В начало: http://www.proza.ru/2013/10/21/1692
Глава пятнадцатая
Госпиталь находился на другой стороне города, так что путь лежал мимо всё той же разгромленной подстанции. Еще издали показались растопыренные опоры электропередач, а вдоль ограды уже выстроилась вереница пожарных машин. Люди в медных касках суетились, разматывали длинные шланги, несмотря на то, что огня нигде не наблюдалось. Дождь слегка ослаб, но за то время пока он был в силе, успел выполнить за пожарных всю их работу.
Дорогу перекрыли две машины с мигалками. Полицейский в дождевике отправлял всех в объезд. Он был непреклонен. И сколько Пабло не взывал срывающимся от волнения голосом к его человеколюбию, он только кутался в дождевик, терпеливо повторяя одно и то же:
- В объезд, все в объезд. Вы! Убираем машину с проезжей части. Вы что же не понимаете, что здесь произошло? В любую минуту может жахнуть так…
Скорее всего, он и сам понятия не имел, что здесь на самом деле произошло и как может жахнуть. Но порядок есть порядок, и для порядку нужно же что-то говорить…
А если пропустишь одного, тут же полезет второй, третий… так это уже непорядок.
Пабло эти резоны были не к чему. Он резко сдал машину назад и, съехав на проселок, погнал мимо разинувшего рот полицейского, вереницы пожарных машин, лысого кустарника, мимо оборванных проводов, свисающих до самой земли.
Без света город поскучнел. От неба вместе с влагой ещё кое-что перепадало, - хоть и пасмурный, но все-таки полдень, а от подстанции совсем ничего. Обесточенные дома, магазины, конторы выглядели безжизненными. По тротуарам понурые зонты пробивались сквозь ветер. Серое небо промыло улицы и от чистоты они стали так же уютны, как и больничные коридоры.
Несколько бригад скорой помощи дежурило в машинах у входа в больницу. Так что искать никого не пришлось. Без лишних разговоров двое крепких санитаров на раз-два закинули вялое тело укротителя молний на каталку и увезли. Пабло увязался за ними, бежал до самой операционной, но внутрь не пустили - в дверях возникла твердая как скала медсестра.
Ничего не оставалось, как ждать.
В больничном коридоре было как не странно пусто - по всей видимости, от аварии никто больше не пострадал. Сидеть Пабло не смог и начал мерить проход шагами. Пройдя коридор в одну сторону до конца, он принюхался: так и есть этот жуткий больничный запах и тут же вспомнил, что терпеть не может больниц, в другую – почувствовал зверский голод.
Из операционной вышел мужчина в медицинском халате. Белая марлевая повязка, натянутая на нос. Проницательные глаза-рентгены сканируют из-под густых бровей.
Он почему-то напомнил Пабло того дантиста, который лет десять назад или около того так старательно высверливал ему зуб, что умудрился таки обломить сверло. Сказал, что вынул обломок, но в это до сих пор верилось с трудом.
Там, под пломбой, как пить дать!
Повязка зашевелилась.
- Две ночи без сна, - вместо приветствия зачем-то сообщил хриплый баритон из-за марли. Доверительно так сообщил, как будто старому приятелю, а рентгены сканируют. – Авария ещё эта, черт бы её дери. Устал как собака, - и тут же без перехода: - Вы случаем не родственники?
Этому врать бесполезно, подумал Пабло и, сглотнув, промолчал.
- Тем лучше, - хирург сцепил кисти рук на животе, отставил большие пальцы и стал потирать их друг о друга. - От родственников, знаете ли, столько шума…
Воображение тут же нарисовало, как хирург этими самыми руками отрезал по ошибке что-то не то, и теперь прикидывает каким лучше способом покончить с ненужным свидетелем. Так явственно нарисовало, что шея сама собой вжалась в плечи.
- Что это с вами? Вам нехорошо?
Захват на животе расцепился, и освободившаяся рука потянулась к подбородку. Пабло отшатнулся.
- Вы точно не родственники? - спросил доктор, стягивая указательным пальцем марлевую повязку с носа. – Что-то вы реагируете как-то неадекватно,… точно родной.
Пабло больше не отступал. Спросил осипшим голосом:
- Он умер?
