правый ряд, готовясь к повороту не включив при этом поворотник. Сзади гневно за матерился клаксон.
- Может счастливая? – предложила Жанна. – Знаешь, есть такие люди, выиграют в казино крупную сумму денег и начинают выклянчивать у крупье эту самую колоду карт на память, с которой так повезло. Положат в рамочку, повесят на стену и будут подводить к ней всю родню, показывая и рассказывая, как он обогатился. Или раньше мода была на карты с голыми бабами. Почти у каждого уважающего мужика была такая колода.
- Голова кругом от этих карт. Надо у начальство прибавку требовать.
Жанна вновь убрала правую руку с руля. Не оборачиваясь ко мне, вновь сунула фигу мне под нос.
- Сегодня не мой день. – разглядывая фигу во второй раз за день, пожаловался я вслух. – С машиной обломали, повышение зарплаты на корню зарубили.
- Завтра будет твой день. – Жанна улыбнулась мне в зеркало заднего вида. – Завтра составишь завещание не о чём не думая, и не на что не отвлекаясь. Всё сделаешь, как раньше. Лисины просили не затягивать, так что завтра жду от тебя завещание у себя на столе.
- 3 –
Жанна оказалась права, наверно, как всегда. День начался легко. Перед тем, как сесть за документы, я напрочь забыл про колоду карт. Составил завещание, указал не двух мысленно о колоде карт, а чёрным по белому прописал. Хотите наследство? Положите в гроб колоду карт, а какую и зачем ни кому не интересно, хоть сами нарисуйте, но главное, чтобы колода карт была в гробу.
К Жанне лично на приём пробиться не получилось. Приёмный день был в самом разгаре. Толпа народа околачивалась в приёмной, ожидая своей очереди, и держа дверь в глухой обороне. Стульев на всех не хватало. Завещание пришлось оставить на столе у секретаря. Чуть подумав, я добавил к завещанию все ненужные теперь документы, оставив только на загородный дом. Дальше я был свободен. Решив больше не за что не браться, пока не закончу с делами Лисиных целиком, я уехал домой.
Казалось полдня вырванного из рабочего дня, должны были пойти мне на пользу. Полдня я мог заниматься любыми делами на которые катастрофически не хватало времени. А времени мне не хватало на, что бы посидеть в интернете на сайтах о машинах. Повисеть пару часов в социальных сетях, разглядывая чужие фотографии, и переписываясь не о чём. Полежать на диване с журналом на груди и отпуская храп к потолку. Походить с кружкой чая по дому, и кроша печеньем сделать пару ненужных звонков. Приготовиться ко сну, что бы раньше лечь и выспаться, но вспомнить об этом только во втором часу ночи. Затем вскочить ни свет ни заря, и пулей вылететь из дома, что бы успеть на первую электричку.
Деревня Новинки находилась в удалении от города двумя часами езды на электрички, затем ещё минут сорок на автобусе. Всё было намного быстрее, получив я ключи от машины а не фигу от Жанны, но делать нечего, и доверившись волею судьбы, я спокойно сидел у окна и мирно посапывал, вскидывая иногда головой.
Судьба ко мне благоволила. Я успел на первую электричку, можно сказать запрыгнул в закрывающие двери. Занял в свободном вагоне место у окна, и смог уснуть. И дальше судьба не подвела. Рейсовый автобус ходивший в день два раза, туда и обратно, благополучно довёз меня до место назначения. Узнав у кондуктора во сколько отправление, я вышел из автобуса, и направился искать сельскую администрацию. На этом искрящийся заряд удачи, что с утра обсыпала меня судьба, с головы до ног, иссякла. Я напоролся на огромный амбарный замок, висевший на ржавых петлях дверей сельской администрации. Сравнив время с часами приёма граждан, я понял, что этого замка, перегородившего мне вход, здесь быть не должно. Я успевал покончить со всеми делами ещё до обеда. Дождаться второй ходки рейсового автобуса, пролезть в переполненный салон электрички, и вернуться к вечеру в свою однокомнатную квартирку, к душу, к дивану с телевизором и вентилятором дребезжащего на треноге.
Потоптавшись у крыльца, я стал курсировать вокруг здания администрации, нарезая круги, и с надеждой заглядывая в окна. В здании было темно и тихо. Вернувшись на крыльцо, я предпринял последнюю попытку, сделав это больше от без из сходности. Я хорошенько затряс замком, и несколько раз дёрнул на себя ручку двери. Не знаю зачем я это сделал, но почувствовал, как внутри мне полегчало.
Сама деревня была большой, но меньше в пару десятков домов чем моя родная деревня, находившаяся в противоположной стороне. Здесь была церковь, клуб, почтамт, библиотека. Пару магазинчиков, ларёк и парикмахерская в подвале закрытой бани. Прогуливаясь по деревни, я тешил себя надеждой, что встречу кого-то из местных, и разузнаю о таинственной судьбе работников администрации. Как назло на улице было не души. Деревня словно вымерла. Создавалось впечатление, что в деревню пришли немцы, и согнали весь народ в один сарай. Даже скотина дорогу не перебегала, и не блеяла голодными воплями через высокий забор. Гавкали собаки, если слишком близко подойти к калитке. Держа в уме адрес дома Лисиных, я подходил к каждой калитке, и пытался найти на почтовом ящике номер дома или название улицы, но был только облаян дворовыми собаками. Решив действовать по другому, я взглядом нашёл самую перспективную крышу из видимых на этой улице. С флюгером, с каминной трубой, может даже с мансардными окнами. Такая крыша нашлась на соседней улице, и подойдя к намеченному дому, я убедился, что этот дом принадлежит Лисиным. Прикрученная табличка к углу дома с названием улицы и номером дома, подтвердила мои догадки.
Дом был двух этажным. Обложенным облицованным декоративным кирпичом, в частых окнах торчали пластиковые рамы. На втором этаже присутствовал довольно широкий балкон, с площадкой для чаепития. Металлический забор из крашенного профнастила, тянулся вдоль улицы достаточно далеко. Я прошёлся вдоль него, и остановился, когда зелёный лист профнастила закончился кирпичным столбом. Дальше был чужой участок, огороженный деревянным частоколом.
Вернувшись к калитке, я приподнялся на цыпочки, и попытался разглядеть двор. Взгляду открылась только широкая тропинка, выложенная цветной брусчаткой, тянувшаяся к дому. Весь двор утопал в зелени, и давно не стриженной травой. Будь калитка открыта, или можно было поддеть засов рукой, я всё равно не стал бы заходить внутрь двора. Мне даже перехотелось ещё раз пройтись вдоль забора. Я отчётливо чувствовал спиной пристальный взгляд. Наблюдала за мной соседка с противоположного дома. Я давно её заметил, бегающую от окна к окну и приподымая занавески. Вскоре к ней присоединился муж, спину жечь стало сильнее.
Понадеявшись, что за то время пока я осматриваю достопримечательности деревни, работники администрации вернулись на свои рабочие места, я решил вернуться назад. Лишь на повороте остановился и обернулся. На дороге, возле калитки Лисиных стоял муж соседки, и пристально смотрел мне в след. В руках он сжимал что-то похожее на бейсбольную биту.
До здания администрации я не дошёл, а решил обогнуть церковь, и посмотреть, что находится за ней. Ещё из далека, я увидел нетронутый замок на дверях, поэтому к администрации решил не идти.
За церковью оказался пруд. Достаточно большой, и кажется ему не давали затянуться ряской и камышом жители деревни. Пруд довольно тщательно чистили.
Остановившись под деревом, я присел на корточки, но вскоре мне это надоело, и я довольно удобно растянулся на прогретом песочке, подложив под голову портфель, и под кряканье деревенских уток задремал. Сидеть на крылечке администрации у пыльной дороги, как пёс, я не хотел. Время сейчас обеденное, и ждать что придут, было просто бесполезно. Поэтому я дремал в тени дерева в своё удовольствие. Вот после обеда есть большая вероятность того, что кто ни будь и объявится.
Надежда была и крепла во мне, пока придя после обеда, я не увидел всё тот же замок на двери. Негодованию моему не было придела. Мне не помогало даже дёрганье двери со всей силы, хотя я сильно старался, казалось, дверь сейчас вылетит из косяка.
- Ну что ты окаянный делаешь? Не видишь что ли, что всё заперто и нет ни кого? Чего ломишься?
Меня отчитывала пожилая бабуля в зелёной кофте, цветном проеденной молью платком, и юбке земельного цвета скрывающая собой обувь. В левой руке бабушка держала сумку, набитую продуктами. Правой, опиралась на длинную палку, хорошо замусоленную руками. Если не расстояние в три ступеньки вверх, что нас сейчас разделяло, то этой самой палкой я получил по хребтине. И огрела чувствительно, руки бабушки были ещё крепки, вон какую сумку домой прёт не горбатясь.
- Мать не ругайся.
- Как это не ругайся? Средь бела дня двери администрации выносят, а если ты там какую печать сопрёшь?
- Печать мне нужна, но поставленная вашим председателем или секретарём. Не подскажите где все? Время рабочее.
- Так нет ни кого. – открыла мне Америку бабушка, затягивая потуже узелок под подбородком.
- А где они? – мягко спросил я. Сердце моё забилось чаще загнанного зайца.
- Так вся деревня у председателя и гуляет, он младшего женил.
