Кремнистый путь

Юрий Арбеков
               

               «КРЕМНИСТЫЙ ПУТЬ» или «МИЛЫЙ ТОМАС»
          (Драма из жизни Лермонтовых в двух действиях)
 
                Действующие лица:
Бабушка — Елизавета Алексеевна Арсеньева, бабушка Поэта, владелица Тархан. В 1841 году ей  68 лет.
Андрей — Соколов Андрей Иванович, Дядька, камердинер Лермонтова. В 1841 — 46 лет.
Дед — Михаил Васильевич Арсеньев, дед Поэта, 1768-1810.
Мария — Мария Михайловна, мать, в 1813 —18 лет.
Юрий — Лермонтов Юрий Петрович, отец, в 1813 — 26. 
Монго — Алексей Аркадьевич Столыпин, дядя и самый близкий друг Поэта. 1816 г.р.
Сушкова — Екатерина, юношеская любовь Поэта, 1812 г.р.
Николай —  Мартынов Николай Соломонович, друг и убийца Поэта, 1815 г.р.
Наталья — его сестра, 1819 г.р.
Мать — Елизавета Михайловна Мартынова, их мать, в 1841 — 58 лет.
Граббе — Павел Христофорович, генерал, в 1841 — 52.
Голицын — Владимир Сергеевич, полковник, князь — 47.
Эмилия, Аграфена, Надежда — сестры Верзилины, в 1841 —  25, 19, 16 лет.
Незнакомец.
Король, его свита,
Томас Лермонт, Байрон.
Груня — ночная девка в доме Бабушки.
Офицеры (в том числе Лермонтов), тюремщики, слуги, часовые…

                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

                СЦЕНА 1.
                Тарханы, июнь 1841 года.
                Бабушка, Андрей, Груня.

Андрей. (Он один, с тоскою смотрит в окно). Вот, извольте видеть: сенокос на дворе. Мужики возвращаются с луговины… Косы блестят, глаза горят: первая трава в этом году!  Следом бабы — сено ворошили. Песни поют... А тут сиди, как неприкаянный, покуда барыня проснётся. Велено ждать!
                Пауза
А был бы крестьянином, как все… Сейчас бы на зорьке с косою — вжик-вжик, вжик-вжик! Солнышко ещё не встало, небо розовеет, ранняя птаха свистит. А трава под росой как серебряная, так и ложится за рядом ряд — вжик-вжик, вжик-вжик! (С досадой).Э-эх!
                Входит девка
Ну что там?.. Проснулась, нет?
Груня. Похоже, скоро уж… Ворочается…
Андрей. Приснилось что-нибудь, вот и ворочается. Сейчас проснётся, скажет: «Сон разгадывай, Андрей Иваныч!»…
Груня. А ты умеешь, дядя Андрей?
Андрей. Я всё умею! И петь, и плясать, и коня подковать! Был ведь я тоже деревенским — парнем ещё, холостым. Вызвали в имение к барыне…  «Тебе годков сколько?» «19, ваша милость». А сам думаю: нешто в рекруты заберут? 
Груня. Не хотелось?
Андрей. Глупая ты девка! Ведь 25 лет под ружьём, ни жены, ни детворы — кому захочется? Но нет — взяли в имение, при барском внуке находиться… Дядькой, стало быть…
Груня. Дядькой — это хорошо!
Андрей. По-разному… Кому какой барчук достанется. И порют нас, как сидоровых коз, и впроголодь держат… Но мне повезло, слава Богу (крестится). За все годы пальцем меня не тронул молодой барин! Грамоте научил!* А уж что касаемо довольствия, то не он меня — я его кормил.
Груня. Это как?!
Андрей. А очень просто. Барыня мне давала деньги, ему не доверяла: «Молодой ещё, прокутит, в карты проиграет!». Сколько прикажет — выдаю барчуку, остальное на пропитание, овёс лошадям — мало ли? И он лишнего не требовал, и у меня всё сходилось копейка в копейку…
                Пауза.
(Со вздохом). Вот уж 25 годков, как Дядька! (Удивлённо). Ты смотри-ка, Грунюшка!  Ведь отслужил я свой срок… рекрутский!
          Входит Елизавета Алексеевна — только что из постели, зевает сладко. Андрей и Груня почтительно кланяются хозяйке.
Бабушка. Ты здесь, Андрей Иваныч?
Андрей (ворчливо). Где же мне быть? Велела ждать, я и жду…
Бабушка. Поговори у меня!.. (Садится в кресло перед зеркалом, девка её причёсывает). Что нового в доме? Ничего не слыхать?
Андрей. Всё по старому, матушка. Мужики с сенокоса идут. Благодать!
Бабушка (смотрит в окно). Сама вижу… Да тебе то что за печаль?
Андрей. Отпустила бы меня, барыня. Ну что я здесь? Не пришей к кобыле хвост?..
Бабушка (строго). Ты — камердинер, Фигаро, и должен быть всегда при доме!
Андрей. Помилуй, матушка! Когда при барчуке — иное дело. Рази я не понимаю? Но на Кавказ нынче не меня послали —  молодых робят?!**…
Бабушка (с ехидцей). Ты же боишься ездить в скалах, сам говорил...
Андрей. Тут другое, матушка. Не за себя — за барчука боюсь! А ну как понесут кони, опрокинут?.. С тамошних гор загреметь — не то же самое, что у нас в овраге… Там голову сложишь враз!
Бабушка (строго). Типун тебе на язык! А работу я тебе найду… Приберёшь в комнатах Мишеля, книжки его. Так, чтоб нигде не пылинки! Авось, нагрянет хозяин, а в шкафах грязь?!
Андрей (лениво). Приберу, барыня… Да только не скоро ждать нашего сокола. Лишь месяц на Кавказе — раньше осени не вернётся…
Бабушка (слёзно). По мне так каждый день без него — каторга. Как там Мишенька, что с ним?..  Душа изнылась!
Андрей. Ну так… и поехали бы, матушка?.. А?! Дорогу мы знаем: авось не заблудимся…            
Бабушка (мечтательно). На Кавказ?.. Знаем, ездили. Да ведь это когда было, Андрюша. Мне тогда сорок лет стукнуло, а нынче? Страшно сказать!
Андрей. Вас годы не берут, барыня, вот те крест!
Бабушка. Не ври, балаболка! (Со вздохом). Нынче барин покойный приснился, Михайло Васильевич. К чему бы это?..
Андрей. Значит, помянуть его надобно.
Бабушка (строго). А нешто я не поминаю? И церковь построила Михаила Архистратига — его святого! И внука Мишенькой назвала… Кто-кто, а Михайло Васильевич не должен обижаться на меня...  (Пауза). А снился нехорошо! 

*О том, что Андрей Соколов был грамотным, говорит письмо к нему С.А.Раевского во время ареста Лермонтова в 1837 году.  А сосед и родственник А. П. Шан-Гирей вспоминал, что «Соколов был бесконечно предан Поэту и пользовался его доверием, действуя бесконтрольно за кассира».
**Имеются в виду Иван Соколов, камердинер, и Иван Вертюков, конюх, которые сопровождали Лермонтова в его последней поездке на Кавказ. Оба были его ровесниками, друзьями по отроческим играм в Тарханах.

                СЦЕНА 2.
                Первый сон Елизаветы Алексеевны.
                Она и Дед — её покойный супруг.

Дед. Один! Кругом один! Да где же все?.. Эй, люди!.. Спите, черти?!!
                (В страхе мечется по комнате)
Бабушка. Опять шумишь, мой друг? Чем недоволен ты на этот раз?
Дед. А что Петербург?.. А шведы?.. Мы победили?!
Бабушка. Эк, куда хватил, вояка старый!.. Да мы не то, что шведов — французов одолели без тебя!
Дед. Не помню, нет. Что с памятью моей?!
Бабушка. Известно что: покойный — вот и спишь. С тобою рядом дочь наша, Марьюшка… (Всхлипнув). Теперь проснётесь, как Судный День настанет. Всё вспомните разом!
Дед (со страхом оглядывает свои ладони). А перстень… Где мой перстень?!
Бабушка. Был на тебе… Там яда не осталось в нём, всё выпил! Не дал ни мне, ни сопернице моей — Мансуровой, кажется? Она об тебе и не плакала даже. (С издёвкой). «Эй, соседка! Ты случаем не из Анучино?»…
Дед. О, как мне холодно! Как несправедливо всё! Уйду я… (исчезает)

                СЦЕНА 3. 
                Бабушка, Андрей Иванович, Груня.