- Зачем же так сразу? Он попал в хорошие руки, - хирург проделал манипуляцию с ладонями, как будто мыл их перед операцией. - Клиника у нас передовая, оборудована по последнему слову. Есть все необходимое для диагностики, поддержания жизнедеятельности и даже больше… - от монотонности собственного голоса рентгены стали затухать, пока совсем не потухли. Он встрепенулся. - Фу, ты. Надо срочно дрябнуть кофейку … Так о чем это я?... Ах, да-а-а, у меня так сразу никто не умирает.
Перед глазами Пабло встал морг и вдоль кафельной стены длинный ряд синих пяток, торчащих из-под простыней.
- Да не волнуйтесь вы так, - гримаса усталого сочувствия. – Ваш случай легкий. Локальное поражение кожного покрова, болевой шок, потеря сознания - всё в допустимых пределах. Так что не надо так переживать. Лучше, расскажите, как всё произошло.
- Что?
- Как что? - происшествие. Вы вообще присутствовали?
- А как же, - сказал Пабло.
Нужно было выкручиваться – не рассказывать же, как все произошло на самом деле. Могут ведь не только затаскать с объяснительными, но и, черт их знает, обвинить в чем-то. Хотя бы в непредумышленной порче имущества. Надо же на кого-то свалить все!
- Ну и что? Как все было? – настаивал доктор.
- Как было? – Пабло задумался. - Страшно.
- Это понятно. А по существу?
- По существу… по существу его током приложило,… от трансформатора,… ну вы видели.
- Хм. А по какому адресу, вы говорите, это случилось?
- По какому адресу?.. В гостинице, в смысле, рядом с гостиницей.
- Это что же он электриком работает? – в баритоне послышалась заинтересованность.
- Какой он электрик. Он в электричестве ни черта не смыслит.
- Тогда зачем он полез под напряжение?
- Да никуда он не лазил. Это мы…, э,…просто мимо проезжали.
- И вашего друга, как вы говорите, ударило током прямо в машине.
- Нет, конечно! Он вышел.
- А вы где были?
- А я как раз в машине остался.
- Любопытно. И зачем он полез в трансформатор.
- Да кто же вам сказал, что он лазил в трансформатор? Просто прогуливался мимо и тут как шарахнет молнией. Он аж через дорогу перелетел.
- Молнией, надо же, - хирург опять вымыл ладони под воображаемой струей. – Нет, то, что ожоги от электричества, мне сразу стало понятно. Но чтобы молния… Да ваш приятель в рубашке родился!
Это вполне возможно, - мысленно согласился Пабло, - только не в рубашке, а в плаще. Поэтому и не снимает его никогда.
За спиной доктора приоткрылась дверь в операционную. Еще не успели позвать его, как он, не поворачивая головы, кинул:
- Иду-иду! – и уже на ходу хлопнул себе по лбу. - Да вот еще что. Документы у него есть какие-нибудь?
- А как же… без документов.
- Ну, так вы будьте добры, занесите, - сказал доктор, протискиваясь в дверь. - А то, сами понимаете, без документов...
Просьбу эту Пабло выполнять само собой не собирался. Про документы сболтнул так просто, чтобы оставили в покое. Ведь у каждого человека есть документы, должны быть и у Гастона где-то, а вот где именно? – об этом ни малейшего понятия.
Честно говоря, последние минут десять-пятнадцать он боролся с единственным, но сильнейшим желанием: немедленно сделать ноги. С уходом доктора эта единоборство прекратилось само собой.
Не прошло и получаса, как Пабло уже нетерпеливо диктовал малопонятные, и от этого еще более аппетитные названия из беспрестанно перелистываемой туда-сюда толстенной книги в кожаной обложке с тисненными большими буквами «МЕНЮ».
Официант повторял за ним, по ходу поправляя заковыристые слова:
- Карпаччо – одно… Каре ягненка – одно… Фунги, ростбиф – один? Два… Паштет из заячьей печени, телячья корейка – одна, да я записал…
Из-за спины официанта выглядывал сотканный из воздуха, но всё равно легко узнаваемый, ставший почти родным за последние несколько дней, силуэт. Он застенчиво улыбался.
«Уйди, уйди же, - отгонял Пабло навязчивое приведение. - Что я тебе нянька что ли? Хватит уже. Сколько можно на мне ездить?»