Бабушка давно скрылась за поворотом, в направлении своей избы, а я ещё долго стоял на пыльной дороге, и не знал, что мне теперь делать. Вначале внутри меня всё кипело и бурлило, я не знал на чём отыграться, и как выплеснуть кипящую злость из себя. Столько трудов, сил и времени было потрачено за зря, а потом всё как-то иссякло, словно действительно перекипело, только руки повисли от отчаяния.
Идти искать дом председателя, было делом бесполезным, не думаю, что от пьяного председателя можно чего-то сейчас добиться. Оставалось только одно, вернуться к остановке, и дождаться автобуса уехать в город ни с чем.
Остановка была выкрашена в бледно синеватый цвет. Напротив неё располагалось засеянное поле. Я уселся на скамью, и всмотрелся в далёкий горизонт. Дышалось внутри металлической остановки тяжеловато, раскалённый за день металл, придавал слюне металлический привкус. От нечего делать, я достал телефон, и решил позвонить Жанне, и напомнить ей, что жадничать не хорошо. Если она дала мне машину, то я не сидел здесь в ожидании автобуса, а был на полпути к городу
Жанна трубку подняла сразу, наверно до моего звонка болтала с кем-то стоя у окна, я отчетлива слышал проезжающие мимо машины за окном.
- Ни как. – ответил я на Жаннин вопрос о моих продвигающихся делах. – Деревня гуляет.
Начав детальный рассказ о моём сегодняшнем дне, я стал набрасывать картину, выбрав для неё самые мрачные и тоскливые тона. Добравшись до самого главного, и только поднеся руку к холсту, для первого мазка, обрисовывающий всю жадность Жанны, я был бестактно прерван коротким: - Сейчас перезвоню.
Перезвонила Жанна действительно быстро, я не успел подумать обрисовать мне бабушку с грозной палкой, и нужно ли Жанне знать о покушении на мою спину, как раздался повторный звонок.
- Я договорилась. Можешь заселяться в дом. Лисины гостеприимно распахивают перед тобой все двери своего загородного дома.
Жанна, будучи в сотне километров от сюда, решила мою проблему, над выходом которой я даже и не подумал.
- Подойдёшь сначала к дому напротив. – продолжала Жанна давать наставления. – В доме живёт дядя Толя, он приглядывает за домом Лисиных, он тебя и впустит на ночлег. Людмила Ивановна должна ему перезвонить, наверно он уже в курсе всех дел.
Дядя Толя ждал меня у калитки Лисиных, причём без бейсбольной биты, вместо неё в руках он вертел увесистую связку ключей. От дяди Толи пахло свежим навозом. В давно не стриженных волосах торчала солома. Его рукопожатие было по деревенски сильным и хлёстким. Мне показалось, что я здороваюсь с рулоном наждачной бумаги вместо руки, настолько чувствительно он расцарапывал мне ладонь, своими сухими, каменными мозолями.
Во двор меня пропустили первым, я деликатно замедлил шаг на дорожке, и уже смелее пошёл за дядей Толей, который повёл меня в обход дома, а не впуская через главный вход.
- Там много дверей надо открывать. – бросил объяснения через плечо дядя Толя. – Тут осторожней, труба торчит в траве, можешь ногой зацепиться. У меня всё руки не доходят здесь всё скосить, времени нет. Сегодня и займусь, раз пришлось зайти.
От слово пришлось, мне стало не уютно и не по себе. Я почувствовал себя напрошенным гостем, которому не рады.
Дом я начал осматривать с заднего крыльца. Меня встретила достаточно большая комната без мебели, пропитанная чуть горьковато приторным запахом. Настежь открытая дверь ни чуть не проветривала комнату. Запах стоял столбом, и мне он был хорошо знаком, только я его подзабыл. Напомнили источник запаха ульи, стоящие вдоль стены. Запах исходил от них.
Дядя Толя зная хорошо дом настолько, что мог спокойно перемещаться по нему в полной темноте. Где то внутри дома заскрипела дверца, бухнул автомат, и в комнате загорелся свет. Дядя Толя появился в комнате не с той двери, в которую заходил, он вышел из соседней двери.
- Свет я включил не во всём доме. Будет гореть здесь, на кухне и в комнате над нами, в ней и переночуешь. В шкафу возьмёшь бельё. Кровать или диван выберешь сам.
Я кивнул, ставя портфель на один из ульев.
- Мне в магазин нужно будет отлучиться. На обед хотел что ни будь купить.
- Лучше иди к Гали. У неё продукты всегда свежее.
Доставая кошелёк из портфеля, я наделся, что будет продолжение, или хотя бы пояснения, где ту самую Галю искать, но дядя Толя начал о своём.
- Сходи, я здесь пока буду. Покосить надо.
Я кивнул и выбежал во двор. Возвращался я обратно с тяжёлым пакетом в руке, но с лёгким чувством на душе, что завтра я закончу наконец дела, и вернусь домой. Заставила меня поверить в завтрашний день продавщица Галина, работавшая в своём собственном магазинчике рядом с церковью, с невзрачной вывеской у Гали. Помня наставления дяди Толи, я искренне обрадовался, что первый попавшейся на моём пути магазин, оказался самым нужным.
Складывая купленные продукты в пакет, я узнал всё о свадьбе сына председателя. Мне так всё досконально рассказали, что у меня создалось впечатление, словно я сам гулял на их свадьбе. Я узнал всё о невесте, где работает жених, что растёт у них в огороде, и сколько литров молока даёт их бурёнка. Всего этого можно было и не слушать, но я боялся сбить Галину с набранного словесного темпа, и показаться ей не благодарным слушателем. Я знал, что не пожалею, если дослушаю до конца. Концовка должна была меня поразить, и я не прогадал. От разговора остались довольны оба. Скучавшая всё это время без покупателей Галина за стойкой своего магазина в безлюдной деревни, и я. Узнавший, что председатель уже дома отлёживается, а завтра непременно выйдет на работу. Потому что пить нет больше сил, и гуляют третий день. Войдя во двор, я по хозяйски закрыл за собой калитку. Начал огибать дом, и сразу нарвался взглядом на трубу, о которой меня предупреждал дядя Толя. Скошенная трава, была собрана граблями, и свалена кучей под корни яблони. Дядю Толю во дворе видно не было, лишь свист косы прилетал из глубины сада.
Выложив все купленные продукты на стол, я стал прокручивать бутылку импортного пива, пытаясь разглядеть дату выработки. Перед тем как дарить бутылку дяди Толи, я должен был убедиться, что пиво мне подсунули не просроченное. Вертеть бутылку пива перед Галиной мне не хотелось, я побоялся обидеть её таким жестом, хотя женщина давно работает в торговле и должна ко всему привыкнуть.
Дядя Толя зашёл в дом со скрипучим ведром, полной колодезной воды. Мягко опустил ведро на пол, и показав на него пальцем, произнёс: - Воды в доме нет. Насос включать я не стал, поэтому если что приспичит ночью, то с крыльца смело можешь, или в сад иди, я там всю траву скосил, теперь пройти можно.
- Спасибо дядя Толя. – я впервые обратился к нему по имени. – Это вам. – протянул я холодную бутылку пива.
- Буржуйское! – дядя Толя перед тем как взять протянутую ему бутылку, зачем-то вытер ладони об свои штаны. – Я её вечером попробую. Дел ещё полно. Досок нужно напилить, завтра сын приезжает, крышу поможет чинить.
С дяде Толей мы попрощались на крыльце. Договорившись, что завтра он заскочит ко мне к девяти утра, разбудит, если я сам не встану и запрёт за мною дом. На этом мы простились, я отправился на кухню варить себе пельмени, а дядя Толя с бутылкой пива в кармане побежал доделывать дела.
На тот случай если в доме не найдётся соли, я купил два куриных кубиках. Перед тем, как кинуть кубики в закипевшую воду, я хорошенько облазил все кухонные шкафчики, и подаставал все баночки, от железных старых из под кофе, и стеклянных с откидывающими крышечками.
Соль я нашёл. Нашёл так же перец горошком и лавровый лист, но обо всём позабыл, когда на дне одной из банок, я нашёл сложенный тетрадный лист.
Мой день среда! От прочитанного меня бросило вначале в жар, потом в холод. Тот же самый бред, что и в папке с документами в таком же листке. Зачем его переписывать несколько раз? Вчитавшись в следующие строчки, я понял, что текст другой. Только заголовок остался прежним, а смысл совсем другой. Если конечно он есть, этот смысл в двух листках бумаги.
Мой день среда! Он ещё хитрее Игнэссы. Его очень трудно обыграть, но можно. У меня редко, достаточно редко получалось выиграть. Я не знаю, везло мне тогда, или нет, но думаю, я понял, как его обыграть. Да, я знаю, как лишить этого старикашку его так любимого золота. Надо ждать, терпеливо ждать и верить. Верить в то, что поймав раз удачу за хвост, главное не отпускай её сразу, даже если выигрыш будет велик, и не бойся на его предложения поставить всё на кон, ответить словом да.