Бабушка (стирая пот с лица). Такой вот сон дурацкий! Что интересно: я при жизни никогда его в неверности не укоряла, а тут вдруг выложила всё, что думала прежде. (Андрею). Да ты же его не застал?!
Андрей. В коляске видел издалёко, а вблизи не доводилось. 
Бабушка (горделиво). Михайло Васильевич был предводителем дворянства! Красивый, статный!.. Поговаривали, что заезжал он по пути из Чембара в Онучино, к соседке холостой… Но ни словом, ни намёком я не показывала, что знаю. Мы Столыпина! — понимаешь ты?   Столыпины до ревности не опустятся!
Андрей. Как не понять, матушка? Все братья Ваши — сплошь генералы, орденов не счесть!
Бабушка (не соглашаясь). И Арсеньевы тоже — род старинный, знатный. Капитаном лейб-гвардии Преображенского полка(!) был Михайло Васильевич, когда посватался за меня… Даже в халате ходил как в мундире — стройный, гордый!... Гордость его и погубила!
Андрей. Как же это, барыня?
Бабушка. Тебе не понять. И меня он любил, и соперницу мою тоже… А тут ещё Машенька, дочка... Он на неё надышаться не мог — как тут уйдёшь?… Запутался мой милый — вот и принял грех на душу! (Крестится).
Андрей. А вы, сударыня? Вдовой остались — чай, юная совсем?
Бабушка (прикинув). Тридцать шесть годков мне было… (С досадой). Вдвое меньше, чем теперь!
Андрей. Я мальчишкой был, помню. Проезжали вы селом — в церковь ли, в поле — красавица писанная, честное слово!
Бабушка (вспоминает с улыбкой). Ко мне генералы сватались, да какие! У одного не то, что вся грудь в орденах, — шпага была золотая, Кутузовым даренная!
Андрей. И что же Вы, матушка?
Бабушка (со вздохом). Отказала… Потом каялась: дура ты дура! Мёртвого не воротишь!.. Три года прошло, никто плохого слова не скажет… А  вот не могла решиться, хоть ты плачь! Такие мы, Столыпины: от венца — до гробовой доски!.. (Спохватившись). Разболталась я с тобой, как с ровней. Ступай прочь!
Андрей (понуро). Слушаюсь, барыня… (Уныло идёт к двери).
Бабушка (строго). Да вели проверить коляску: в Середниково завтра поедем.
Андрей (воспрянув духом). Слушаюсь, матушка Елизавета Алексевна! (Уходит).
Бабушка. Сначала рассердился, а как сказала про Середниково — обрадовался Дядька!.. Любит ездить! Да и то сказать: мы прежде выезжали часто. То в Пензу к батюшке, то  на Кавказ… В Чембар, в Москву, оттуда в Петербург! А там я Мишеньке свою коляску купила, ей отдыху он не давал. То в Петергоф, то в Царское Село… И вновь на Юг: в Рязань, в Тамбов, в Воронеж…Там Ставрополь, там Грозный, там Тифлис!.. Сегодня вот остался в Пятигорске… (Строго оглядев себя в зеркале, Груне). Ну всё, ступай!  Скажи внизу, чтоб чай несли сюда. Сегодня солнышко, пить буду на веранде. (Девка низко кланяется, убегает).
                Пауза.
Ах, Андрей Иванович! Седина в бороду, а бес в ребро? Как глядел  ты на меня мальцом безусым, так и нынче смотришь масляными глазками, будто кот на сметану…  Да кринка высока — не достанешь! Это в Европе, я слыхала, сама королева жила с можардомом, в Древнем Риме матроны купались голые в присутствии рабов… А у нас Россия и такого не бывает… (Сплёвывая). Тьфу, какая мерзость в голову лезет! (Достаёт из секретера лист бумаги и перо). Напишу-ка я письмо Мишелю. Он всё просится в отставку… Так не бывать этому, покудова не станет генералом! (Горделиво). Столыпины мы или нет?! (Пишет).
                Пауза.
Да Батюшке сказать: пусть отслужит сорокоуст по Михайло Васильевичу. Прав Андрюшка: надо помянуть, коли приснился… А заодно уж и Машеньке… (махнув рукой) и Юрию Петровичу покойного тоже! Недолюбливала я зятя, грешная, а выходит, что зря. Любил он мою дочку до гробовой доски! Однолюб, как и я, грешная. (Сидит, глубоко задумавшись, вспоминая обоих — и дочь, и зятя). Как жизнь проходит, Господи! Была дочь, был зять, царствие им небесное… А началось всё с того, что отпустила я её к тётке — на Орловщину…
 
         
                СЦЕНА 4.
                Орловская губерния, 1813 год.
       Юрий Лермонтов и Мария Арсеньева
Темнеет, вечер, в доме за окнами бал, видно, как кружатся пары…

  На веранду выходят Мария Михайловна и Юрий Петрович — оба молодые, весёлые, разгорячённые танцем.
Юрий. Мадмуазель! Позвольте объясниться?
Мария. Не надо ничего, Юрий Петрович. Виновен Венский вальс: он каждого сведёт с ума!
Юрий. О, нет! Я офицер, и говорю открыто: Вы лучшая из всех, кого я знаю!.. Люблю Вас, Мэри!!!  (Жадно целует её руки).
 Мария. Вы тоже мне не безразличны, но я прошу вас, Лермонтов: проверьте Ваши чувства… Быть может, завтра всё будет иначе?..
Юрий. О, нет! И завтра, и всегда — до гробовой доски! Вы та, кто послана мне Богом!
Мария. Но я Вас очень плохо знаю, капитан,...
Юрий. Мой род не слишком знатен, может быть… Но это здесь, в России, а в Шотландии фамилия Лермонт известна всем! Основатель нашего рода — сам поэт-прорицатель Томас Рифмач из Лермонта.
Мария. Я что-то читала в детстве…      
Юрий (с улыбкой). Вы и сейчас ещё дитя, Мари… Ну слушайте. Давным-давно в Шотландии, в провинции Лермонт, жил некий человек, которого звали Томас Честный — он никогда не говорил ни слова лжи! К тому же прекрасно играл и пел — был прославленным бардом и даже провидцем. То, о чём он рассказывал в своих балладах, рано или поздно сбывалось.
Мария. Говорят, таким даром его наделили эльфы?
Юрий. Это легенда, но есть факт неоспоримый. В ту пору Шотландией правил великий и грозный Александр Третий из Роксборо. С юности влюбился он в Маргарет Английскую, они венчались, нажили трёх детей, но все ушли из жизни рано, вслед за королевой. Горько плакал король, но делать нечего — женился вторично на красавице Иоланте.
Мария (всхлипнув). Какая печальная история! Но продолжайте, Юрий Петрович.
  (Сгущается тьма, королевские слуги вносят горящие факелы, входит Король и его свита, Томас с инструментом в руке.  Вдали — облик древнего шотландского замка).
Юрий. Они сошлись, но жили каждый в своём замке. И вот однажды король повелел барду Томасу сложить балладу в честь новой возлюбленной — Иоланты. Томас начал издалека. Он спел о первой жене короля, и все прослезились, вспомнив добрую, как мать, Маргариту Английскую. Затем поведал о подвигах самого короля, и все низко поклонились монарху. Но свою третью песню Лермонт оборвал на полуслове.

Томас играет и поёт речитативом:

Когда, устав от гульбища ночного,
Во тьме глубин уснут морские духи,
Сгубившие безвинных рыбаков,
Когда на небо звёзды выйдут снова,
И с той земли, где правят злые норды,
Появится рассветная заря,
Не рёв волны, предвестницы разрухи,
А нежный шёпот гальки — вот основа,
Того, что разгорается не зря
В Шотландии весенняя заря.

Король. Хорошо, Томас! Продолжай!
Томас (поёт):
     И вот румяный лик — проснулось Солнце,
     Что плечи скал и замок обогреет,
     Где сладко дремлет королева Иоланта.
     Её коснуться губ луч золотой лишь смеет.
 
И говорит полуденное Солнце:
— Я за день обхожу моря и страны,
Заглядываю в каждое оконце,
Но в мире нет — ни плеч таких, ни стана!
               
