Спасибо вам! За чудесные глаза. И достоинство, с которым вы перенесли тот переезд в переполненной непониманием маршрутке.
Гайки резали виски
И склонялись белокрылые врачи.
Смяло улицы, мосты
Безразличной белой птицей тошноты.
А. Непомнящий
«Стикс»
1
Иван Никифорович стар и серьёзно болен. Правда, недуг подкашивает его постепенно, сгрызая изнутри и неизлечимо приводя к логичному всечеловеческому завершению. Пока об этой неизбежности, кроме него, не догадывается никто, и оттого: врачи назначают исследования, стал чаще звонить из столицы внук-студент, навещает по выходным постоянно уставшая дочь Анюта…
Порой ему кажется, что осознаёт действительное положение вещей только собака Брунька, которую они с покойной женой купили тринадцать лет назад. Ожидая приёма у врача, он как раз и думал о жене и любимом питомце:
«Брунька чувствует мою болезнь: то ли от собачьей своей натуры и врождённой любви к человеку, то ли потому что сама уже старушка с выпадающими зубами. Но что-то ведь побуждает её каждый день сочувственно класть голову мне на колени и неотрывно смотреть в глаза. Сожалеет, что не может по-нашенски выразить свою поддержку она, что ли? Но Бруньке я рад… До чего ж всё-таки приятно осознавать, что дома тебя ждёт живое и ласковое существо! Приеду из этой чёртовой больницы и обязательно угощу её чем-нибудь».
Мимо него спешно, но деловито прошёл лечащий врач, махнувший рукой на захотевшую что-то спросить у него Анну.
«Видать, на этот раз они выискали что-то действительно серьёзное, раз Анюта взяла отгул и поехала со мной сдавать очередной анализ. ГоспАди! Да себя мне совсем не жаль – своё отжил, умру – уйду вникуда, а повезёт – повидаю жену. Как-никак с ней вместе мы дотянули до золотой свадьбы. У внука впереди вся жизнь. Видать, интересная и насыщенная, судя по его таланту, красоте (в нашу породу!) и трудолюбию. Случись что, и Брунька будет пристроена – не откажет в просьбе старику и обеспечит ей последние собачьи годы Анюта…Кому я и сочувствую – так это ей. Муж давно бросил, у сына свои дела – молодые, иногородние, и матери надо помогать ему становиться на ноги. А тут ещё больной старик-отец, обуза, принёсшая лишние траты на анализы и таблетки. Давно бы плюнула и занялась личной жизнью да внуком. Что ей со мной куковать?! Потом без меня ведь совсем одна будет. А красивая ж ещё, хоть и затюканная волнениями и заботами. А уж какая заботливая и…».
Мысли Ивана Никифоровича прервал резкий окрик врача: «Последнего принимаю!»
В ответ на фразу мгновенно подскочила слегка неопрятная женщина средних лет, тут же бросившаяся к Ивану Никифоровичу, чтобы помочь тому подняться. Мягко отстранив её рукой и выпрямив спину, к рентген-кабинету направился суховатый, но всё ещё довольно крепкий пожилой мужчина. Мало ободряющая и крайне болезненная процедура заняла не больше пары минут.
2
Хоть после рентгена желудка он не почувствовал никаких недомоганий, да и до дома идти было несколько остановок, дочь настояла, чтобы они поехали на маршрутке. Посадив отца рядом, Анна бездумно смотрела в окно. Она очень устала, и всё, что ей сейчас хотелось, – как можно быстрее добраться до своей квартиры и забыться сном. «Хорошо ещё, что сели, а то народу в пазике – тьма! А ведь ему стоять тяжело…».
Прикидывающий, чего бы купить Бруньке, Иван Никифорович болезненно согнулся: внезапно его внутренности, словно бы скрутило в жгут, а всё его содержимое стало настойчиво прорываться наружу. Надув щёки, он пытался успокоиться, пробуя тем самым погасить рвотные позывы, неизбежно сопутствующие той отвратительной процедуре, но это не помогло. И с мыслью о том, что проехать осталось лишь две остановки, он выплюнул в ладонь первый жидкий белый комок.
«Отчего белая, словно молочная каша?! Ведь я ничего такого не ел…Что ж я так… на глазах у всех, что ж недотерпел…», – беспомощно метаясь глазами от одних брезгующих взглядов пассажиров до других презрительных, думал болеющий человек. Выплеснув всё на пол, не в силах ничего выговорить от стыда, он неловко взял протянутую дочерью бумажку, поспешно вытащенную ею из кармана, и стал вытирать руки. Анна стыдливо отказалась от влажных салфеток, предложенных какой-то девушкой. А, увидев, что подбородок старика весь обляпан белой жижей, она стала сбивчиво оправдываться. При этом и сама не зная, зачем, отчего и перед кем. То ли перед этой девушкой, то ли перед громко возмущавшейся дамой, прежде сидевшей напротив Ивана Никифоровича и показательно вставшей со своего места. «Это мы делали узи желудка, ну кто знал, что он не дотерпит, кто ж знал, что это из него полезет, что ж я могу поделать, – причитала Анна. – Да не надо салфеток этих, на что они теперь уже? Мы сейчас выйдем». «Поднимайся», – обратилась она к отцу, тоном намного более строгим, чем ей того хотелось.
Иван Никифорович вышел из маршрутки быстрее Анны. Отчётливо помню и его выпрямленную спину, и то, как он, сурово отойдя в сторону от постыдившейся его дочери, вскинул облёванное лицо в небо.
Как попало засовывая в рюкзак не пригодившиеся влажные салфетки, я вышла из маршрутки на следующей остановке.
"Что за белая гора...
То не Альпы, не Памир, то облаков страна.
Что за тёмный водоём?
То не Волга и не Дон - увидишь сам.Потом..."
1.11.2013