Опять тот же старательный, ровный почерк. Опять игра и выигрыш. Листки не надо было сравнивать между собой. Почерк был одного и того же человека, а точнее Ивана Петровича. Игрока везунчика с особой колодой карт, которую так сильно хочет забрать с собою в загробный мир. Зачем? Может действительно колода счастливая, как предполагала Жанна, или краплёная? Выигрыш был не честным? Но можно скрыть по-другому, порвать, сжечь колоду, растоптать, но зачем зарывать с собой? Вопросов было больше чем ответов. Хотелось знать больше. Я мог строить только предположения, а от них лучше не становилось. Я ломал и строил все свои предположения. Всю ночь строил и ломал. Давно затихла пила дяди Толи. Все доски были напилены. Спала деревня, но не спал я. Лёжа на диване на втором этаже загородного дома семьи Лисиных, я лежал с открытыми глазами, и разглядывал тьму ночи перед собой. Я продолжал думать. К рассвету я уснул так ни чего не придумав однозначного, и не оставив ни одного целого предположения, я уснул. Всё было сломано.
Когда в дверях появился дядя Толя, я допивал вторую кружку быстрорастворимого кофе, купленную ещё вчера. Оставив после себя только чистую посуду, я вылил остатки воды из ведра с крыльца, и оставил ведро на виду, рядом с ульями. Я был полностью готов. Дядя Толя выключил свет в доме, напоследок пробежался по комнатам, и вышел на крыльцо, достав связку ключей. Я стоял рядом, зевал и мотал головой, спать хотелось просто смертельно.
- Ты мне скажи, хозяева решили дом продавать?
Я довольно долго давил в себе зевоту, но она лезла и лезла из меня.
- Нет. – успел я ответить между зевотой и замотал головой. – О продаже речи не было. Документы привожу в порядок.
- Жалко будет, если захотят продавать. У меня, как на зло денег нет. Сыну в городе жильё прикупил.
- Дом хороший, я на вскидку не могу сказать сколько за него запросят, но знаю одно – дорого.
Дядя Толя не весело закивал, проверяя дверь, хорошенько её подёргав. Прощались мы на дороге. Дядя Толя тряс мою руку, и долго её не отпускал. Я улыбался, и на его приглашение приехать ещё раз, но уже к нему в гости, благодарно кивал. Мы так и расстались, пообещав друг другу, что ещё непременно свидимся. Я ушёл, а дядя Толя ещё долго стоял на дороге, и смотрел мне в след, пока я не скрылся за поворотом.
Председателем и главой администрации деревни Новинки, был тучный мужчина с круглой, бритой головой. За которую, он постоянно держался обеими руками. Окна в кабинете были открыты на распашку. Столовый графин был почти пустой, а настольный вентилятор включен на максимум, и повёрнут к хозяину кабинета. Ножки вентилятора были прижаты стопкой книг, что бы от дребезжания, вентилятор не слетел со стола.
Я представился, начал перечислять, что мне понадобилось от сельской администрации, и вообще, зачем именно сегодня я пришёл в такое недоброе утро.
Председатель слушал меня в пол уха, и кажется мой гудёшь и шум, который я создавал с помощью рта, его откровенно раздражал. Мне показалось, что председатель зажал уши руками, и кажется, мои слова и просьбы, были не услышаны. Председатель делал вид, что меня в кабинете вообще нет. Есть он, вентилятор, графин, и трясущая рука пытавшиеся направить стакан с водой к сухому горлу. Перед председателем, я выложил документы, поверх них положил расписку от Ивана Петровича, что являюсь человеком, который может вести дела от имени Лисина Ивана Петровича. Председатель смотрел на стопку документов мутными глазами. Для приличия взял первый попавшийся лист, и поднеся его ближе к глазам стал читать, чуть шевеля сухими губами. Мне казалось, что положив перед председателем билеты на завтрашнее представление цирка, что растянул свои шатры на радость детям, то ни чего бы не изменилось. Председатель не понимал, что он читает, и зачем ему это нужно.
Я ждал терпеливо и молча. Я больше ничего не говорил, просто нависал над столом главы администрации, и продолжал молчать. Я молчал, когда председатель прочитав полностью один документ аккуратно его откладывал на краешек стола, и принимался за следующий. Когда пришло прозрение у председателя, я не заметил. В это время я скрежетал зубами задрав голову к потолку, что бы не видеть всего этого дурачества, и лишь вздрогнул от его вопроса, чуть не прикусив себе язык.
- Так вы от Лисиных? – просветлело на миг лицо председателя, а сухие губы чуть растянулись в улыбке найдя взглядом знакомую фамилию. – А что ж молчите стоите?
Я облегчённо вздохнул, и порадовался, что в деревни Новинки вновь разумный председатель.
- Значит дом хотят продавать. – почему-то сделал вывод председатель.
Я вновь повторился, и рассказал то, что совсем недавно рассказывал дяди Толи. Так же обеспокоенного этим же выводом.
- Жалко. – продолжал председатель горевать, словно не слыша меня. – Поможем, поможем. Все документы подготовим. Минут двадцать подождёте?
Я ждал меньше. Более того, я домчался до станции с ветерком. Сидя в кузове сельского грузовичка, придерживая пустые бидоны из под молока ногами и руками. Меня подвезли на машине до станции, по огромной просьбе председателя. За такой добрый жест его трясущейся руки, я выразил искренние благодарности, ведь через два часа, я был уже в городе с огромным желанием покончить со всеми делами именно этим днём. Сдать документы Жанне, и больше ни когда не вспоминать семью Лисиных с её колодой карт. Постараться всё забыть.
В приёмной Жанны было на редкость пусто. Все стулья были свободны, и ни кто не толкался в томительной очереди. Поэтому я смело вошёл в кабинет без стука. Жанна с кем-то вела беседу по телефону, и слыша её смех, я сделал вывод, что разговор не по работе.
Не теряя времени, я стал выкладывать все документы на краешек стола. Краем глаза увидел знакомый почерк, и вздрогнул, что первые строчки начнутся со слов Мой день среда! Но это было завещание Ивана Петровича написанное его ровным, старательным почерком, и заверенное Жанной. Неужели всё? Все дела сделаны, все документы собраны и подшиты? Я присел на краешек стула переведя дух. Откровенно и облегчённо вздохнул. Жанна насмеявшись в трубку закончила разговор словом – перезвоню. Подошла ко мне, потрепала волосы на загривке.
- С приездом! – обняла меня за плечи Жанна. – Всё удачно?
Я указал пальцем на краешек её рабочего стола и на стопку документов, не спеша начал рассказ. Быстро закончить, и убежать домой не позволила Жанна. До конца рабочего дня мы проболтали вначале о Лисиных. Видя, что я начинаю закипать, и мне эта тема больше не интересна, Жанна закончила свой рассказ о том как съездила к Лисиным. Я терпеливо слушал, не перебивая её. Чуть ёрзая на стуле, и отмечая в себе, что раздражаюсь, и ни чего больше не хочу слышать об этой семье, но Жанну пришлось дослушать. Потом попили чай. Жанна наметила мне работу на будущее, я же перевёл разговор на тему университета, и успел только сказать, что хорошо бы появиться на глаза преподавателей, сессии скоро. Жанна лишь махнула на меня рукой, и продолжила щебетать о работе. Не скрою, совмещать работу с учёбой. Да именно так, вначале работа, а после учёба, мне помогала Жанна. Вернее её связи. Меня ни разу не пытались отчислить с университета, или специально завалить на сессии такого рьяного прогульщика. Наоборот. Я всё всегда сдавал, будучи даже не присутствуя на сессии. Канючил и юлил, я только от одного. Мне хотелось немного отдохнуть. По студенчески и со студентами. Завертели меня Лисины, сбили с колеи, и что-то поселили внутри меня. Я чувствовал, что внутри меня что-то изменилось. От упоминания фамилии Лисиных, у меня сразу подошла кровь к голове. Чувствуется мне, что я ещё долго буду их помнить.
- 4 –
Начало дня я начал в университете. Из нашей группы в студенческой столовой, после первой пары собралось с десяток однокурсников. Мы весело болтали, травя байки и анекдоты пожёвывая пирожки. Мой чай в пластиковом стакане исходил паром на подоконнике, я ждал пока, он остынет, мирно пережёвывая пирожок с капустой.
День был лёгким. Голова чистой и свежей. Я выспался, с отличным настроением пришёл в университет. Отсидел первую пару, и легко просижу на последующих, а с последней мы сбежим. Мы, это вся группа. Правда не сбежим, а тихо соберемся, и уйдём. С ректором всё было договорено, так что это не прогул. Уйдём в парк. Начнём праздновать день рождения однокурсницы вначале в парке на скамеечках, а после куда выведет студенческая стипендия. Всё было бы замечательно, и именно так как задумывалось, если не звонок Жанны.
- Лисин Иван Петрович умер. – вместо привета объявила мне Жанна.
Голова моя закружилась, рукой нащупав подоконник, я впился в него пальцами, чувствуя, как земля пропадает из под ног.
- Когда? – охрипшим голосом спросил я.
- Сегодня ночью. Ты мне нужен. Дел навалилось разом, чувствую я не справляюсь, и в офисе Тамара Фёдоровна кажется повесится грозится. В пятницу мы должны будем присутствовать на похоронах. Всё я жду тебя, давай быстрей в офис возвращайся.
- Мы? На похороны? Я… - я замямлил не зная что сказать, как отвертеться. На похоронах я не хотел присутствовать. Всё бы отдал, что бы не идти. Даже если я и придумал чем прикрыться, что бы отвертеться, Жанна всё равно не узнала об этом. Я продолжал стоять, и якать в трубку, из которой давно раздавались одни гудки.
Пришлось прощаться с однокурсниками, и извиняться перед именинницей. Не забыв сброситься на подарок, я покинул институт, и отправился в офис.
