По свидетельству историков, город Одинцово получил название от прозвища боярина Андрея Домотканова, владеющего здесь поместьем в последней четверти XIV века. О боярине этом известно очень мало. Лишь то, что он был потомком касожского князя Редеди, служил воеводой у великого князя московского Дмитрия Донского, и что отец и дед его – Иван Доматко (Домоткан) и Иван Большой – были знатными боярами в Чернигове.
Андрей Домотканов упоминается в меновой грамоте князя Звенигородского и Угличского Андрея Васильевича игумену Саввино-Сторожевского монастыря Евсевию от 19 августа 1470 года вместе с указанием прозвища «Одинец». Сознательно ли автор грамоты исказил первую букву, либо по договоренности с монастырем – только местечко, которое задолго до грамоты получило название в честь известного боярина, до 1802 года называлось не «Одинцово», а «Адинцово».
В 1994 году в книге «Одинцовская земля», выпущенной московским издательством «Энциклопедия сел и деревень», краевед А.А. Пузатиков приводит пример метрических записей времен Елизаветы Васильевны Зубовой: «…15 января 1802 года, села Адинцово – у крестьянина Ивана Семенова родился сын…». Где описка – в меновой грамоте или метрических записях? Если село называлось Адинцово, то и прозвище у боярина должно быть Адинец. Почему же один из древнейших, Саввино-Сторожевский монастырь не указал князю на ошибку?
Смоленский след боярина Домотканова
В X веке на всей русской земле начался строительный бум. В первую очередь строителями осваивались земли, управлявшиеся из Киева. Одной из таких земель был город Смоленск. В 1127 году киевский князь Мстислав Великий отдал Смоленск в удел своему семнадцатилетнему сыну Ростиславу. За ним потянулись в сторону Смоленска и родственники Редеди. Именно с этого времени археологи начинают обнаруживать в Смоленске так называемый «культурный слой», что подтверждается и летописными источниками. В частности, некий Даниил Принц, побывавший в Смоленске в 1578 году, отмечал, что «в городе виднеется много храмов, довольно красиво построенных из жженого кирпича» (Сочинение Даниила Принца из Бухова. ЧОИДР, 1876, кн.4. Начало и возвышение Москвы).
Учитывая, что с XIV по XVI век монументальное строительство в Смоленске практически не велось, многие исследователи полагают, что кирпичные храмы, которые увидел Принц, относились к XII-XIII вв.. Современные археологи подтвердили данное предположение. Они обнаружили в Смоленске две кирпичеобжигательные печи XI-XII веков, которые свидетельствуют о начале массового фундаментального строительства и массового производства кирпичей из глины задолго до появления кирпичных заводов. Печи находились на Протоке и на склоне Чуриловского оврага (в настоящее время ул. Пушкина).
Древние кирпичи не были похожи на современные. Это были тяжелые квадратные плитки, за которыми закрепилось греческое название «плинфа».
Плинфа использовалась в основном для строительства храмов. В Смоленске в XII в уже насчитывалось свыше 50 храмовых строений из обожженной плинфы. Кто эти легендарные строители, поднявшие в воздух вековые слои глины, превратив их в каменные соборы?
Летописные источники о легендарном времени расцвета Смоленска не сохранились, за исключением кропотливых исследований некоторых современных историков, и они основаны на артефактах. В книге «Древняя Русь и славяне», вышедшей в свет в Москве в 1978 году, одним из таких исследователей представлен П.А. Раппопорт. В своей статье «Зодчие и строители древнего Смоленска» автор отмечает наличие клейм и знаков на керамических изделиях, в том числе, на кирпичах, указывающих на производителя. Следовательно, в Смоленске уже в XII веке существовали строительные артели.