Король.  Ай, браво, Томас! «Нет ни плеч таких, ни стана»? Но давай дальше — про меня и королеву. Я награжу тебя по-царски!..
                Пауза.
 В чём дело? Почему ты молчишь?!
Томас. Прости меня, ваше величество. В глазах моих всё померкло…
Король. Что значит, померкло?! Эй! Огня нашему барду! (Слуги подносят факелы ближе).
Томас. Здесь обычный факел не поможет, государь. Мой свет изливается отсюда!… (Показывает на лоб и грудь). Моя баллада завершится нежданно, по воле рока!
Король (с гордой усмешкой). В моём королевстве я сам повелеваю роком! Продолжай!
Томас. Не смею, государь. Я всего лишь человек и противиться воле богов не в силах.
Король (ударив кулаком). Повелеваю!!!.. Ты знаешь, бард, что происходит с ослушниками моей воли?!
Томас. Знаю, ваше величество. Но Томас Честный никогда не пел то, что не видел. А в этой балладе я вижу Иоланту… она вся в чёрном… и не вижу тебя!
Король (вне себя). Что??? Взять его!!! В башню!!! Ты завтра запоёшь под плетью палача, и всех увидишь, кого я повелю!
                Томаса грубо заковывают в цепи.
(Свите). Собирайтесь, канальи! Мы едем в замок Кингхорн, где ждёт меня прелестная Иоланта, а вас — бочка славного английского эля!
 (Свита радостно вопит и уходит, вскинув мечи и уводя с собой пленённого Томаса, унося факелы).
   
Мария. О, Господи! Бедный Томас! 
Юрий. В ту же ночь король отправился в замок своей возлюбленной. Луна скрылась за облаками, его конь оступился на горной тропе, и грозный король был найден мёртвым на морском берегу. Так свершилась воля рока, а великий бард оправдал своё имя. Томас Честный не соврал даже под угрозой казни, ибо в минуты откровения увидел близкую смерть короля.
 Мария. Какая славная легенда!
  Юрий. Легенда или быль — кто знает? Доподлинно известно, что Александр Третий погиб от несчастного случая в расцвете лет: ему исполнилось 44. Было это в 13-м веке от Рождества Христова. Род Томаса Лермонта благополучно продолжился,  и в  16 столетии прекрасная Маргарет Лермонт была обвенчана с королевским адвокатом Гордоном Байроном. А в 19 веке их потомок, поэт и лорд, сам называл себя наследником таланта Томаса Рифмача.
Мария (с восторгом). Так Вы — родственник великого Байрона?!!
 Юрий. Отчасти, мадмуазель. Наша ветвь пошла от Георга Лермонта, польского поручика, присягнувшего первому Романову — Михаилу Фёдоровичу. Георг принял православие и под именем Юрия честно воевал в дружине самого Пожарского. Царь любил Лермонта, пожаловал его имение под Тулой — Кропотово называется... Но дьяк написал нашу фамилию по-русски,  так она и сохранилась до нынешних дней: Лермонтовы.
Мария. Ах, вот как?..
Юрий. Я служил в дворянском ополчении, гнал  французов за Березину, но ранен был и здесь на излечении…
Мария. А я в Орёл приехала из Пензы, из Тархан… Здесь родственники наши…
Юрий. Не иначе как сам Господь свёл нас вместе — здесь, в Орле, вдали от родовых имений и Шотландских шхер... Не могу не признаться, Мари, что уже не мыслю без Вас своей жизни!
Мария. Я верю Вам, Юрий Петрович. (С улыбкой). Ведь Вы — потомок Томаса Честного…
Юрий. Клянусь! Никогда и никого не полюблю я кроме Вас!
Мария. Но матушка моя, урождённая Столыпина, мечтает о богатом зяте… Выбор мой она одобрит вряд ли…
Юрий. Заранее готов держать пред ней ответ, но Вас я не отдам без боя!
Мария. Я знаю свою мать… (в сторону) но знаю и себя! Когда коснётся до любви, не уступлю ни пяди!
Юрий. Позвольте ж… робкий поцелуй… (Целует её руки — всё выше и выше)…
Мария. О, как всё в мире странно! Я с юности мечтала о любви, ждала её, — а всё случилось вдруг, почти нежданно! (Целуются).
                Занавес

               

                СЦЕНА 5. 
               Тарханы 1817 год. Юрий, затем Бабушка

Юрий. О, светлый миг любви! Мы всё преодолели и радостно пошли к венцу! А позже, в зелени Тархан, мы провели чудеснейший медовый месяц! — что там? Год медовый! Мария понесла, поехали в Москву, и там родился сын в начале октября!
                Пауза.
Два имени всегда в нашем роду чередовались: Пётр и Юрий, Юрий и Пётр. Я хотел назвать сына Петром, но где там! Тёща  рьяно дралась за «Михаила»! Будто не знала: дал имя кораблю — он так и поплывёт. Разумно ли? — дать внуку имя деда, который сам решил расстаться с жизнью?.. Но у богатых вечно больше прав! Пришлось мне уступить любимой тёще.
                Пауза.
Но вот беда: Мария захворала! Чахотка возросла, врачи не помогали, и нынешней зимой угасла моя королева!…. А на девятый день мы, наконец, сошлись в смертельной схватке: Отец и Бабка юного дитя.
              Слышится похоронный перезвон колоколов. Входит Бабушка.
Бабушка. За что мне это, Господи?! Сначала любящий супруг, потом единственная дочь… Уж лучше бы меня забрали небеса! (Плачет).
 Юрий. Не надо, мама. Я страдаю не меньше и, честное слово, пустил бы пулю в лоб от горя!.. Но остался сын! Мария умоляла перед смертью беречь дитя нашей любви, как зеницу ока!
 Бабушка. Я верю вам, Юрий Петрович. Но вдумайтесь, мой друг. Вы молоды, пройдёт недолгий срок, и приведёте в дом жену другую… Она родит Вам новое дитя…
Юрий. Нет, никого я вновь не полюблю!
Бабушка (не слушая).  А мне — кто мне заменит внука?! За семь недолгих лет я потеряла всё, что можно: мужа, дочь, теперь хотите Вы забрать единственное, что у меня осталось?!!
Юрий (решительно). И никто меня в этом не остановит!
 Бабушка. Я знаю, знаю! Закон и царь — все на Вашей стороне. Но пожалейте меня, Юрий Петрович! Мишель — он будет помехой для вас, а для меня — это свет, это счастье, это единственная радость моей жизни! 
                Пауза.
Я богата, вы знаете это. (Достаёт деньги из сундука). Дам тысяч 20-25… Отступитесь, Бога ради! (Падает на колени и протягивает деньги зятю).
Юрий (возмущённо). Опомнитесь, мадам!!! (Пытается поднять её).
Бабушка. Простите, виновата… (Встаёт с колен, прячет деньги).  От горя голову едва не потеряла. (Оттерев слёзы). Тогда давайте говорить по-деловому. Согласитесь, Юрий Петрович, что Мишелю многое понадобится в жизни. Образование,   большие связи, щедрая казна… Можете Вы обеспечить его этим?
Юрий. У меня есть имение в Кропотово…
Бабушка (пренебрежительно). Одно название, что барское именье! И то лишь доля от него: там сёстры Ваши, им тоже полагается наследство. А я оставлю внуку все Тарханы, целиком, ни с кем делить не надо!
                Пауза.
С таким именьем, нынче душ шестьсот, со связями по линии Столыпиных, Арсеньевых — он в два счёта станет бравым гусаром, годам к тридцати — генералом… Мой брат уж в 25 был Суворовским адъютантом — шутка ли?! Мишель, уверена, не будет хуже!
Юрий. Надеюсь.
Бабушка. А Ваша линия, простите? Что даст она в России, не в Шотландии?.. Хорошо, если Мишель дослужится до капитана, как его отец…
Юрий. Я ранен был!
Бабушка. Да всё едино… Вы умный человек, Юрий Петрович, и вряд ли будете врагом родному сына. Из Кропотово его ждут прозябанье и скромный чин, из Тархан — лейб-гвардии гусарский полк и золотые эполеты! Думайте…
Юрий (с горьким пафосом). Кто б посмотрел со стороны!.. Как вещь вассала своего Вы покупаете моё дитя!
Бабушка. Судите, как угодно. Но вот Вам последнее моё слово: останется Мишель в Тарханах — ему оставлю всё своё богатство, а нет — так, Вам же в наказанье, он не получит ни гроша!!!
Юрий. О, злобный век вражды и брани! Смотри: перед тобой отец, торгующий своим сыном!
                (В сердцах уходит, хлопнув дверью)
Бабушка. Ушёл!.. Прости меня, мой милый зять. Конечно, не обидела б я внука. Но что ещё могла сказать, когда грозила мне разлука с самым близким созданием? Он рай земной, свет очей моих! И отныне он — мой! Мой!! Мой!!!  (Плачет от счастья).
                Занавес.



                СЦЕНА 6. 
              Тарханы 1841,  С-Петербург, 1837.
                Андрей Соколов, позже Монго.