В офисе царил кошмар. Народу было полно. Две сотрудницы из трёх не вышли сегодня на работу по уважительной причине. На растерзание клиентам остался я, и Тамара Фёдоровна. Пожилая женщина, умная и мудрая. Меня она многому научила. За стенкой разгребала свою работу Жанна, я усиленно постучал по стене кулаком, давая знать Жанне, что я на месте. Чуть слышный шлепок ладошки сразу же вернулся обратно.
Офис агентства Жэ-Жэ находился на первом этаже в однокомнатной квартирке. Рядом, уже в двух комнатной квартире работала Жанна. Офис и нотариальная контора были разделены стеной. Вначале подумывали пробить в стене дверь, но потом передумали. Очередь из клиентов циркулировала от нашего крыльца к соседнему, и наоборот.
Работа так завертела нас, что мы с Тамарой Фёдоровной не присели за день. До самого вечера бумажная волокита не отпускала нас. Мне пришлось пару раз оставить Тамару Фёдоровну одну, и проехаться по квартирам, показывая их клиентам. День был сумасшедшим, но он наконец закончился. Четверг пролетел тоже мимо, хотя работы было в два раза меньше. В пятницу утром меня начало потряхивать нервная дрожь. Я долго не мог собраться. Делал я это специально, не буду кривить душой. Одеваясь в чёрный костюм, который приобрела на распродаже для меня Жанна, специально для таких вот вечеринок, я тешил себя надеждой, что смогу, как-то ещё отвертеться, но Жанна была не поколебима. Она продолжала стоять на своём, я должен был её сопровождать. Пришлось ехать в таком дурном настроении, что со стороны казалось, что это я потерял очень близкого мне человека. Всю дорогу ехали молча. Жанна попыталась меня разговорить, но я молчал, и лишь изредка что-то бурчал себе под нос. Я был не в духе. Мои нервы так натянулись, что я чувствовал, как по ним пробегает мозговой импульс. Вот-вот они должны были лопнуть, как старая резинка на трусах. Пришлось на время закрыть глаза, и попытаться успокоиться. Ничего не получилось, я не понимал что со мной. Мы так и просидели в машине всю дорогу. Приехав на кладбище Жанна припарковалась у входа, и упорхнула из машины. Я остался сидеть, сжимая кулаки.
Похоронная процессия появилась через пол часа. За время ожидания Жанна выкурила три сигареты, и сделала пару деловых звонков. Я же жалел, что не курю, и продолжал сидеть с жатыми кулаками, чувствуя, как во мне гибнут тысячи и тысячи нервных клеток.
Процессию возглавлял чёрный, блестящий катафалк с виновником сегодняшнего мероприятия внутри. Скорбящих набралось с целый автобус, который припарковался рядом с нами, и открыв все двери на последок, затих. Водитель катафалка остановился у ворот кладбища, открыл заднюю дверцу, оголив гроб, и на первой передачи заехал на территорию кладбища. Скорбящие потянулись не спеша цепочкой следом, тихо о чём то переговариваясь. Мы с Жанной присоединились к процессии шествующих за катафалком последними, замкнув на себе цепочку. Идти пришлось не далеко. Купленное место для Ивана Петровича оказалось в десяти минутах тихого шага от центрального входа, внушительного по размерам кладбища.
Людмила Ивановна шла в середине толпы. Её под руку, помогая идти, вела молоденькая девушка, с очень неплохой фигуркой. Заметив мой долгий, изучающий взгляд, Жанна шёпотом подсказала мне:
- Младшая дочь Ивана Петровича, вчера прилетела со старшей сестрой и мужьями.
Затем указала взглядом на старшую сестру, она шла под руку с пожилой женщиной, рядом с Людмилой Ивановной. Где-то в толпе должны идти и зятья, я поискал лица, которые должны были мне сразу сказать о иностранце, но в место них, я увидел Ивана, шагавшего по противоположной части дороги. Он шёл один, засунув руки в брюки. Из не застёгнутого пиджака на ветру колыхался галстук, с боку вылезла из под ремня край белой рубашки. Иван шёл о чём то сильно задумавшись, разглядывая носы своих ботинок. Сходство с отцом было просто поразительное. Тоже лицо, рост, телосложение. Я ещё подумал, что Иван может смело дотаскивать все вещи отца, и не выбрасывать его гардероб.
Жанна, идущая рядом, и не поспевавшая за моим шагом, висела на моей руке. Чуть пихнув её локтём в бок. Я на вопросительные глаза Жанны, одними губами прошептал имя Иван, и кивком указал на него в толпе. Жанна всмотрелась в указанном направлении, и ахнула, прикрыв рот ладошкой. Мне тоже было чуть не по себе, когда я увидел Ивана в толпе, казалось, сам покойник шагает рядом с нами в одной шеренге.
Ивана Петровича я увидел в дорогом, лакированном гробу, открывающемся двумя дверцами. Гроб стоял на деревянном постаменте, обтянутый алой тряпкой, рядом с вырытой могилой. Дверца, что давала увидеть Ивана Петровича по пояс, была открыта, ноги показывать скорбящим родственникам не стали, на её закрытой половине лежал кем-то положенный траурный букет живых цветов. Поднявшийся ветерок подымал песок с горки вынутый из могилы, и трепал волосы Ивана Петровича. Его лицо и руки отдавали желтизной. Иван Петрович показался мне вылитым из парафина. Рот был чуть приоткрыт, сквозь тонкую щель губ показывался ряд белых зубов. Крупные пятна, показавшиеся мне при первой встречи веснушками, теперь почернели. Лоб, немного под глазами, и руки были усеяны чёрными точками. Странное сравнение посетило мою голову. Иван Петрович был похож на буханку хлеба, на которой прижилась плесень.
Сильно убиваемых горем, и кидающихся на гроб, со словами на кого ты нас оставил, не было. Люди скромно стояли друг за дружкой, и теребили в руках совсем сухие носовые платки. Жанна часто покидала меня. Я не смотрел куда она отходит, и с кем чуть слышно разговаривает. Я лишь чувствовал, как её рука выскальзывает из под моего локтя, и через какое-то время Жанна снова появлялась рядом. Возвращалась она ко мне с разных сторон, то слева объявится, то справа начнёт искать мой локоть. Жанна всюду обрастала связями, и кладбище ей не помеха. Все когда ни будь здесь будем.
Жанна оставила меня вновь одного, когда родственники стали прощаться с покойным. Простившись с мужем, Людмила Ивановна встала рядом со мной, слева прижимая к себе младшую дочь. Справа, меня сразу обхватила Жанна. Мы так и стояли вчетвером, растянувшись в шеренгу, когда последним прощался с покойным Иван, Людмила Ивановна промокнула глаза платком, и чуть слышно сказала мне:
- Обратите особое внимание на действия Ивана. – я лишь кивнул в ответ.
Иван, перед лежачим в гробу отцом встал на одно колено. Всмотрелся в закрытые глаза покойного, и стал ему что-то рассказывать, держась за край гроба. Затем встал, поцеловал отца в лоб, залез рукой в свой внутренний карман пиджака, и достал чёрный мешочек по размерам с ладонь. Вложил мешочек в руки отца, и крепко их сжал, что бы Иван Петрович мог почувствовать свою счастливую колоду карт.
- 5 –
Смена обстановки меня не успокоило, даже родные стены ни чем не могли помочь. Я был не в себе, и меня это начинало очень сильно пугать. Больше пугало непонимание. Я не мог разобраться в себе, не понимал от чего так внутри всё крутит. От куда во мне беспокойство, злость не понятно на кого, и раздражённость. Я чувствовал, что был подключённым электрическими проводами, тянувшихся от рубильника, который кто-то, с промежутком в пять минут, включал.
Спать я лёг без всякой надежды, что усну. Злость не понятно на что, и раздражённость до конца не отпускали меня, но чуть поворочавшись, я уснул.
Снился мне подвал, я не чувствовал, что нахожусь в нём, просто видел всё со стороны, наблюдал через прозрачное окно, как Иван Петрович мерил шагами небольшой, освещённый тусклым светом коридор. Иван Петрович постоянно ходил. Может даже метался из стороны в сторону, но дальше трёх шагов не отходил от своего гроба. Гроб стоял стоймя, прислоненный к кирпичной стене. Дверцы были открыты, белый обивочный материал был в несколько местах порван. Подушечка, что была подложена под голову, валялась рядом. Иван Петрович часто на неё наступал, но не ощущал этого ногами, он как безумный продолжал метаться рядом с гробом, и без конца перетасовывать колоду карт. Безумные глаза безотрывно смотрели на руки, которые перебирали карты, он не смотрел больше ни на что, и ничего не замечал. Безумная ходьба продолжалась без конца. Иван Петрович не ускорялся, и не замедлял шаг. Ходьба его была мерной, ровно в три шага в любую сторону, и спокойной, лишь руки чуть тряслись от бесконечной перетасовки колоды карт. Иван Петрович не почувствовал даже, что задел плечом гроб, не увидел, как он заскользил по стене. И подымая пыль грохнулся на пол. Щелчками захлопнулись дверцы.
Я подскочил на кровати. Подушка, простыня, которой укрывался ночью, были мокрыми. В горле было сухо, а во рту липко и противно. Разбудил меня грохотом упавшего металлического чемоданчика сосед, он лазил в багажнике своей машины, пытаясь пристроить удочку, что бы дверь багажника нормально закрылась. Металлический ящик для инструментов лежал на боку, высыпав почти весь инструмент на дорогу. Сосед замер в непонимании, и продолжал взирать на рассыпавшийся инструмент, и сжимать ручку от металлического ящика в руках.