Официант делал быстрые заметки в блокноте и был совершенно невозмутим до тех пор, пока не закончилось место на обороте страницы. Он перевернул лист и уточнил, с достоинством распрямляя спину:
- Вам всё сразу подавать?
- Да! - был однозначный ответ. - И побыстрее!
Яркий, в первую минуту слепящий, свет заполнял собой все видимое пространство. Источник находился где-то наверху, но явно, что это было не солнце. И сам свет на солнечный совсем не походил. В теле после пробуждения образовалась удивительная легкость. Такая необыкновенная легкость, прямо-таки неземная, что Гастон для проверки ущипнул себя за бедро.
Боли не было!
«Где я? – взорвалась вопросом первая мысль, а за ней табуном поскакали другие – все на разные голоса, толпой обступили, и началось:
- Надо же, такой молодой.
- Ему бы жить да жить, а он…
- Толком ничего не успел,…
- Только дерево и посадил.
Затоптанный жалостью к себе он снова прикрыл глаза. От света это не спасало.
- С возвращением, - послышался откуда-то…, или нет, кажется все-таки над левым ухом, елейный голосок. Без сомнения ангельский.
Допрыгался, - загрустил Гастон.
- Ну и как мы себя чувствуем, - это уже поинтересовался вкрадчивый баритон. Этот над правым ухом.
О Боже! Что говорить, что отвечать? – метался Гастон. - И как я интересно могу себя чувствовать здесь? Здесь! И где это здесь?
Не открывая рта (а как же иначе?), он решился задать вопрос:
- Это рай?
- Нет, - был ответ.
- Ад?!
- Нет никакого ада…, и рая нет.
Испытывают, догадался Гастон. И спросил, все тем же беззвучным манером:
- Какой тогда смысл в жизни, если нет ни рая, ни ада?
- А нет никакого смысла… после жизни, - без задержки ответил ласковый баритон. - Жизнь - она для того чтобы жить и никак иначе. Смысл жизни собственно в ней самой. Пока жизнь есть – есть и смысл, а потом… уже и смысла никакого не надо.
От неожиданного – это еще мягко сказано, ответа Гастон распахнул глаза. Свет опять ослепил, на этот раз ненадолго. Собрался было возразить. И возразил бы, если бы в следующий миг в круг света не проник странный предмет. Это был,… нет, это определенно была колба. Да, полупрозрачная колба совершенно непонятного назначения.
И в дополнение всего окончательно сбило с толку ангельское сопрано над левым ухом:
- Анализы сдаем! – с невнятным пояснением: - коли в себе, что же время терять.
Свет неожиданно погас, обнажив широкий темный круг над головой.
Это было как затмение – темный диск, белесое, будто в дымке помещение и двое по бокам - мужчина и женщина, опять же все в белом. Нимб ни над одной макушкой не наблюдался.
Мужчина то болезненно щурился, то мотал головой, в общем, видно, что пытался придти в себя, а женщина обращалась к нему тем самым ангельским сопрано, который так не вязался с её третьим подбородком:
- Что? Что-то не так?
- Так, так, так, как-то не так, - отмотал головой баритон. – От этого недосыпа у меня, похоже, звуковые галлюцинации.
Ему было неловко признаться что лучшая часть его жизни проходит в сновидениях и чтобы попасть туда он принял ночью двойную дозу снотворного.
- Пойду ка я, хряпну чего-ндь бодрящего, пока визуальные не пошли, - сказал он и напоследок в дверях: - пришлю кого-нибудь.
Ангелица недовольно заверещала в закрывшуюся за баритоном дверь:
- А мы значит тут спим целыми днями, - и сразу без перехода. - Ну что, больной, таращимся? Давайте-ка лучше делом займемся, - она решительно сунула Гастону ту самую колбу с крышкой и сделала недвусмысленный жест поясняющий назначение данного предмета.
Ошеломленный внезапным исчезновением Cвета и этим странным местом, Гастон всё же не потерял присутствия духа. Его немного покоробило обращение «больной», отсутствие небесной атрибутики, более чем земной вид и ещё более приземленная жестикуляция ангелицы. Несмотря на такие очевидные приметы, он всё же продолжил упрямо стоять на своем, считая всё это частью испытания, и рассудительно возразил:
- Как же это получится у меня …? – он хотел добавить «бестелесного», однако выговорить не смог, будто, произнеся это слова, он окончательно лишал себя последней надежды на возвращение.