Андрей (оглядывая комнату). Прибрал так, что хоть сегодня жди гостя дорогого. (Закрывает шкаф). Тихо кругом… То ли дело, когда барчук был дома! С утра, как проснётся, тотчас подавай ему военные доспехи — кольчугу, ежели биться с псами-рыцарями, или гусарский ментик, когда дерутся с Наполеоном. Встал «полководец», а внизу уже поджидают верные витязи: сельские мальчишки,  приезжие барчуки из соседних усадеб… Человек по двадцать набиралось народу! (Со смехом). Всю крапиву порубят в округе своими «мечами» да «шпагами»!
                Пауза.
А не то устроят морское сражение — на ближнем пруду, у купальни… И везде мой хозяин первый, всякий раз во главе! Бьётся бесстрашно, глазёнки горят!.. Таким же был он и в подлинных боях, когда дрался на Кавказе. Дядя его, Алеша Столыпин, рассказывал про храбрость Мишеля взахлёб! И хоть молод, стал Лермонтов сотником — конных охотников водил в разведку, в бой. А это вылитые головорезы, храни их Бог!
                Пауза.
Добрый барин этот Алёшка! Мой звал его по чудному: Монго. Он хоть и дядя двоюродный, а моложе Мишеля на пару лет. И всегда они вместе, повсюду рядом! Не разлей вода, одним словом. Помню, как в кутузку бросили барина моего — мне Монго сказал об этом!
 Меняется декорация, на которой — зимний Петербург, 1837.  Входит Монго.
Монго. Ты дома, Андрей?..  Барина ждёшь?
Андрей. Жду, Алексей Аркадьевич. А он разве не с Вами?..
Монго. В том то и дело… Когда ушёл Мишель, помнишь?
Андрей. Утром, барин. Всю ночь писал что-то, потом схватился, убежал — и нет его. Обедать он ни приходил…
Монго. А ты готовил?.. Ну-ка? (открывает крышку котелка и нюхает). Пахнет славно!
Андрей. Отобедаешь, Алексей Аркадьевич?..
Монго. Я — нет, а барину своему снесёшь.
Андрей. Куда?
Монго. В тюрьму, Андрей Иванович. В тюрьму! 
Андрей (в глубоком смятении). За что?!!
Монго. Да так… Ты о Пушкине слыхал?
Андрей. Как же?..   Сказывают, помер болезный?
Монго. Помер.
Андрей. Царствие ему небесное! (Крестится).
 Монго. А барин твой написал стих великий — «Смерть поэта» называется. Вот его и… того — на цугундер!
Андрей (с искренним удивлением).  За стих?!               
Монго. Стих стиху рознь, Андрей Иваныч. Этот по всему Питеру, по всей России разошёлся!.. Но — хватит болтать! Одевайся, бери котелок, вина бутыль — и марш! Арестанта кормить надо!
Андрей (поспешно одевается). Так что же он — в пересыльной или как?
 Монго. Эк, куда хватил! Он всё же он офицер, а не бандит с большой дороги. В Главном штабе сидит — на гауптвахте.
Андрей. Были Вы у него?
Монго.  Кто ж меня пустит, чудак-человек?! К арестованному офицеру допускают только камердинера с едою! Понял, наконец, зачем я тебя везу?
Андрей. Понял…
Монго. Веселей шевелись! — внизу кони ждут. Поедешь как барин!
Андрей. Век бы этак не ездить! (С ужасом). А что я Бабушке его скажу?!
Монго (грозит кулаком). Я т-тебе скажу!
                Уходят.

                СЦЕНА 7.
               Тарханы 1841, затем Монастырь1830.
          Бабушка, Екатерина Сушкова, богомольцы, служка…

Бабушка (слышит колокольный звон, набожно крестится). Как он один, что там? Без бабки лишний раз не перекрестится, сладко не поест… Даже в юности, помню, любимым местом не церковь была, а скамейка под дубом, где стихи писал...
                Пауза
Под Москвою, в тридцатом году, пошли мы на богомолье в Троице-Сергиеву лавру… Молодёжь была, пассия его — Катька Сушкова… Так Мишель и там, в святом месте, не обошёлся без стишков!
Декорация меняется — на ней Божий храм, лето. Входит Сушкова.
Сушкова. Господи, как я устала!
Бабушка (строго). Грех такое говорить, Катерина! Святым иконам поклониться люди на край Земли идут — пешком, на чужбину! А вы, — молодые, здоровые — сотню вёрст ленитесь пройти.
Сушкова. Ах, не судите так строго, Елизавета Алексеевна! В душе мы те же верные христиане, но стесняемся в этом признаться.
Бабушка. Ну конечно… У вас Дюма на уме, французские романы!
Сушкова. Не только, бабушка, не только. (Высматривает в толпе Лермонтова). Кстати, а внук Ваш — где он?
Бабушка. Был здесь (оглядывается тоже). Вот пострел! Уже сбежал куда-то.
Сушкова. Я пойду отдохну в своей «келье», а Вы, бабушка, если не трудно, передайте Мишелю, что я искала его. (Уходит).
Бабушка (презрительно). «Ба-бушка!».. Так я тебе и доложила!.. Рано ему за девицами бегать, молод очень! (Крестится). Богу надо молиться в такой благодати, а не юнцов безусых очаровывать. (Уходит, обводя головой окрестность). Мише-ель! Ты где, сорванец?..
                Темнеет.
 Сушкова в своей «келье» со свечой в руке, ставит её на столик, снимает перчатки.
Сушкова. Похоже, он обиделся на нас. Давеча подходим к храму, а на паперти слепой старик — милостыню просит. Кто-то из наших возьми да и положи ему в руку не монету — камешек. Для смеха! Я рассказала об этом Лермонтову, а он побледнел весь, смотрит сурово: «И Вы смеялись?!»… Отвернулся и ушёл… (Заглядывает в окно соседней кельи, напротив). Вот он! Пишет что-то… Интересно бы знать, чем он так увлечён?
           Ходит, напевая из «Пиковой дамы», раздевается ко сну.
Ему всего 15 лет, сущий ребёнок, но как много ума в этом мальчишке! Как славно он рисует, играет на скрипке, пишет стихи, наконец!…(Напевает что-то из Россини). Очень жаль, что он так молод… Очень, очень жаль!               
                Раздаётся стук в дверь.
Кто там?.. Письмо?.. Одну минуту… (Слегка открыв дверь, получает лист бумаги). «Мадам Сушковой»… Мне! Соскучился, младенец?.. Нарочно помучаю тебя и не скоро дам ответ! (Разворачивает письмо). Да здесь стихи? Как интересно! (Садится у свечи, читает). «Нищий»… Хм!

«У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья».
Что это? Никак, про нашего старца?..
               «Куска лишь хлеба он просил,
               И взор являл живую муку,
               И кто-то камень положил
                В его протянутую руку».

(Екатерина в ужасе). О, Боже мой!.. В 15 лет — такие строки?! Глазам своим не верю. А этот старик —  как живой встаёт перед глазами! «Куска лишь хлеба он просил, И взор являл живую муку»… Мне не было так стыдно, когда я видела шутку друзей наяву, но теперь, запечатлённая стихами… Я краснею… О, как всё это мерзко! Стыдно! Подло! Как прав Лермонт, осудивший нас возле храма!
                Паузу.
Но он осудил нас ещё и в стихах! И теперь, прочтёт ли кто,  ясно увидит ту безбожную пресыщенную молодёжь, которая измывается над нищим старцем! Великая сила поэзии, заложенная — в ком? В юнце безусом!!! Каким же будет талант его лет через пять, десять, двадцать?!..
                Пауза.
Час назад я думала, что Лермонтов слишком молод для меня… А теперь понимаю: нет! Он мудр, как аксакал, живущий в горах, ближе к Богу. Очень скоро он раскусит — и откажется от меня!.. Нет! Мне нужен не провидец —  просто муж. Не Гений, а прямой покладистый супруг.*
                Занавес
*Со временем так и произошло. Сушкова вышла замуж за Хвостова, а ещё одна пассия Лермонтова —  Варенька Лопухина — за Бахметева, Наталья Иванова за Обрезкова… Единственной юной особой, которая сохранила верность Поэту вплоть до его смерти, оказалась Наталья Мартынова.

                СЦЕНА  8 (продолжение 6-й)
                Андрей и Монго возле гауптвахты.