О ночном сне, я пытался не вспоминать весь день. Под вечер, я его окончательно забыл, и почувствовав усталость, отправился спать. Сон повторился вновь. Опять снился тёмный подвал. И шагавший по коридору Иван Петрович, привязанный невидимой нитью к своему прислоненному к стене гробу. Иван Петрович продолжал без конца тасовать несчастную колоду карт, и бродить вокруг гроба. Я проснулся опять от грохота, но ни сосед, ни его металлический ящик не рассыпался под окнами этим утром. Я проснулся от того, что мой сон закончился тем, что гроб снова упал на пыльный пол, хлопнув напоследок застёжками, а вчерашний грохот под окном был обычным совпадением.
Не зная о чём и думать, я попытался логически во всём разобраться. Для начало принял успокоительное, навёл чай покрепче, и в прикуску с мёдом отправился смотреть телевизор, так ни чего не придумав. Весь день я смотрел одни комедии, позитивные шоу, и концерты юмористов. О сне я забыл напрочь, лишь перед сном елозя во рту зубной щёткой, я чуть припомнил сон. Теперь сон казался мне чем-то далёким и смутно знакомым. Я не мог поверить самому себе, что две ночи подряд продолжал смотреть один и тот же сон. Этого просто не могло быть, такого не бывает, но стояло мне уснуть, как я вновь оказался всё в том же подвале, за прозрачной стеной. Рядом с Иваном Петровичем и его гробом. Я услышал сам себя во сне, как громко я прокричал проклятие в тёмный коридор перебивая возвращающееся эхо. Иван Петрович внимания на меня не обращал, он был занят всё той же колодой карт, и тихим безумным танцем ног, что кружили вокруг гроба.
В понедельник я проснулся вновь от грохота упавшего гроба.
Не думать о сне помогала работа. Если нечего было делать и появлялась возможность по филонить, я сразу же находил для себя занятие. Всё что угодно, только не оставаться наедине с собой. Чуть стоило отвлечься от работы, или откинуться устало на кресле, прикрыв глаза, как я проваливался в темноту, и из темноты до меня долетали звуки шагов, тихие, спокойные. Шелест карт, и вот вдалеке я вижу тусклый свет, и прислоненный к стене гроб.
Приближающего конца рабочего дня, я боялся. Подумывал задержаться на работе, но с тем же успехом можно бродить с чашкой крепчайшего кофе по дому. Мысль, что скоро вновь придётся ложиться спать, приводила меня в ужас. Я чувствовал, как тихий ужас охватывает мои ноги, чувство было, что я стою босым на большом куске льда. Как не смешно бы это не звучало, но я прекрасно знал, что сегодня мне присниться, а поделать с этим ни чего нельзя, я мог только поделиться, поговорить об этом, и я прекрасно знал с кем можно поговорить.
Жанна всегда задерживалась на работе. Муж пока не объявлялся, детей кормить, учить уроки после школы не надо было. Жанну очень трудно представить в роли матери, но чем чёрт не шутит. Может следующим подарком от Олега будет именно такого рода.
- Тебе снятся сны? – я расположился на диване с чашкой кофе и баночкой мёда, которую приволок из дома. Я внушил себе, что мёд должен мне помочь, успокоить, убаюкать и… Дальше подвал, тусклый свет и шаги.
- Сны всем снятся, даже тем кто говорит, что сны не снятся им с рождения, они их просто не помнят. – Жанна очень странно посмотрела на меня, на секунду оторвавшись от бумаг. – Как ты можешь пить кофе, которое ты терпеть не можешь и с мёдом?
Я не ответил. Кофе действительно был отвратительным. С крепостью я переборщил.
- Может тебе и повторяющие сны снились? Могла ты один и тот же сон смотреть дважды?
- Думаю да. Было разок.
- А три раза подряд?
- Три? Нет, это перебор. Хотя. – Жанна расплылась в улыбке, что-то припоминая. – Есть у меня любимой сон, вот если бы он каждую ночь повторялся, то я была бы самая счастливая.
- Думаешь это счастье один и тот же сон смотреть каждую ночь?
- Не знаю. – Жанна нервно дёрнула плечами. Разговор явно её стал утомлять и чуть раздражать, но опомнившись, и отложив документы на стол, она полностью развернулась ко мне. – Почему ты спрашиваешь?
- Сон третью ночь снится. Один и тот же.
- Ты не заболел? В последнее время ты нервный какой-то, сам не свой. Расскажи своей тёте любимой, что у тебя стряслось?
- Лучше бы случилось, но поверь всё в порядке, просто что-то не так, а понять, что именно не могу. Сон этот дурацкий ещё.
- Пройдёт. – начала успокаивать меня Жанна. - Я со среды тоже сама не своя. Дел по горло, и навалилось разом, но после выходных всё наладилась.
- Почему со среды всё наперекосяк?
- Как Лисин умер, так всё кубарем пошло. Людмила Ивановна с утра меня огорошила. Я только с кровати встала, и её звонок этот.
- Лисин в среду умер?
- Да. – Жанна вернулась к документам, оставив меня наедине.
В голове летели мысли со скоростью скорого поезда, я стоял рядом и поток воздуха сбивал меня с ног. Зацепиться, попытаться протянуть руку к вагону, было самоубийством, а догадка была рядом. Вот она. Мчит по кругу на скорости, не сбавляя темпа. Достаточно вытянуть её с этого замкнутого кольца, вытянуть, как рыбу из мутной воды.
Догадка пришла сама. Я понял, что мне нужно сделать, но решиться я не мог. Меня терзали все чувства, что приобрёл шагая по этому миру, но решится нужно было, иначе мне не будет покоя ни когда. Я доверился волею случая. Если Жанна подтвердит моё решение, то я сделаю это.
- Жанна мне нужна твоя машина.
- 6 –
Понять, как я решился на такое, я не мог очень долго. Мне казалось, что стоя в пробке, или без цельно объезжая район за районом, я передумаю. Время шло, но желание вернуть машину Жанне, так и не возникло. В багажнике перекатываясь, громыхала лопата, на соседнем сидении лежал мешок со старой одеждой. Оставалось дождаться темноты.
К кладбищу я подъехал в сумерках. Машину пришлось оставить далеко от главных ворот, а самому крадясь с лопатой в руках перемахнуть через забор. Пригибаясь, и петляя между оград не спеша побрести к могиле Ивана Петровича.
Добирался я до могилы Ивана Петровича больше часа. По началу просто осторожничал, часто останавливался, прислушивался, но вскоре понял, что из живых здесь только я. Потом заблудился, и долго не мог с ориентироваться где нахожусь. Пришлось пробираться к главному входу, и от туда быстрыми шажками, похожий на бег добежать до могилы.
Временного памятника Ивану Петровичу не поставили, даже крест втыкать в ноги не стали. Аккуратный холмик был полностью укрыт множеством венков, и букетами искусственных цветов. Раскидав всё по сторонам, я довольно быстро принялся за дело. Копать было легко, я в первый раз оскверняю могилу, надеюсь, что в последний, но не думал, что это делается так легко. В голове почему-то было пусто, я не думал не о чём, лишь держал под контролем не хитрую цепочку моих действий. Нога, рука, лопата. Я лишь изредка подмечал, что довольно быстро опускаюсь вниз. Только недавно принялся копать, а уже стою по пояс в могиле. Я мог бы порадоваться за такой успех, но загнанная в уголок совесть рыдала громко и взахлёб, а я удивлялся, почему я так спокоен, и делаю очень плохой поступок чуть ли не с улыбкой на лице.
Первого стука об крышку гроба я не услышал, от второго удара вздрогнул, и испугался, что мог просто проломить ударом лопаты лакированную фанеру. Пришлось сбросить темп, и уже аккуратней откапывать гроб, а вскоре отложить лопату, и руками очищать, ища застёжки на крышке гроба.
Если Ивана Петровича похоронили заживо, то первое, что он увидел открыв глаза это ночное небо. Звёзд было много в чистом ночном небе. Услышал бы странное у-гу, слетавшее с соседнего дерева, свист ветра, и тихое поскрипывание старых сосен, качающихся на ветру. Заметил бы и человека, стоявшего возле его гроба с горящими от нетерпения глазами. Почувствовал бы чужое прикосновение рук, что жадно шарили по телу, но Иван Петрович был мёртв.
Осознание того, что натворил, пришло в машине, когда я уже переоделся, и завёл двигатель. Чёрный мешочек, вложенный Иваном в руки отца, лежал у меня на коленях. В него я не заглядывал, даже не могу сказать почему. Распотрошить его хотелось ещё стоя в могиле, но при Иване Петровиче не смог и заглянуть в него. Испугался детских страхов, и навязанных Голливудом кошмаров, что Иван Петрович оживёт, откроет глаза, и схватит меня за руку.
Как закапывал Ивана Петровича не помню, пот сильно жёг глаза, и руки наколол расставляя назад венки. За пять минут долетел до машины, выбросив по дороге лопату. У машины быстро переоделся, сбросив грязную одежду под кусты. Сел, завёл двигатель, и замер. Сердце колотилось по громче мотора, руки тряслись. Чёрный, бархатный мешочек обжигал руки, стянутые в узелок тесёмочки, не поддавались. Узел слишком сильно затянулся, пришлось разрывать. Треск разрываемой ткани получился очень громким. Мешочек превратился в тряпочку, а содержимое выскользнуло, и упало мне на колени.