- Как получится? – взвился ангельский голосок. – Как хвататься за оголенные провода, так значит, у нас всё получается, а как отвечать, так сразу…
Тут в дверях показался брюнет слегка потерянного вида. Нимба у него тоже не было.
- А Мебиус, - обрадовалось сопрано появлению знакомого интерна. - Вас доктор прислал?
Интерн неопределенно мотнул головой. Гастон отметил про себя необычно звучное имя, даже повторил еле слышно с пиететом: «Амебиус».
– Посмотрите-ка, - пожаловалось сопрано, - вот этот не хочет анализ сдавать.
Интерн расправил по возможности грудь и тут увидел глаза пациента. Замер на бесконечное мгновение, заблудившись в потерянных воспоминаниях. Затем сунул руки в карманы халата, втиснул во взгляд максимум решительности, и довольно-таки бодрым шагом надвинулся на больного. Не глядя в глаза, приподнял за запястье его руку, повернул ладонью кверху. Приложил к ране внимательный взгляд и забормотал нечто непонятное:
- Поражение кожного покрова,… действие седативного средства,… посттравматический шок,… так, и почему мы анализ отказываемся сдавать?
- Но послушайте, это же смешно, - как можно дружелюбнее улыбнулся Гастон, протягивая невзрачную емкость.
Амебиус взглянул баночку на просвет и сказал:
- Ничего смешного я пока здесь не вижу.
- Он, наверное, меня стесняется, - сказала ангелица, зашевелила лишними подбородками и вдруг прыснула.
- Ничего я не стесняюсь, - возразил Гастон.
И решил больше не препираться. Что толку спорить, если проще одним махом отмести все сомнения?
Так одним махом и отмёл: решительно и бесповоротно убедил себя в том, что так и не покидал собственного тела. От неожиданности открытия он первое время даже не мог решить, радоваться этому или огорчаться.
- Ну вот и делов-то, - сказал Амебиус, отбирая наполненную емкость. – И надо было упрямиться. Мы стараемся тут вам помочь, а вы… нехорошо это больной, - и назидательно покачал головой.
Нравоучение, как ему показалось, подействовало. Во всяком случае, больной позволил без малейшего сопротивления проделать с собой все необходимые с точки зрения медицины манипуляции. Амебиус ловко орудовал склянками, лил из них что-то, потом размазывал жирным слоем какую-то мазь, бинтовал. При этом не переставал комментировать, давать указания и время от времени задавать вопросы.
Пациент в процессе лечения никак не участвовал, оставался безучастен и к комментариям и вообще вел себя довольно-таки странно.
К примеру, на вопрос: «Что беспокоит?» почему-то указал на сердце. Пояснить этот жест никак не смог, возможно, что не захотел. И только под завязку, когда прозвучало слово «инфекция» проявил какой-то интерес.
Переспросил:
- Кто мог проникнуть внутрь?
- Вирусы, - оживился Амебиус. - Вы, что же раньше о них не слыхали?
- Нет.
- Ну что же, бывает, – протянул и, поправив на переносице гипотетические очки, продекламировал: - Вирусы – это, знаете ли, инфекционные агенты, способные принести довольно серьезный вред, особенно, такому как у вас ослабленному организма. Это конечно если не лечить.
- Но я с такими не встречался, - вяло отозвался Гастон.
- Зато они с вами встречались.
- Да где же?
- Здесь, - Амебиус указал на свою ладонь, - и тут,… и там. Они повсюду. Ведь всё это микроорганизмы, в том смысле, что они слишком малы, для того чтобы их можно было увидеть невооруженным глазом, - ободряющая улыбка. – Вы только не беспокойтесь так. Мы не допустим никаких осложнений, вы главное соблюдайте все рекомендации…
- Опять невидимые существа, - повторил Гастон.
Он почувствовал, как наваливается усталость вместе с этими страшными своей невидимостью существами. Для него стало, наконец, совершенно ясно, почему те невидимые существа, которым он хотел дать свободу, так противились этому и в результате отринули его помощь. Как он их теперь понимал. В таком страшном мире и ему самому хотелось забиться куда-нибудь в укромное место,… да куда угодно, только чтобы стать невидимым.
Он опустился на койку и накрылся с головой простыней.