Монго. Ну вот мы и на месте. Дальше ты пойдёшь один, Андрей Иванович, меня не пустят. Да смотри: хлеб отдай как есть — завёрнутым в бумагу!
Андрей. О, господи, всего лишь хлеб! Ведь он ребёнок ещё, ему бы что послаще…
Монго. Скажи Мишелю, что безе с шампанским гусара на свободе ждут, а тюрьма иное. Тюрьма есть труд, её одолеет достойный! Ступай, да не забудь при этом глядеть на тюремщиков весело, глаза не опуская. Никто не должен догадаться, что ты запретное несёшь!
Андрей. (Крестится). Не знаю, о чём говоришь, барин, но пропаду я с вами ни за понюшку табака! (Уходит).
Монго. Эти хитрости мы с Мишелем прочли в одном английском романе. Ловкие ребята, флибустьеры, так обводили вокруг пальца своих врагов. Будем надеяться, что русские тюремщики не читают английские романы, и всё обойдётся благополучно.
                Пауза.
А в целом я горжусь своим племянником и другом. Та слава, что обрушилась на Лермонтова в эти дни, ей Богу, стоит гауптвахты! Панаев говорит, что «Смерть поэта» переписывается  всеми, в тысячах списков, люди выучивают стих наизусть!..  Гляди сегодня Пушкин с неба, он не нашёл бы поклонника преданнее, чем Лермонтов… И, кто знает, не второй ли Пушкин сидит сегодня в этом каземате?
                Входит Андрей Соколов
Ну что, брат? Пропустили?
Андрей. Пропустили, барин. Каравай разломили пополам, ироды, но ничего внутри не нашли.
Монго. Что Мишель?
Андрей. Бодр и весел, смеётся даже. «Тюрьма, говорит, это лучшее место для одиночества. Ни назойливых друзей, ни кредиторов…»
Монго. Ай, браво, Лермонтов! Узнаю гусара! Что же он? Передал что-нибудь?
Андрей (с обидой). Издеваетесь, барин? Что может передать он из застенков? Вот котелок да остатки хлеба…
Монго. В бумаге?
Андрей. Да…
Монго. Сюда давай! (Разворачивает мятые листы, просматривает их на свету). Да вот же! 
 Читает стихотворение Лермонтова «Желание»:
— «Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня…
Но окно тюрьмы высоко,
Дверь тяжёлая с замком,
Черноокая далёко,
В пышном тереме своём…
Только слышно: за дверями
Звучно-мерными шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой».
               
 (Соколову). Ну, старина? Теперь ты понял, какую службу сослужил?.. (Оглядевшись по сторонам). Давно мы с Мишелем придумали такое: вино  смешать с печною сажей — получатся чернила, а заточенная спичка служит пером… Да бумага, которую ты носишь!
Андрей. Хитро, барин!
Монго. Есть ещё люди добрые! Пока Лермонт в тюрьме, цензурный комитет разрешил выход в свет его «Бородина»!
Андрей (припоминая). Это которого?.. «Скажи-ка дядя, ведь недаром?»...
Монго (подхватывает): «Москва, спалённая пожаром, французу отдана?»…               
Андрей (воодушевлённо): «Ведь были схватки боевые?»…
Монго (громко): «Да, говорят, ещё какие! Недаром помнит вся Россия»…
Оба (с восторгом, на всю гауптвахту): «Про день Бородина!!!»
                Занавес.

                СЦЕНА 9.
                Кропотово, 1831.
              Юрий Петрович Лермонтов перед смертью.

Юрий (обходит портреты на стене). Друзья мои, погибшие в боях с Наполеоном! Ждите, скоро буду вместе с вами!.. Супруга милая моя! Сегодня-завтра я паду к твоим ногам, и уж теперь — навеки!   (Смотрит на портрет сына). И лишь тебя, сынок, средь неземных сияющих вершин я не хотел бы долго-долго видеть! Меня ты не обидишь, нет, разлукою с отцом. Живи, мой милый, сотню лет! Ты нужен будешь людям своим талантом неземным…
                Пауза.
(С восторгом). Да, я читал стихи твои! И сам себе не в силах был  поверить: ужели это я — России подарил Поэта сродни Жуковскому, а, может быть, и выше?! Не помню, чтобы кто-то из других так рано навострил перо своё на гребень слов могучих, неизбитых?
                Пауза.
 Помнишь, как в детстве я рассказывал тебе про Томаса Честного, Томаса Прорицателя из Лермонта? Мы считаем его основателем нашего рода. (С радостным удивлением). Ужели ты — тот самый Томас, пришедший к нам сквозь глубину веков?! Его далёкий потомок?! Один был в Англии — лорд Байрон, другой теперь в России?!.. (Вздымает руки к небу). О, милый Томас! Как я рад, что отчасти причастен к этому. Что ты явился в нашем славном веке — в облике моего сына!
                Из темноты  является Байрон.               
Лорд Байрон? Ты?!! Ещё один потомок Томаса Лермонта?! (С сомнением, потирая виски). Уж не с ума ли я схожу?.. Но нет. Ведь это ты мне снишься в моём предсмертном сне?.. Бунтарский дух твоих стихов мой мальчик перенял так рано! Прости меня, но лермонтовский «Демон» ничуть не хуже твоего «…Гарольда»*
                Является и Томас Лермонт, обнимает Байрона.
И Томас здесь?! Наш пращур… И старший брат твой… Взгляни, Мишель, созвездие какое!
                Кашляет и видит кровь на платке.
Я ухожу, друзья! Ты, Томас, не поверишь, но мне — 44…  Как королю, чью смерть  ты предсказал… (Видения скрываются в темноте, Юрий опускается в кресло, обессилев). Не ведаю, сынок, но завещаю: ты одарён способностью ума великого, привольного, без края! Не дай душе употребить его во что-то бесполезное, пустое. Учти, мой сын: за этот царственный талант держать ответ ты будешь перед Богом!**  (Умирает).
                Занавес.
*«Чайльд-Гарольд» — поэма лорда Байрона, написанная им в 24 года. Вторую редакцию «Демона» Лермонтов завершил в 16 лет.
**Подлинные слова из Завещания Ю. П. Лермонтова сыну.

                СЦЕНА 10.
       Тарханы, 1841, С-Петербург, 1840.
                Бабушка, затем Монго.

Бабушка. (Откладывает письмо). Письмо из Петербурга… Мне пишут, что там весело, как прежде, но этого я не могу понять. Там нет Мишеля моего, а он всё для меня: весь свет мой, всё блаженство в нём!*
                Пауза.
Помню, как мы впервые прибыли в столицу — поступать в армейскую школу. Был август 32-го… Золотая пора! На третий день поехали кататься в Петергоф, и надо было видеть, какими глазёнками глядёл Мишель на море! Ни дворцы, ни фонтаны — синь морская притягивала его воображенье. А вечером зашёл ко мне проститься на ночь, показывает любимым свой альбом. «Послушай, бабуля, что я написал»… «Ну, изволь, дружок»… (Вспоминает):
«Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом,
Что ищет он в краю далёком,
Что кинул он в краю родном?»…
Не помню дальше, но шибко забавный стишок! А главное — когда успел, пострелёнок?! То-то он задумчив был в коляске!
                Пауза.
Господи! Как быстро пролетают годы! Как я гордилась, Боже мой, увидев внука в ментике гусарском! Как форма юноше к лицу! Как он напомнил мне молодого Михайло Васильевича!.. И нрав его, и свойства — ну совершенный дед!** Такой же будет бабник и задира… А девицы, девицы — так и вьются вокруг юных гусаров! Не приведи Господь, окрутят мальчишку, женят, уведут со двора, как цыгане лошадь!
           На декорации зимний Питер, 1840. Входит Монго.
Монго. Позвольте, тётушка?
Бабушка. Наконец-то! А где Мишель?.. Вы были вместе?
Монго. Мда… Он задержался… поневоле…
                (Пауза). 
Бабушка. Алёшка!.. Прут необходим, чтоб  продолжать с тобой беседу! Скажи: вернётся он к обеду?
Монго. Боюсь я, тётушка, что нет…   
Бабушка. О, Боже! Что опять случилось?! Лица нет на тебе!.. Он жив?!!
Монго. Да жив твой внучек, жив!..  Лишь  ранен — легко…
Бабушка. Ранен??? (Готова упасть в обморок, но племянник поддерживает её).
Монго. Да говорю же — не смертельно! будет жить! Французу дерзкому он преподал науку — и проучил! Но сам слегка задет… Слегка, я говорю!!!
Бабушка. Ты это точно знаешь, видел сам?
Монго (горделиво). Позвольте, тётушка: я секундантом был!.. Открыть подробности не смея, но   честь свою Мишель не замарал! Дрались на саблях и стрелялись… Он проявил себя достойным дуэлянтом! 
Бабушка. Да кто же он — тот, кто посмел поднять руку на мальчика моего?!
Монго. Мсье Барант, сынок французского посла.
                Пауза.
Досужих вымыслов про ту дуэль немало будет. И женщин назовут, из-за которых, якобы, стрелялись… Но Вы не верьте, тётушка: я ближе прочих был... Ту женщину зовут — Россия! Сынок посла — такой же, как Дантес, французский Хлестаков — вступился на балу за своего кумира. И Пушкину досталось от него, и матушке России в целом… Другие слушали с ухмылкой подобострастной: всё ж барон! Но не таков Ваш внук, он высказался смело!
Бабушка. Мда… Дантес нанёс урон России не меньший, чем Наполеон. Сгоревшую Москву восстановили, слава Богу, но кто нам Пушкина вернёт?!
                Пауза.
Так где ж сейчас Мишель? Он в лазарете?!.. Я тотчас же к нему! (Горячо собирается к внуку).
Монго. О, не спешите, тётушка. Я говорил, что рана не опасна? Её перевязали, и дуэлянта — в каземат…
Бабушка. Помилуйте, за что?! Ведь он не виновен!!!
Монго. Мне передали слова Николая Павловича на этот счёт. Государь сказал: «Кабы Лермонтов подрался с русским, я знал бы, что мне делать…». Но это царь, а Вы то знаете своего внука?! Мишель в восторге, видит Бог! Свою жизнь он считает однообразной, скучной, а дуэль его развлекла! И всё, что будет позже, он ожидает с лёгкостью гусарской!
Бабушка (в большой тревоге). А что будет позже?.. Что ждёт его, Алёша?!
Монго. Известно что — Кавказ. «Туда шлют новых  декабристов — и забияк, и скандалистов». (С усмешкой). Сегодня все боевые офицеры рвутся туда…
Бабушка. И ты?
Монго. Я тоже, тётенька.
Бабушка. Ты будешь рядом с ним?
Монго. Везде! Ведь я его Монго, — как Пятница для Робинзона Крузо. Хотя, если честно, с ним нелегко. Он, как его Печорин, «повсюду лезет на рожон, повсюду правду ищет он», а в наше время её хранят за семью печатями.
Бабушка. Береги, береги его, Лёшенька! Кроме нас с тобой, нет у него никого ближе и дороже!
Монго. Он это ценит! Я многое читал написанного им, а лучшие строки  помню наизусть:
           «Поверь мне — счастье только там,
           Где любят вас, где верят вам!»
Бабушка (всхлипнув). Это он про нас написал. Милые мои! Уж как пригрела б я его в родных Тарханах!
Монго. Не сомневаюсь, тётушка.
Бабушка. Храни вас Господь, милые мои! (Крестится, целует племянники в лоб
Монго. И Вам не хворать, Елизавета Алексеевна! (Целует ей в руку и, развернувшись по-гусарски, уходит, шпагою звеня).
                Занавес
 *Подлинные слова Елизаветы Алексеевны из письма княгине Черкасской.
**Из письма 1836 года.