Это была обычная колода карт. Новая. В слюде, даже ценник не стали сдирать. Пятьдесят восемь рублей двадцать копеек была цена моей добычи. Я засмеялся, и заплакал одновременно. Вертя в руках колоду карт перед носом, я обзывал себя дураком и идиотом. Смесь смешавшихся чувств нахлынула на меня из нутри, и затопила всего. Стало жарко, из глаз текли слёзы, что-то душило меня, из гортани вырвался смех, чужой, не мой. Распотрошив колоду карт, я засмеялся громче, и как безумный стал разбрасывать карты по салону автомобиля. Пластиковые карты усыпали весь салон, когда последняя карта опустилась мне на колени, я вытер лицо руками, открыл все окна, и резко стартанул с места. Карты закружили по салону вихрем, я прибавил скорость. Карты стали вылетать через окна на улицу, застилая собой дорогу.
Все последующие дни, я боролся со своей совестью. Повторяющийся сон отошёл на второй план. Мне было не до него, я больше был озабочен сделанным, и чёрный груз, что свалил я на себя, был не посилен ни мне, ни моей совести. Приходилось прятать от всех глаза, ходить чуть сгорбленно, и шаркать ногами, не желая поднять ноги чуть выше. Груз давил очень сильно. Мне было стыдно, я боялся, что все узнают, или догадаются о том, что я натворил. Надо только заглянуть мне в глаза, и всё сразу станет ясно. Я не знал чего было больше во мне. Страха или стыда. Наверно страха. Я ждал когда за мной придут из полиции, и ведь должны были придти. Вопрос был делом времени. Только ради интереса залез в интернет и вычитал, что за содеянное мне грозил крупный штраф. Легче от этого не стало. Последующие дни я ходил белея мела, на вопросы о здоровье отвечал уклончиво, объяснить, что душа болит, не мог. Домой ехать тоже отказывался. Среди четырёх стен страх усиливался, я боялся подходить к окнам. Одним вечером, я выглянул в окно, и увидел подъехавшую к моему подъезду полицейскую машину. Мне показалось, что я посидел на пол головы сразу, а совесть внутри меня злорадно ворчала так и надо. Только потом я вспомнил, что сосед с третьего этажа работает в полиции, и его подвезли с работы домой. Страху я натерпелся до дрожи, и подкашивании колен. С того дня к окнам я больше не подходил. Стыда во мне было не меньше чем страха. Особенно стыдно было перед Жанной, как я боялся её подвести. Совесть качая головой перечисляла вслух все бескорыстные дела, которые сделала для меня Жанна. Стыдно было до боли в сердце, мне и казалось, что я так и хожу с ножом в сердце.
Расправу о совершённом злодеянии, я должен был понести. В этом я не сомневался. Я даже почувствовал тот день и час, когда на меня должна была послаться кара небесная.
На телефонный звонок с неизвестного мне номера, я ответил сразу, и с готовностью во всём сознаться. Людмилу Ивановну по голосу я не узнал. Лучше бы звонил следователь, подумал я, чем пожилая женщина убитая горем от потери мужа, которая звонит мерзавцу и подлецу, что бы я сознался во всём сам, и с повинной пришёл к ближайшему полицейскому участку.
- Глеб с вами точно всё в порядке?
- Да. – ответил я автоматом, не представляя о чём всё это время со мной говорила Людмила Ивановна.
- Мне нужна ваша помощь Глеб. Вы не могли бы подъехать ко мне сейчас? Простите, звонить мне больше не к кому. Мои дети разъехались, я осталась одна.
- Что-то случилось? – предчувствуя беду, спросил я, затаив дыхание.
- Вам наверно меня плохо слышно. Я повторюсь. За Ивана сильно переживаю. Весь день не объявляется, и к телефону не подходит. Боюсь могло что-то случиться с ним.
- Такое раньше случалось? – я не знал, как разговаривать с Людмилой Ивановной. Если честно её звонком я был ошарашен, поэтому спрашивал, что первое приходило на ум. – Может дела у него?
- Дел сегодня у него не должно быть, весь сегодняшний день мы должны были провести вместе. Мы договорились встретиться ещё с утра, сегодня девять дней у Ивана Петровича. Перед могилой, я хотела попасть в церковь, но Иван так и не объявился.
Ровно через час, после разговора, я подходил к дому номер шесть. Шёл я не спеша, пересекая площадь на сквозь. Совсем недавно, я шёл здесь для первого знакомства с семьёй Лисиных, а сейчас просто повторяю маршрут. Дойдя до дороги, я остановился под светофором, сразу заприметил машущую мне Людмилу Ивановну с противоположной части дороги. Людмила Ивановна приветливо помахала мне рукой, и села в ожидавшее такси. Душевная боль сменившиеся на какой-то час тоскливым постаныванием, нахлынула вновь. Душу стало трепать и выворачивать. Кто-то выжимал её в руках. Душа казалось мне сухой тряпкой, которую пытаются выжить. С усилием я поднял руку. И помахал в ответ, улыбка мне вообще не далась, словно я забыл, как это делается.
В такси я сел рядом с водителем. Мне не хотелось сидеть рядом с Людмилой Ивановной, она могла не чайно заглянуть в мои глаза. Смотреть ей туда было нельзя.
Всю дорогу ехали молча. Людмила Ивановна пыталась дозвониться до Ивана, но все попытки были напрасны, она продолжала постоянно названивать ему, пока вместо гудков, не раздались слова оператора, что абонент не в сети.
Добрались мы минут за сорок, повезло, пробок почти не было. Чуть постояли на въезде в микрорайон у поста охраны. Людмила Ивановна предъявила охраннику какой-то пропуск, и нас смело запустили.
Такси Людмила Ивановна отпустила сразу, как только мы подъехали к дому. Мне показалось это не разумно, правильно было попросить подождать, но возражать я не стал. Мне казалось, что Иван сейчас пьяный спит посреди комнаты, уткнувшись лицом в пол, не найдя сил доползти до дивана, или не один сейчас в квартире, и мы только помешаем. Кто его знает, чем он там занимается. Все по-разному с ума сходят, я вот ночами гробы выкапываю. Я почувствовал, как весь покраснел, до кончиков ушей. Хорошо Людмила Ивановна не видит этого, а занята тем, что ведёт расспросы о Иване у консьержки.
- Весь день не выходил, и вчера не видели его.
Я лишь кивнул на ходу, мне нечего было ответить. Я подготавливал себя к тому, что буду пьяного мужика в кровать укладывать, а потом такси часа два дожидаться.
Перед тем, как открыть дверь квартиры своими ключами, Людмила Ивановна терпеливо, и достаточно долго держала палец на кнопке звонка. Дверь нам ни кто не открывал. Пьяного мата из квартиры не доносилось. Всё было тихо. Людмила Ивановна убрала палец с кнопки звонка, и с волнением посмотрела на меня. Я понял, что она ни как не может решиться вставить ключ в замочную скважину, что бы ни увидеть там что-то страшное. Явно она себе не мои видения представляла, что-то она чувствовала.
Дверь открыл я, чуть потеснив ни как не решавшуюся на это Людмилу Ивановну. Войдя в прихожую, я достаточно громко произнес имя в пустоту: - Иван? В ответ была звенящая тишина, я оглянулся и посмотрел на Людмилу Ивановну. На ней не было лица, кожа стала серой, глаза поблекли, потеряв влагу. Если сегодня, она надела свои красные бусы, то они давно рассыпались по полу. Людмила Ивановна в нарастающем нервном срыве искала их у себя на груди, нить такого бы не выдержала. Шагнуть чуть дальше прихожей не решался ни кто. Людмила Ивановна продолжала стоять в дверях, и искать на своей шее не надетые бусы. Дышала она тяжело, прерывисто, и с каким-то сопением. Я испугался за её здоровье, что бы по быстрее её успокоить, я стал осматривать комнаты. Людмила Ивановна сразу потянулась за мною следом, отставая на шаг, и заглядывая в комнату через моё плечо.
Ивана мы нашли в гостиной, лежавшего в неудобной позе на круглом столе, без скатерти. Иван полулежал, завалившись туловищем на столешницу, свесив ноги. Глаза его были открыты, в них застыло удивление. Голова повёрнута к стене, Иван лежал прижав левое ухо, разглядывая себя в зеркале. В ногах валялся стул. По всей комнате были разбросаны карты.
Позади меня всхлипнула Людмила Ивановна, она прошла в комнату, потеснив остолбеневшего меня. Обошла вокруг стола, и остановившись в дверях, прижала ладони к лицу. Её тихий плач вывел меня из оцепенения, я затряс головой и стал жадно хватать воздух ртом. Меня загипнотизировал мёртвый, удивлённый взгляд Ивана, я неотрывно смотрел ему в глаза через зеркальное отражение. Ещё чуть-чуть и я утонул бы в этой бездне мёртвых глаз. Людмила Ивановна заплакала сильнее, я подошёл к ней, обнял за плечи, и попытался вывести её из комнаты, потянув к дверям. Людмила Ивановна замотала головой в знак протеста, попыталась что-то мне сказать, но ничего не вышло. Глубоко вздохнула, и чуть успокоившись, повернулась ко мне.
- Глеб собери карты, и спрячь их у себя, я вызову полицию. – и чуть пошатываясь вышла из комнаты.