***
Намотав на спидометре сотню-другую километров, Пабло обнаружил, что вместо того чтобы находится далеко за пределами города, все это время кружил по широкой спирали сходящейся виток за витком к злополучному госпиталю.
Внезапное открытие не то чтобы сильно расстроило искателя легких приключений, но озадачить озадачило – это точно. Тем не менее, противиться судьбе он почему-то не стал.
Без особых осложнений преодолев все препятствия в виде тугих входных дверей, косых взглядов, чьего-то запоздалого окрика и нескольких сотен ступенек, незаметно пролетевших под ногами, он оказался в нужной палате.
Здесь стояла мертвая тишина и единственная койка в углу. На койке лежал человек, прикрытый по лоб простыней. Без сомнения это был Гастон. Он лежал так тихо, недвижимо и в воздухе витало что-то такое - неосязаемое, невидимое и неуловимое, но при этом уничтожающее последнюю надежду, что Пабло сразу все понял.
Для человека, в сознательном возрасте никого не терявшего, это было сильным ударом. На слезу его не прошибло, однако муторно стало как-то и чувство вины подкатило некстати.
Нет, ну в чем я виноват? - пытался он оправдываться перед собой.
И ему вторило предательское эхо:
Виноват! Виноват. Еще как виноват. Такого человека не уберег. Какого друга потерял. Такого у тебя больше никогда не будет.
Возразить было нечего. Обидно только стало: и без того тошно, а тут еще и этот голосина масло в огонь подливает. Никакой деликатности. Мог бы и промолчать.
Пабло подошел к койке и, сдвинув к подбородку простыню, увидел почти не отличимое по цвету от простыни лицо. Так близко увидел, так отчетливо, что совсем уж громко засопел.
Гастон открыл глаза. В тишине безмолвной паузы слышно было только, как икал Пабло.
Приложив палец к губам, Гастон прошептал:
- Они здесь.
- Где? - так же тихо спросил Пабло.
И снова икнул
- Здесь. Повсюду.
- Кто повсюду?
- Они - вирусы.
- Я знаю, - облегченно выдохнул Пабло.
- Ты знал?
- Само собой.
- И все равно пришел.
- Что ж делать, - пожатие плеч и растерянная улыбка.
Гастон поднялся на локтях. У него попросту не было слов, чтобы выразить те чувства, что распирали его.
- Надо валить отсюда, - подсказал ему Пабло.
Хоть это было не совсем то, что хотелось излить Гастону словами, однако и с этим друг не попал впросак. Действительно с бегством стоило бы поторопиться, пока не нагрянул кто-нибудь из дежурных врачей. Но тут как назло обнаружилась одна существенная загвоздка: из одежды Гастону оставили одну простыню. Когда и куда делось всё остальное, включая исподнее, осталось для него полнейшей загадкой.
Эту загадку Пабло решил в два счета. На счет раз - нашел того, кого нужно, на счет два - сунул тому, кому нужно. Для успешного решения задачи необходимо было соблюсти еще одно немаловажное условие: не прогадать с тем, сколько нужно сунуть тому, кому нужно. И с этим условием всё сошлось.
Не прошло и пяти минут, как вся одежда в целостности и сохранности уже висела на спинке стула, а тот, кто нужно цеплялся липким взглядом и назойливо предлагал вполне себе бюджетный трансферт до самой машины на одноместном комфортабельном кресле с колесиками.
Получив отказ, удивился:
- Не нужно? Зря-я-я.… А если подумать?.. Все равно, нет. Может, всё же плохо подумали?.. Ладно, ладно, я понял. Но если еще что понадобится, так, это, не стесняйтесь. Что?.. Ну, там оборудование какое или ещё что понадобиться,.. если что, я и томограф могу. Да, не сомневайтесь…
Так и не отвязался до самого выхода.
А на улице уже совсем стемнело. Дождь все не прекращался. Пабло завел двигатель. Дворники смахнули капли с лобового стекла, и свет фар выхватил Гастона с непокрытой головой стоящего столбом у парадного входа. Пришлось даже посигналить разок, чтобы он, наконец, вышел из оцепенения и влез в машину.
То, что произошло после их отъезда из госпиталя, не попало в газеты и на телевидение. В инете эти события обсуждали довольно-таки живо, но как блоггеры не старались, как не расточали красноречие, все равно ни к каким-то определенным выводам не пришли.