                СЦЕНА 11.
            Подмосковье, весна-лето 1841.
            Мать и сын Мартыновы

Мать. Сынок, ну что за нужда тебе обратно ехать на Кавказ? Ещё добро бы ради службы! Но ты ведь вышел в отставку, не так ли?.. Уже майор!.. Поживи в именье лето, займись хозяйством, охотой…
 Николай: Ах, мама, Вам ли говорить, а мне, Мартынову, Вас слушать?! Наш род прославился на службе ратной! Прадед подавлял стрелецкий бунт и получил табакерку от Петра!  Батюшка водил Преображенский полк, дядя был казначеем Пензенского ополчения!  А мне цесарок разводить?!!
Мать. Без сомнения, армия тебе дороже... Но даже храбрый воин, видя превосходство противника, на время отступает. Отступи и ты, дождись, покуда улягутся все слухи…
Николай. Какие слухи, мама?
Мать. Ах, полно, полно, Николя!.. Ты думаешь, что в Подмосковье, в глуши лесной, никто ничего не знаем?
Николай. О, господи! И сюда уж просочились мерзкие? Что знаешь ты? Говори открыто!
Мать. Сынок… Зачем же мне передавать пустые сплетни, когда ты сам передо мной?
Николай. Нет, я прошу! Хочу узнать, насколько  извратили?
Мать. Ну, хорошо. Не обижайся только. Я слышали из третьих уст, случайно… Нет, не поворачивается язык!
Николай. Я требую, маман!
Мать. Ну, если так, скажу. Слух пущен, будто ты… случайно или нет, но… передёрнул карту!?..
Николай. Так и сказали?
Мать. Да, сынок.
Николай. О, господи, какая чушь! (Ходит в волнении по комнате). Кто б мог пустить такое обвиненье?!
Мать. Так было или нет?..
Николай. Враги! Кругом враги!!!
Мать. Ты не ответил, сын. Что? Не было такого?.. Так почему же ты тотчас не изобличил клеветника? Вопрос решился бы в два счёта!
Николай. Ах, мама, всё не так-то просто… (Трёт ладони, волнуясь).
Мать. Скажи сынок, я постараюсь всё понять. В конце концов, я мать или не мать?!
Николай. Ну было… кое что. Свеча горела тускло или что там, но — обознался я… В ночное время, да уже подпил изрядно… С кем не бывает, чёрт возьми?!!
                Пауза.
Молчишь?!!
Мать (догадываясь). Так вот почему тебя — в отставку?!.. 25 лет, майор… Ты вскоре мог командовать полком, как батюшка покойный! (Крестится).
Николай. Ах, матушка, и ты не веришь мне?! Я говорю: досадная случайность! Вот потому и еду на Кавказ, чтоб снова оправдаться перед всеми — друзьями, командирами… Готов в бою загладить я вину, когда придётся!!!
Мать (испуганно). Верю, верю! Прости, сынок, что сразу не поняла тебя. Бывает всякое, ты прав. Особенно у горцев, на Кавказе…
Николай. Причём здесь это?
Мать. Нет, не скажи… А помнишь, как стоял ты в Ольгинской, и прибыл Лермонтов туда, дружок твой закадычный?
Николай. Ну помню, да.
Мать. Он должен был привезти тебе пакет от нас — в нём деньги и письмо от Натали…
Николай. Но у него его украли! — в Тамани, кажется…
Мать. Он всем так говорил, и даже написал в своём романе. (Читает вслух). «Увы, моя шкатулка, шашка.., дагестанский кинжал — всё исчезло!». Читала, помню…
Николай. Но деньги он отдал мне полностью, маман. Всё честно, без утайки…
Мать. А письма Натали?.. Что было в них, ты знаешь?
Николай. Тот, кто украл, швырнул бумаги в море…
Мать. Вот я и говорю! Сам Лермонтов писал о местных нравах: «в военное время, и особенно в азиатской войне, хитрости позволяются». Помнишь заговор против Печорина?..
Николай. Помню, маман. Но не лучше ли прекратить разговор на эту тему!
Мать. Я к тому, сынок, что бедная Натали, мне кажется, совсем потеряла голову от этого Лермонтова. При встречах не отходит от него, при расставании пишет письма, а этот его роман — и вовсе зачитала до дыр! 
Николай. А я-то что могу?
Мать. Поговори с ней, сынок. Меня она не хочет слушать, а ты, как старший брат, обязан повлиять! Ты уезжаешь, должен дать ей напутствие перед дорогой, вот и скажешь…
Николай. Хорошо, я поговорю, но что я должен сказать, матушка?
Мать. Что угодно, но попытайся отговорить её от помолвки с этим человеком. Не нравится мне Лермонтов — вот и весь мой сказ! (Уходит)
Николай (с горькой усмешкой). Ей не нравится!.. А мне?!.. Я с юности писал стихи и, как все начинавшие литераторы, сам себе казался гениальным! Но всё померкло в ту минуту, когда я прочёл его «Хаджи Абрека»… (Читает вслух):
               
     Велик, богат аул Джемат,
Он никому не платит дани;
Его стена — ручной булат;
Его мечеть — на поле брани.

Помню, мы учились тогда в школе юнкеров, нам не было и двадцати, но когда, откуда он познал всё прелесть Дагестана, гордую душу диких сынов его?! И хотя мы по-прежнему считались добрыми друзьями, участвовали в экспедиции генерала Галафеева, но лютая зависть живёт с тех пор в моей душе!.. Мы бились рядом, а позже вместе воспевали этот бой в стихах, но его «Валерик» знают все, а мой «Герзель-аул» — никто!!!  О, кто бы знал, как можно люто ненавидеть закадычного друга!

                СЦЕНА 12.
                Там же. Брат и сестра.