Карты представляли собой художественное произведения. Небольшие картины были нарисованы на старой, плотной бумаге. Определить к какой масти относится карта с первого, беглого взгляда было трудно. Отвлекало всё. Глаза пожирали потускневшие краски на картоне, но вот сам рисунок гипнотизировал. Я держал в руках даму пик, и не мог отвести от неё взгляда, она смотрела на меня чуть лукаво, и кажется, я почувствовал запах её тела. Рубашка карт очаровывала по-своему. Золотые вензеля на чёрном фоне заслуживали отдельного, и детального изучения, но времени на это не было. В спешке, я стал собирать карты по всей комнате, карт было много под столом, в ногах мертвеца, пару карт я собрал со спины Ивана.
Перед тем, как завалиться на стол, Иван должен был встать со стула. Казалось, что Ивана сзади чем-то неожиданно ткнули в спину, и он, вскинув руками, разбросал повсюду карты, растянувшись в последнем издыхании на столешнице. Крови на Иване не было, я хорошенько осмотрел его спину, белая рубашка была чистой. С двух сторон осмотрел полированную столешницу возле рук Ивана, царапин от ногтей не было. Иван умер мгновенно. Встал, ойкнул от боли, и мешком завалился на стол.
- Я вызвала полицию, скоро должны приехать. – я вздрогнул от испуга, не заметив, как в комнату вошла Людмила Ивановна. – Глеб ты собрал все карты?
- Да. Я. – мне пришлось замолчать, и покрыться холодным, липким потом. Всё это время, я без конца перетасовывал колоду карт, смотря на Ивана. Руки чуть тряслись, и как безумные продолжали перетасовывать колоду карт, не смея остановиться и на миг. – Все собрал. Вот. – протянул я карты Людмиле Ивановне.
- Нет. – Людмила Ивановна отступила от меня на шаг назад, спрятав руки за спину. – Спрячь их у себя. Мне они не нужны.
- Но. – договорить я не успел. Продолжая пятиться задом, Людмила Ивановна вышла из гостиной, я последовал за ней следом.
Колоду карт я завернул в чей-то отксерокопированный документ, вытянутый наугад из первой попавшейся папки моего портфеля. Свёрток проложил между папками, спрятав его на самое дно портфеля. Вернулся в соседнюю комнату к Людмиле Ивановне, и помог ей откупорить бутылочку корвалола. В приготовленный стакан с водой, я отсчитал тридцать капель. В дверь забарабанили кулаками, когда Людмила Ивановна допила корвалол, и закрыв глаза откинулась на спинку дивана, не желая больше двигаться. Я пошёл открывать дверь.
Меня допрашивал на кухни молодой лейтенант. Все мои ответы, он тщательно, и старательно записывал в блокнот. Паузы между вопросами, мне казались чудовищно огромными. Может лейтенант медленно писал под диктовку, либо я, очень много отвечал.
Суета от чужих людей переполняла всю квартиру. Входная дверь была открыта на распашку. Сквозняк гулял между сотрудниками полиции, разгоняя табачный дым. Кто-то закурил без разрешения хозяина лежащего сейчас на столе в гостиной. Людмила Ивановна, оставшаяся за хозяйку квартиры, сидела безучастно на диване в одной позе, закрыв глаза. От нас двоих отстали довольно быстро, когда мой допрос закончился, я вернулся на диван к Людмиле Ивановне. Следователь, допрашивающий Людмилу Ивановну, справлялся без блокнота, думаю по статусу и должности, он ему был не нужен. Сравнив мой допрос, записанный лейтенантом с ответами Людмилы Ивановны, следователь вышел из комнаты, на ходу растирая подбородок в глубокой задумчивости. К нам, он больше не заходил, и не тревожил какими-то уточнениями. С Людмилой Ивановной мы просидели на диване, не разговаривая и почти не двигаясь три с половиной часа.
- 7 –
От тёплого денька ни осталось, как и света, так и тепла. Освещена несколькими фонарями была только площадка с фонтаном. Бассейн был полон чёрной, маслянистой водой, от которой веяло прохладой. Я поёжился от набежавшей сырости. Покидать тёплое нутро машины такси не хотелось. Людмила Ивановна воспользовалась моей предложенной рукой, и не спеша, опираясь, вылезла из машины. Попросив таксиста немного подождать, я деликатно предложил Людмиле Ивановне свой локоть. Поддерживая Людмилу Ивановну в шатком и неуверенном шаге, мы стали подыматься по лестнице. У двери своей квартиры Людмила Ивановна забренчала увесистой связкой ключей. Выбрав нужный, она не спеша стала открывать все замки, меняя ключи из связки.
- Тамары разве дома нет?
- Уволилась она.
Открыв последний замок, Людмила Ивановна захлопала ладошкой по стене, в поисках выключателя.
- Как вы себя чувствуете?
- Намного лучше, я дома и это главное. Теперь всё будет хорошо, не переживай за меня. Спасибо тебе Глеб за всё.
- У меня ваши карты.
- Оставь их себе.
- Что мне с ними делать?
Людмила Ивановна вздохнула, но вздохнула совсем не от горя, или боли в области сердца, она вздохнула облегчённо, удобно расположившись на диване, и скинув обувь с ног.
- Давай поступим так Глеб, я расскажу тебе всё, что знаю об этих картах, а ты потом сам решишь, что с ними делать.
Пришлось во второй раз за день отпускать такси.
Когда я вернулся обратно в квартиру, отпустив, и рассчитавшись с таксистом, Людмила Ивановна за это время переоделась в спортивный малиновый костюм, и приготовила для меня не хитрый ужин, в виде бутербродов с ветчиной и сыром. Вся эта красота лежала на тарелке, рядом с дымящимся заварным чайником. Смысла стесняться я не видел, поэтому бутерброды довольно быстро исчезали с тарелки. Людмила Ивановна на меня внимание не обращала, она принялась расчёсывать распущенные волосы, вертясь возле зеркала. Со стороны Людмила Ивановна была похожа на ребёнка, её выдавали седые волосы, что свисали ниже пояса, и старые морщинистые ладошки.
- Спрашивай. – Людмила Ивановна собрала волосы в пучок, перебросила их через плечо, и стала заплетать косу.
- Вы же сказали, сами всё расскажите.
- Я не знаю с чего начинать. – совсем по детски пожала плечиками Людмила Ивановна.
Мне хотелось знать всё, торопить её с расспросами не хотелось, она могла что-то не сказать, забыть. Нужно было дать ей самой высказаться, и я задал вопрос из далека.
- Как вы познакомились с Иваном Петровичем?
Людмила Ивановна вернула простыню на зеркало, полностью её спрятав, подошла к тумбочки, и стала выбирать себе заколку.
- С Иваном Петровичем мы познакомились в Москве. Случайно, в театре, во время антракта. После, он мне признался, что хотел убежать ещё после десяти минут начала спектакля, но остался, увидев в соседнем ряду меня. Решил потерпеть, и дождаться антракта. Что бы познакомиться со мной. Помню, давали вишнёвый сад, но Иван Петрович не смог оценить ни саму пьесу, ни игру актёров, хотя спектакль какой сезон проходил на бис, и театр он перепутал, даже не знаю с чем. Может с цирком? Забрёл в него случайно после трёх кружек пиво, а когда понял куда попал, захотел сбежать, но остался и на второй акт, потому что на его приглашение сходить в ресторан я отвергла. Я позволила ему только проводить меня до дому, хотя понятие ни имела зачем мне это нужно.
- Вы москвичка?
Людмила Ивановна определилась с заколкой, она выбрала одну из десятка, усыпанную красными камушками, по виду напоминающие гранатовые косточки.
- Да. Я родилась и выросла в Москве, но после замужества переехала сюда, к мужу. Иван Петрович возненавидел Москву, а за что упорно не говорил, и жить в Москве категорически отказывался, хотя возможностей переехать было предостаточно.
- Чем он занимался в Москве? – я налил Людмиле Ивановне чаю в чашку, и поднёс на блюдце к креслу. В котором Людмила Ивановна удобно расположилась, укутав ноги лёгким пледом.
- Иван Петрович поступал в университет. Я помню, очень сильно удивилась, что зрелый мужчина поступает на первый курс, я тогда была уже на третьем курсе.
- Карты были уже при нём?
- Да, он таскался с ними везде, боялся оставить их, или потерять. Не доверял ни кому. На всех смотрел затравленным волчьим взглядом, и это не удивительно. Иван Петрович рос в детдоме, после войны. Время было тяжёлое, и последующие года складывались для него не лучше. Жил в бараке, работал на заводе. Стоял у станка по две смены. В гнилом бараке ждала жена и сын. Иван Петрович о своей первой жене ни чего, и ни когда не говорил. Знаю только, что она погибла, сразу, как Ваню отдала в детсад. Хотела семье помочь, вышла на работу, но произошёл несчастный случай на производстве, и она трагически погибла. Иван Петрович запил, пил долго и тяжело. Взялся за голову только когда Ваньку чуть в детдом не определили. Помня своё детство Иван Петрович сделал всё, что бы Ваню оставили с ним. Всё это, я рассказываю вам Глеб благодаря тем людям, что любят совать свои длинные носы в чужие жизни. Без этих людей, поверь мне на слово Глеб, я бы ничего не знала о его жизни. Иван Петрович был очень тяжёлым и молчаливым человеком.
- А вы не знаете, как карты попали к нему?