Эксперты же что вошли в специальную комиссию, экстренно созданную по данному поводу, сошлись негласно на том, что причина кроется в таком редком явлении как… массовое помешательство.
Почему негласно?
Да потому что официальных выводов так никто и не опубликовал.
Первым, кто столкнулся с феноменом, был ночной сторож. Когда он под утро решил выйти в госпитальный дворик покурить, а заодно и прочистить порцией свежего воздуха мозги ото сна, то по привычке зажег сигарету ещё перед выходом. Постоял на пороге, прислушиваясь к перестукам дождя по металлу карниза; поглядел через распахнутую дверь на перевернутый фонарь, расплывающийся в луже и, ничего не подозревая, шагнул…
Таким вот незамысловатым образом и столкнулся с феноменом (что и впоследствии зафиксировали в протоколе).
Искры в разные стороны, сама сигарета в гармошку, хорошо еще в глаза не попало, и брови не подпалил, но лбом все равно приложился от души. Пощупав опасливо кончиками пальцев невидимую преграду, он решил,… да ничего он толком не решил, - вернулся на свое место и стал ждать.
Пантомима с невидимой преградой повторилась еще трижды. Первый раз с участием того самого Амебиуса, второй – с молоденькой медсестрой из нейрохирургического отделения, а в третий - в групповом исполнении всех посвященных.
Только после этого решились вызвать спасателей. Объяснить, правда, по телефону толком ничего не смогли.
Как не странно спасатели приехали. И довольно скоро. К общему изумлению запертых, беспрепятственно зашли внутрь, как будто никакой преграды не существовало и в помине. Выслушали, понаблюдали за безрезультатными попытками медсестры выйти – Амебиус и сторож благоразумно остались стоять в сторонке. Красноречиво переглянулись.
Над спасателями никто не смеялся, когда у них самих ничего не вышло - даже кончик носа высунуть не удалось.
Дальше пошло по нарастающей: прибыла полицейская машина, за ней подкрепление ещё из двух; потом спецслужбы, военные и те самые эксперты.
Со всеми повторялось одно и то же. Постояв недолго у входа в госпиталь и понаблюдав за толпой полоумных неумело изображающей из себя пленников, прибывшие понимающе кивали, цокали языками и мотали на ус. Затем поодиночке и группами они беспрепятственно входили внутрь. Входили обычно с легким налетом надменности, на уговоры и жестикуляцию толпы само собой не реагировали, некоторые даже не могли удержать ухмылки, а потыкавшись в непреступный воздух и осознав, что оказались в ловушке тут же теряли всю свою спесь.
На всех без исключения нападал столбняк. С той лишь разницей, что у одних он проходил без следа уже через пять-десять минут, а у других так и не прошел никогда.
Приехала телевизионная передвижка. Из фургона выскочил репортер в накинутом поверх майки клетчатом пиджаке. За ним оператор. Походили, послушали, о чем говорят, поглазели на всё это безобразие, но снимать ничего не стали.
Так и уехали.
- Картинки нету, - сказал напоследок поскучневший лицом репортер, скручивая микрофон с тремя буквами.
- Точно, - согласился ясноглазый оператор, - ничего интересного. Ни кровищи тебе, ни расчлененки. А снимать, как толпа дебилов не может пролезть в одну дверь – увольте! Кому это вообще может быть интересно?
Площадь перед госпиталем, в конце концов, оцепили. У входа поставили двух полицейских и строго настрого наказали: никого не впускать и… всех выпускать. Скучать на посту бравым полицейским долго не пришлось. Вскоре выяснилось, что выход из здания всё же возможен: через окна. Чем все незамедлительно и воспользовались.
Всё-таки согласитесь неплохо, что маг так старавшийся спасти мир от зловредных невидимых существ с гадкими не выговариваемыми именами, позабыл о том, что кроме дверей существуют ещё и окна. К сожалению, он так и остался в неведении по поводу того, что микробы уже давным-давно проникли в наш мир.
Для всех тех, кто и так в курсе, история эта закончилась сказочно хорошо. Пробили стену в торце здания. Старый вход заложили кирпичом: один ряд снаружи, один внутри. Не придерешься.
_______________
Следующая глава:http://www.proza.ru/2013/11/02/638
...