«Некоторое отличие в знаках, делавшихся при формовке, показывает, что в каждой артели были свои кирпичники, изготовлявшие кирпичи только для нее.» Кроме кирпичников, в артели были все виды специалистов, необходимых для организации и ведения строительства. Раппопорт выделил две самостоятельные группы артелей – церковную, с епископом во главе артели, и княжескую. Возглавлять княжескую артель должен был непременно князь. Работа этих групп отличалась не только по качеству, но и по архитектуре построек. В первой группе построек обнаружены кирпичные ритуальные столы-престолы, заалтарный след от установки креста. В храмах второй группы этих особенностей нет. Также Раппопорт отмечает явные различия между двумя группами в строительной технике. До настоящего времени более сохранилась работа второй, княжеской артели – семь памятников в Смоленске и несколько – в других землях, среди которых значится Старая Рязань. Монастырская артель была слабее.
Знаки на плинфе П.А. Раппопорт рассматривает в своей книге: «Строительное производство Древней Руси X-XIII вв», выпущенной в Санкт-Петербурге в 1994 году. Среди знаков он выделяет так называемые «княжеские», единичные. «Встречаются они в небольшом количестве, по-видимому, лишь по одному рисунку в памятнике» (с.24-25). Возможно, что таким рисунком метили партию сырцов, связанную с каким-либо определенным днем или событием (например, днем рождения князя), вместе с его инициалами.
В XIII – XIV вв строители княжеской артели возводили кирпичные храмы за пределами Смоленска, в малых городах своего княжества. Эпицентр строительства перемещается из Смоленска в Рязань. «Начало строительства в каком-нибудь крупном городе или создание в нем собственной строительной артели чаще всего совпадало по времени с правлением укрепившегося там сильного князя, а также, строительством городских укреплений» (с.131).
История свидетельствует, что в 1375 году смоленские войска участвовали в походе Дмитрия Донского в Тверь, и примерно в то же самое время боярину Андрею Домотканову пожаловано поместье в 19 верстах от Москвы. С князем Дмитрием в конце XIV века Домотканов идет защищать Рязань.
Среди лесной чащи, под Рязанью, из построенной монахами деревянной часовни вырастает каменный монастырь. Летописи не сообщают, кто был его основателем, но трудно объяснить иначе трогательное отношение к рязанской земле великого князя Дмитрия Донского и находку уже современных коллекционеров - кирпич с инициалами А.Д.А. и княжеским знаком в виде птицы на ключе. Этот знак, без принадлежности к какому-либо княжескому роду, упоминает П.А. Раппопорт в указанной выше книге (рис. 15). Знак на рисунке Раппопорта подобен знаку на кирпиче с инициалами А.Д.А., которые соответствуют начальным буквам имени князя «Андрей Доматко Адинец».
Кирпич-плинфа с инициалами А.Д.А. был найден в пригороде Ряжска, а его фотографию мы нашли в интернете на сайте "Кирпичная старина".
В XIV – XVI веках Смоленск находится под литовским княжеством, начинаются распри с Москвой, и дальнейший период его истории теряется в летописях вплоть до XVII века, когда русский царь Алексей Михайлович ценой неимоверных потерь возвращает полуразрушенный город из Великого княжества Литовского в состав Российской империи. В конце XVII века Смоленск отстраивается заново. Шедевры прежнего зодчества превращаются в археологический слой.
«Престол по размеру»
Особенности храмовых строений, выполненных княжеской артелью в Смоленске, созвучны новозаветным апокрифам. В Книге апокрифов* (С-Пб, Амфора, 2005 г.) существует запись о том, как царь Иерусалимский призывает Иосифа и говорит ему: «Я хочу, чтобы ты сделал мне престол по размеру того места, где я обычно восседаю» (с.284, Евангелие младенчества). И если царь восседает на месте, ограниченном размером, то престол для Бога не может быть ограничен, так как сам Бог не ограничен. Вероятно, по этой причине княжеская артель, в отличие от канонической монастырской, не строила в храмах ритуальные столы-престолы, полагая, что Бог, являясь одновременно и царем, не может, в отличие от последнего, быть ограничен в размерах. Творцами же тогда называли формовщиков плинфы.