                Входит Наталья
Наталья. Ах, Николя! Ты едешь на Кавказ?
Николай. Да, и очень скоро.
Наталья. Увидишь Лермонтова, должно быть?
Николай. Вполне возможно.
Наталья. Отвези ему пару строк от меня.
Николай (с усмешкой). Тайных? Ля-мур?
Наталья (обиженно).  И вовсе ничего такого! Я хотела передать ему привет от общих знакомых…
 Николай (строго). Ты, Натка, младшая сестра, и брата старшего обманывать не смеешь!
Наталья. Я правду говорю! В конце концов, могу передать конверт незапечатанным. Читайте, сударь!
Николай. Ну будет, будет, я пошутил!.. Пример старших твоих сестёр даёт мне право надеяться, что ты не хуже их. Одна вышла замуж за Шереметьева, вторая за поручика Ржевского, третья за князя Гагарина… Ты вслушайся, какие имена!
Наталья. «Поручик Лермонтов» звучит ничуть не хуже!
Николай. Проговорилась всё же?
Наталья. И вовсе нет. Я просто возразила — для примера. Но не волнуйтесь: мой избранник тоже будет известен всей России!
Николай. Думай, Натали, думай. Ты молода, в душе твоей весна, а в мае в темноте все кошки серы!
Наталья. Я знаю, братец, почему вы так к нему переменились.
Николай. Ну-ну?
Наталья (язвительно). Потому что вы — Грушницкий, вот!
Николай (строго). Не по-онял?!
Наталья. Ах, перестаньте! Все говорят, что вы похожи: Лермонтов — на своего Печорина, а вы, простите, на его неудачливого друга...
Николай. А вы, миль пардон, на кого же?
Наталья (смутившись). Угадайте!
Николай (с усмешкой). Не иначе, как на княжну Мери?
Наталья. И зря смеётесь! Мне Мишель сам говорил, что писал с меня её портрет! Вспомните — (читает наизусть):
 «На второй было закрытое платье серо-жемчужного цвета, лёгкая шёлковая косынка вилась вокруг её гибкой шеи…». Приглядись, братец: вот жемчужное платье, вот косынка!
Николай. Такие носят сегодня каждая вторая юная дама.
Наталья. Вы хотите меня позлить? Ну и пожалуйста! А только Мишель душка, душка! Давеча Белинский говорил, что Лермонтов будет величиною с Ивана Великого!
Николай. Кто кем будет, ещё вилами писано… (Строго). А тебе рано думать о свадьбе!
Наталья. Я на пять лет его моложе! И когда решусь, буду слушать только души своей. Помните об этом, братец!
Николай. Упрямица!.. Иди пиши своё письмо, я скоро уезжаю. (Уходит).
Наталья. Господи! Какая кошка пробежала между ними? Ведь прежде, в армейской школе, они были очень дружны. Ники рассказывал, что сидел ночами у постели больного друга — когда Мишеля ранила лошадь в манеже…
                Пауза
Ужели женщина меж ними?.. Ну нет, я знала бы об этом. Все, кого любил мой милый, — Сушкова, Иванова, Лопухина — все замужем давно. И только я свободна, поскольку жду и буду ждать — его! Моя любовь не та, что резко вспыхнет… и потухнет быстро. О, нет! Она созревала долго: от детских лет моих, и отойдёт не скоро.
                Пауза.
 Меня он любит или нет, ещё не знаю твёрдо… Но это дело наживное! Я буду ждать его любви, как кошка ждёт в засаде, у норки карауля мышь. Я обложу его со всех сторон! Вот, кстати, бабушка его приехала в Середниково. Она одна заменяет Мишелю и мать, и отца, её он слушает беспрекословно! Хоть говорят, что юных дам она не жалует, но голова не только для того, чтоб волосы на ней носить и шпильки… Отдам письмо Николке — и поеду к ней! 
                Занавес.
   
                СЦЕНА 13.
                Середниково. Июнь 1841.
Бабушка, Андрей,  затем Наталья Мартынова…
               
Бабушка. Какая прелесть — Подмосковье! Мишель любит эти места!
Андрей (держит дорожный сундук). Прикажете нести в любимый флигель, барыня?
Бабушка. Неси, мой друг… (Андрей уносит сундук). Какой здесь был бедлам, когда съезжались вместе друзья его и юные девицы со всей округи! Бахметевы, Сушковы, Лопухины, Мартыновы, Столыпины, конечно… И Верещагины — Арсеньевых родня… И пикники, и конные прогулки, и лёгкий флирт — всё дозволялось здесь! (Строго). Помимо откровенных излияний, признаний пламенных в любви… Мы, взрослые, за этим следили строго! Мишель — он влюбчив с малых лет. Помню, ещё ребёнком, на Кавказе, он полюбил свою кузину… лет девяти от роду!*  А такая красавица была! Уже тогда её звали «Роза Кавказа»…
                Входит Дядька Андрей
Ты помнишь, старый плут?
Андрей. Об чём вы, барыня?
Бабушка. О шашнях барчука, к которым ты, я знаю, тоже был причастен! (Грозит  ему пальцем).
Андрей. Позвольте, матушка… 
Бабушка. Молчи! Я знаю, что Мишель такой же ловелас, как дед его покойный, а ты возил его к актрисам, и не раз!..   
Андрей. Всё это наговор!
Бабушка. Ну будет, будет! Я прощаю тебя лишь потому, что  не допустил шагов поболе, нежели интрижки. Не позволил, чтоб модницы коварные вдруг разлучили бабку с внуком! Вот этого вовек тебе б я не простила!
Андрей. Я знаю, госпожа, а потому всегда внушал барчонку, чтоб бабушку не обижал…
Бабушка. И молодец, хвалю за это!
Андрей. Увы, мадам, но рано или поздно ничто не удержит его. Мишелю скоро 27… Какая-никакая, но соблазнит девица! 
Бабушка. И что ж ты хочешь мне сказать?
Андрей. Что лучше вам самим ему невесту подыскать, чем он найдёт на стороне.
 Бабушка. Ты хочешь, чтобы я, своими руками, привела её в дом?!!
Андрей. Зато приведёте ту, какая Вам глянется!
                Пауза.
Бабушка (со вздохом). Возможно, ты и прав. Я старею, нужна молодая хозяйка в доме.
Андрей. Правнуков пора вам нянчить, барыня!
Бабушка (задумчиво). Правнуков?! Это бы славно! Жизнь заново повторить… (Трёт сердце). О, как душа болит о встрече! Как рвётся сердце на Кавказ!!!  Ступай! (Андрей уходит).
                Слышится топот копыт.    
Уж гости… Кто на этот раз?.. (Приглядевшись). Да это юная соседка! Мартынова… Наталья, кажется?.. И эта влюблена в него, я знаю! (Интригующе). Интересно: признается она в любви к Мишелю или нет?..
             Входит Наталья Мартынова
Наталья.  О, как я рада вам, Елизавета Алексеевна! Давно ли из Тархан?
 Бабушка. Намедни, милая.   
 Наталья. Как добрались?
  Бабушка. По стариковски. Слава Богу… Какая шляпка у тебя!
Наталья. Это модно сегодня. (С улыбкой): Ваш внук — законодатель мод!               
Бабушка. Мой внук?!..
Наталья.  Ну да. Его Печорин и прелестная  Княжна всех сделали ценителями Пятигорской моды.
Бабушка (с усмешкой). Вот даже как?
Наталья. У наших модниц нынче лишь одна оценка: одобрил бы Печорин или нет?.. Одела б это платье Княжна Мэри или не одела?.. У Вашего внука изумительный вкус, он понимает женщин и знает чувство меры!
Бабушка. Я рада за него. Ну и за вас, коль разделяете одни с ним взгляды… Я помню Вас совсем девчонкой!
Наталья. Да, это так. Ваш внук почитал меня сестрою, когда я была совсем дитя. Сначала всё шутил надо мной, но мне уж сделалось семнадцать — и он всё чаще стал выбирал меня своей наперсницей в беседах… Он мне — не первой ли? — поведал о «Мери», о «Грушницком», стихи свои читал…
Бабушка. И что же ты?!
Наталья. Была его благодарной слушательницей, не больше. Я прекрасно понимала, Елизавета Алексеевна, что одну только дружбу надо дарить Поэту — тогда он будет творить без оглядки на прочие чувства.
Бабушка. А любовь?..
Наталья. Любовь ни в коем случае!!! Она туманит взгляд, отвлекает от главного дела…
Бабушка (строго). Главное дело гусара — служить Государю верой и правдой!
Наталья. Именно так, Елизавета Алексеевна. Отчизна — превыше всего!
Бабушка (ласково). Я всегда считала тебя разумной девицей.
Наталья. Благодарствую, Елизавета Алексеевна…
Бабушка (нежно). Да будет тебе, зови меня просто тётушкой.
Наталья. Благодарствую, тётушка.
 Бабушка (по секрету). Ну, а сама то, в душе?.. Вовсе не любишь Мишеля?
Наталья. По секрету?
Бабушка. Да.
Наталья. С детских лет гляжу на него восторженно… Но я могу затаить свои чувства так далеко, что он о них никогда не узнает. Быть рядом с ним, служить его таланту — вот всё, о чём мечтаю я!               
 Бабушка.  В любви тебе не объяснялся Мишка?!..
 Наталья. Я не позволила, мадам.
                Пауза
 Бабушка. Боялась прежде я, что обольстят его красотки, женят. На всех девиц глядела как на соперниц: уведут дитя из дома — и всё! (Всхлипнув). Ведь без него умру я за неделю!..
Наталья. Ужасно, что кто-то этого не понимает. На месте государя я издала б указ, чтоб юным жёнам быть неотлучно при мужьях!!! В его имении рожать, воспитывать детей на радость старикам. Тогда лишь будут счастливо дитя, когда растёт под взором старших поколений!   
 Бабушка. Старый да малый — они друг друга понимают. Родителям всё недосуг; лишь бабки любят внуков всей душой, другой любви не зная, не желая! 
                Пауза.
(С глубоким вздохом). Да, осенью Мишелю 27! Как ни крути, пришла пора жениться… Теперь лишь об одном молю я Бога: послал бы мне невестку, которая его не сманит из Тархан. Которая бы полюбилась мне, хозяйкой в доме стала, а я бы нянчила их деток… Мне большего не надо, видит Бог!…(Целует Натали как будущую невесту Мишеля. Обе плачут от счастья).
                Занавес.
*Факт реальный. «Кто мне поверить, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду?» — писал Лермонтов в 1830-м.