- Он. – Людмила Ивановна задумалась, отвечать или нет на мой вопрос, она перевела взгляд с чашки с остывшим чаем на потолок, словно там был знак, открывать тайну или нет.- Он выкопал ночью гроб одного очень богатого человека. Днём копал ему могилу, а ночью выкопал. Взялся за эту работу, только из-за того, что обещали покормить на поминках. Во время похорон, он случайно увидел, как покойному в гроб что-то кладут, он решил что деньги. Покойный был очень богатым человеком, поэтому Иван Петрович вернулся ночью к могиле. В гробу оказались те самые карты, что сейчас лежат у тебя в портфеле.
Я не знаю, как мне удалось оставаться спокойным, и не залиться краской, то, что творилось у меня внутри, я ни когда не смогу описать, такого головокружительного наплыва чувств, я не испытывал ни когда, я чуть не выронил чашку из рук, и не упал рядом с ней на пол.
- Мне кажется, поступок Ивана Петровича можно оправдать. – мою тишину и не проявление ни какой реакции Людмила Ивановна восприняла по своему, и чуть слышно продолжила. – Решится на такое, я думаю, сможет не каждый. – Людмила Ивановна покачала головой. – Не для себя затеял. – продолжала оправдывать Людмила Ивановна Ивана Петровича. – Всё ради Вани. Жили они тогда очень плохо. В этом бараке полутёмном и холодном. Ванька вечно больной и голодный, и рос таким же диким, как и отец. Но всё изменилось, благодаря этим картам. Жизнь наладилась быстро, карьера начала складываться успешно. Иван Петрович не вошёл вверх по карьерной лестнице, а побежал по ней вприпрыжку.
- Он играл с богатыми людьми, в каком-то закрытом клубе, и входом в него были эти особенные карты? – осипшим голосом спросил я.
- И да, и нет. – Людмила Ивановна выдержала длительную паузу, за это время, я машинально прикладывал пустую чашку несколько раз к губам. Когда успел выпить? Наверно расплескал половину на штаны. – Карты действительно особенные, и играть ими можно только в одном месте, и в одно время.
- По средам?
Людмила Ивановна кивнула, и очень грустно посмотрела на меня.
- Если бы ты знал Глеб, как я ненавижу среду.
Я молчал. Руки у меня тряслись. Зажатая в руках чашка ходила ходуном, и кажется левый глаз задёргался в нервном тике.
- Расскажите всё Людмила Ивановна об этих картах.
- Я мало что знаю о них. Иван Петрович запрещал все разговоры, касающихся карт, любой разговор, он зарубал на корню. Я знаю только, что каждую среду Иван Петрович не выходил целую ночь из кабинета. Игра могла длится часами, несколько раз Иван Петрович просидел в кабинете сутки.
- А с кем он играл? Вы же могли видеть этих людей, что приходили к Ивану Петровичу играть.
- Глеб. – Людмила Ивановна опять замолчала на полуслове, собираясь с мыслями. – То, что я тебе сейчас скажу, тебе покажется бредом старой старухи вышедшей из ума, по которой плачет психбольница, и моя смирительная рубашка одиноко висит на гвоздике, и ни как меня не дождётся, но поверь мне, всё именно так и есть на самом деле. К Ивану Петровичу ни кто не приходил играть. С первых минут начало среды Иван Петрович закрывался в кабинете, и просто исчезал из него. Исчезал с помощью этих карт, он растворялся, что бы играть. Довольно долго Иван Петрович очень рьяно охранял свою тайну, но долго это продолжаться не могло. По не многу, я стала догадываться, и расспрашивать его. Иван Петрович отвечал очень редко, но я всё узнала всё из его дневника. Я прочитала его тайком. Дневник Иван Петрович писал для сына, он хотел, что бы Иван в дальнейшем занял место отца, за игральным столом, но всё пошло не так. Иван так и вырос диким ребёнком. Меня он не признавал, и может в душе ненавидел. Вначале Иван стал спиваться, денег и времени было всегда предостаточно. Победив алкоголизм, Иван не зная чем себя занять, превратился в наркомана. Надежды отца рухнули, он сжёг дневник, и постарался забыть, что карты в будущем перейдут Ивану по наследству. Дать карты Ивану, было таким же безумным поступком, как дать поиграть заряженным пистолет ребёнку.
- После смерти Ивана Петровича вы сами отдали колоду карт Ивану?
- Нет, он сам их забрал, я не могла ни чего сделать. Я позвонила ему, сообщив, что Иван Петрович сыграл свою последнюю партию. Иван прилетел сразу же, по телефону он умолял меня не звонить больше ни кому, пока он не приедет, ему нужно было время собрать карты в кабинете.
- Ну как же завещание?
- Иван перед смертью отца, поклялся ему не оставлять у себя карты, он должен был положить их в гроб. Как видишь, Иван не сдержал последнего слова перед отцом. Хотя и мне обещал, что не притронется к ним и пальцем.
- Как они умерли?
- Иван Петрович проиграл свою жизнь в карты, он поставил на кон свою жизнь, и проиграл, что касается Ивана, то он проиграл достаточно глупо. Его обыграла Игнесса, она обескровила его, забрав всё до капли, оставив пустого, как пугало на огороде, она просто выпила его, как фужер вина, за приятным обедом.
- Игнесса, жадный старикашка, есть кто-то ещё?
- От куда ты знаешь о старикашке?
- Я нашёл одну из страниц дневника Ивана Петровича, в ней говорилось о старике. Страница лежала в банке из под кофе, у вас на кухне, в загородном доме, в самом тёмном углу шкафа.
- Есть ещё один игрок. – Людмила Ивановна привстала чуть с кресла, что бы в тишине и тайне прошептать его имя. – Я не знаю, как его зовут, но знаю точно, что он принимает на кон, только жизнь игрока.
- А взамен, что он ставит на кон?
- Что попросишь, он может всё. Любое твоё желание, нужно только обыграть.
- Меня зачем посветили в вашу семейную тайну? Зачем страницу из дневника Ивана Петровича мне подложили в папку с документами?
- За проделанную, и будущую работу. Вскоре, я уеду к дочерям, и постараюсь обо всём забыть. Мне хочется отпущенные года прожить рядом с детьми, и внуками, а ты Глеб займешься недвижимостью семьи Лисиных. Сюда я больше не вернусь, похороню Ивана, и уеду.
- Вы знали всё заранее, что так всё произойдёт. Вы знали всё. Каждый ваш шаг был продуман вами.
- Знала. – достаточно твёрдо призналась во всё Людмила Ивановна. – Но надеялась, что будет всё по-другому. Немного заглянуть вперёд, и рассчитать пару не хитрых ходов не трудно, достаточно было хоть немного знать Ивана, а его я знала достаточно хорошо. Поэтому, я ко всему была подготовлена. Если я не готовила себя к этим ужасным событиям, то давно сошла с ума. Не думаю, что человек смог бы спокойно пережить все события, что приключились со мной.
- Но всё же. – попытался я хоть немного пристыдить Людмилу Ивановну в её коварстве, хотя сам не понимал для чего мне всё это нужно? – Вы могли отговорить Ивана, попытаться.
- Он сам давно решил, что поступит именно так. Никто его не отговаривал и не подталкивал к игральному столу. Может со стороны и может показаться, что сразу после смерти Ивана Петровича, я стала нашёптывать Ивану на ушко, ведя, как слепого к пропасти. Человек так устроен. В больших случаях взрослые люди принимают решения сами. Иван решил, когда его отец был ещё жив, и обещание он давал Ивану Петровичу, зная, что ни когда его не исполнит.
- Почему вы не хотите оставить колоду карт себе? Зачем так легко отдаёте её мне?
- Зачем мне она? Ни мне, ни моим детям и внукам она не нужна. Эта колода карт уже унесла две жизни из моей семьи. Я не хочу для своих дочерей той участи и судьбы, что прожила я. Я хочу чтобы их мужья каждую среду проводили в семье. Ложились вместе спать, и просыпались. Я очень благодарна мужу, за то, что он сделал всё, чтобы я и мои дети жили в полном достатке. Иван Петрович обеспечил деньгами даже внуков. На его выигранные деньги они получат приличное образование, и будут жить в дальнейшем. С моей же стороны, я сделаю всё, чтобы это ни кто не забыл. Плата за всё это слишком велика, и я думаю, жизнь забрала с моей семьи плату с полна. Во всём должна быть мера, поэтому колоду карт я отдаю тебе. Я надеюсь, что ты Глеб сможешь правильно, и рационально воспользоваться ими.
- Кстати, вы не знаете почему играть можно только в среду?
- Нет. Этого не знал даже Иван Петрович. – Людмила Ивановна протянула мне пустую чашку. – Я ответила на все твои вопросы?
- Да.
- Тогда ответь мне, как ты поступишь с колодой карт?
- Буду играть.
- Я так и знала, что ты так ответишь. Просить тебя, или брать с тебя обещания ни играть с последним игроком, я не буду. Иван Петрович клялся мне, что ни сядет с ним за одним столом, но так и не смог сдержать одну единственную клятву. На протяжении последних лет своей жизни, он готовился к игре с ним. Иван Петрович долго решался на этот шаг, но противится, он больше не мог. Игра могла начаться в любую среду, я давно подготовила к тому, что однажды открою двери кабинета и найду его мёртвым. Я всегда знала, верить обещанием мужчин не стоит, всё равно соврут.