Образ птицы, как образ власти, на княжеском знаке, так же вполне соответствует апокрифическому повествованию. Иисус, когда ему исполнилось семь лет, играя с другими детьми того же возраста, сделал "из мокрой земли" изображения птиц и «приказал изображениям идти, и они тотчас же, двинувшись, пошли…Он сделал изображения птиц, которые летали, когда Он приказывал им летать, и останавливались, когда Он говорил им остановиться» (с.282)*. Поэтому не исключено, что именно этот апокрифический символ – изображение птицы – был избран символом власти на данном княжеском знаке.
О тесных, и даже дружеских, взаимоотношениях Дмитрия Донского и боярина Домотканова свидетельствует пожалование ему земли на московской окраине, что давало ему право называться Московским боярином накануне Куликовской битвы.
Автор летописного повествования о Донской битве - «Задонщины»,- прославляя князя Дмитрия и его воинов, неоднократно обращается к символу птицы: «О жаворонок, летняя птица…!» «О соловей, летняя птица…!». Птица «летняя» не случайно: кирпичное дело начиналось с приходом тепла в мае и заканчивалось в конце сентября.
В XIV веке строительство в Смоленске почти прекратилось, и вся дружина княжеских каменщиков во главе со своим князем Андреем Домоткановым ушла в Рязань за Дмитрием Донским, существенно пополнив его войско.
Кульминационный штрих к «портрету» нашего символа «птицы на ключе» мы находим в словах: «А уже соколы, и кречеты, и белозерские ястребы рвутся с золотых колодок…» (Изборник. Повести древней Руси.М. -1987, с. 193). «Золотая колодка» на знаке и в повести выбрана не случайно – Смоленск был в годы своего расцвета богатейшим княжеством.
Серкиз, в крещении Иван
В исторической родословной боярина Домотканова обнаруживается несоответствие количества поколений от князя Редеди. В одних родоводах - 12, в других всего 5. Возможно, это связано с дополнительными именами, которые дети получают при крещении. Окончательно запутавшись в именах, историки даже придумали принца Серкиза и его сына Андрея, которые якобы перешли от монголо-татар на сторону Дмитрия Донского в XIV веке и воевали с ним против орды. Причем, в более поздней летописной биографии «Андрея Серкизовича» упоминается лишь его младший сын Федор, о старшем же ничего не известно. А по документам XIV века существование Серкиза вообще не прослеживается.
Единичные источники сохранили сведения о том, что некий Серкиз получил при крещении второе имя - Иван, и Андрей Серкизович имел полное право называться Андреем Ивановичем, особенно во времена, когда помимо имен и фамилий, за боярами закреплялось еще и прозвище.
Летописец, очень тонко передает в повествовании «Задонщина» отношение князя Дмитрия к своим воеводам, особенно, к Андрею Серкизовичу. «Воеводы у нас уже поставлены – семьдесят бояр» - говорит князь перед битвой, перечисляя самых отважных из них, в том числе Андрея Серкизовича. После битвы спрашивает: «Скольких у нас воевод нет?» и получает ответ: «семьдесят бояр рязанских». И в этом ответе не назван Андрей Серкизович, хотя автор сообщает нам ранее о гибели боярина. Нет слов и про бояр Смоленских, и, тем более, про монголо-татарского принца.
«Андрей Серкизович» погиб, спасая род князя Дмитрия. Поэтому он один равен семидесяти, и о нем Дмитрий говорил перед битвой как о семидесяти воеводах. Мог ли он сказать так о монгольском принце? Так можно сказать только о верном, преданном друге, единоверце, которого Дмитрий очень ценил и которому доверил пост воеводы. Это был Андрей Иванович Домотканов, глава смоленской княжеской строительной артели. И вовсе он не "Одинец", если у него был сын - Белеут. Старший. А Федор, получается, младший сын. Жена – Марья. Старший сын оставил наследников Белеутовых, а младший служил боярином у Василия Темного и получил прозвище «Старко».