                СЦЕНА 14.
         Ставрополь, начало лета 1841 года.
Командующий войсками на Кавказе генерал-адъютант Граббе и командующий кавалерией полковник князь Голицын.
               
Граббе. Ну что, полковник? Как нам быть с героем?.. Вы знаете, о ком я говорю…
Голицын. Ваше превосходительство! Я сам его видел в боях, и могу сказать однозначно: Лермонтов — один из лучших наших офицеров! Храбрейший воин, умный командир… Охотники, вы знаете, народ насколько отважный, настолько же капризный: не каждый сотник их устроит.
Граббе. Как не знать? Удальцами генерала Галафеева, я помню, командовал легендарный Дорохов Руфим Иванович — сын боевого генерала, смутьян и дуэлянт. Вот кого любили охотники самозабвенно!   
Голицын. Так точно, генерал! И вдруг он ранен. Из боя на руках несла его команда. И Дорохов при всех указал на Лермонтова: «Он будет замещать меня!»
Граббе. Да! Подобная оценка дорогого стоит.
Голицын. Более того. Уже из лазарета Дорохов писал другу своему Юзефовичу, а тот мне показал письмо вояки. Я переписал его — на всякий случай. (Достаёт помятый лист, читает): «Славный малый это Лермонтов — честная, прямая душа… Мы с ним подружились и расстались со слезами на глазах…»
                Пауза.
Граббе. Что-то не так, князь?..
Голицын. Последние строки не понравились мне, ваше превосходительство. Дорохов сделал мрачную приписку: «Какое то чёрное предчувствие мне говорило, что он будет убит…  Жаль, очень жаль Лермонтова, он пылок и храбр, не сносить ему головы»…
Граббе (с улыбкой). Но теперь-то мы знаем, что всё обошлось благополучно? Лермонтов остался жив!
Голицын. Да… Бывалый Дорохов ошибся, слава Богу. Но согласитесь, генерал, что мы неблагодарны к нашему герою. Я просмотрел списки — наградами  отмечены все, кто служил в отряде Галафеева, кто был в команде охотников… И ордена, и звания у них. И лишь одной фамилии там нет… 
Граббе. А разве Вы не в курсе, князь?… (С горечью). То давняя история, увы. Сначала «Смерть поэта», потом дуэль с Барантом… Опала за опалой… Наградной лист мы посылали не раз, но чья-то высочайшая рука поручика из списка удаляла.
Голицын. Но согласитесь, генерал, что так не хорошо, не по армейски, не по Божески в конце концов! Когда подобных храбрецов не будем отмечать наградой, что скажут остальные? Не пропадёт желанье так же смело драться, как этот молодец?               
Граббе. Мне докладывали, что Лермонтов выразил желанье уйти в отставку…
Голицын. Вот так мы гоним лучших офицеров!.. И всё же, генерал: что нам вписать в лист наградной на этот раз? Ведь говорят, что капля камень точит…
Граббе. Вы правы, князь… (Подумав). Одобрим Лермонтова тем, что испросим ему саблю золотую. Как Вы смотрите на это, полковник?               
Голицын. Ай, браво, Павел Христофорович!  Оружие всегда ценилось на Руси, оружие за храбрость — вдвое! Надеемся, что сам герой поймёт — и не осудит.
Граббе. А как Ермолов будет рад! Он любит Лермонтова тоже.
Голицын (с лёгкой улыбкой).  Вы, говорят, с ним спорили однажды?..
 Граббе. Про Лермонтова? Да! Тот «Мцыри» написал — вещь изумительную!
Голицын. Я читал…
Граббе. Тем паче. А там есть строчки:
                «Однажды русский генерал         
                Из гор к Тифлису проезжал…»
Голицын. «Ребёнка пленного он вёз…».
Граббе. Вот-вот!.. И хвалится мне Ермолов: «Про меня, дескать, написал поручик!»…
Голицын (невинно). А разве это не так?
Граббе (возмущённо). Конечно, нет! Это я проезжал в ту пору из Владикавказа в Тифлис!.. Бравый генерал Алексей Петрович, ничего не скажу, но зачем же перевирать?!
Голицын (с тайной улыбкой). Ну ничего, Ваше превосходительство. Вот будем вручать Лермонтову золотую саблю — спросим: кого он имел в виду?
Граббе (со вздохом). Лишь бы вручили!.. Пора, пора уж Государю забыть обиды и гнев сменить на милость… Я тоже был когда-то… не в части, а нынче? Генерал всего Кавказа! *
 Голицын. Да… Добродетель — сильному к лицу!
                Занавес.
 * Павел Христофорович Граббе в молодости был членом Союза благоденствия, но прощён и дослужился до генерала.


                ДЕЙСТВИЕ  ВТОРОЕ

                СЦЕНА 1  (15).
          Пятигорск, 13 июля 1841 года.
Вечер в доме Верзилиных. Сестры Эмилия (Роза Кавказа), Аграфена и Надежда, затем Николай Мартынов, Монго, другие офицеры, в том числе Лермонтов.

 В зале слышен рояль. Оттуда выходит Эмилия.
Эмилия. Лермонтов, Мишель!.. Уже ушёл… Какая жалость!
              Входит Николай Мартынов.
Николай (с издёвкой). Что? Не догнали, Эмма?
Эмилия. Мартынов? Вы?.. Что с Вами происходит?
Николай. Со мной, мадмуазель? Ей Богу, ничего.
Эмилия. Я вижу: нет на Вас лица! Ревнуете? К кому? Мы с Лермонтовым давние друзья — и только.
 Николай. От дружбы до любви недолог шаг.
 Эмилия (с глубоким вздохом). У нас он позади! Не верите? Он был ещё дитя и с бабушкой гостил в Горячеводске. Ему в ту пору было… 10 лет! А я ещё моложе.  Ну можно ль ревновать нас к детству?
Николай. Так в Вас былые чувства все остыли?
Эмилия. Их не было и прежде, этих чувств. То он вообразил, не я. 
Николай. Я говорю к тому, что Лермонтов изменчив. Я тоже его давний друг, ещё с армейской школы, и помню на балах, в салонах... Он многим дамам головы вскружил!
Эмилия (пожимает плечами). Ну что ж с того? Он молод и умён, поэт и не дурён собою… Вот дамы и вздыхают…
Николай. Да мне-то что до всех?! Но есть сестра родная — её он свёл с ума!
Эмилия. Ах, вон что?!.. Сколько лет сестрице?
Николай. В ту пору было девятнадцать…
Эмилия (отвернулась, чтобы скрыть ревность). Ну, дай им Бог любви и счастья!
Николай. А нам?
Эмилия. Пардон, не поняла…
Николай. Мы с Вами, Эмма, — разве недостойны большой и пламенной любви? Сказать по совести, я к Вам давно не равнодушен…
Эмилия. С каких же это пор?
Николай. Да как увидел Вас, а кто-то мне шепнул: «Эмилия! Роза Кавказа!»…
Эмилия. Кто Розой, кто Звездой Кавказа меня здесь величает…
Николай. Так что ж Вы скажете?
Эмилия. Мне надобно подумать…
Николай. Когда же?
Эмилия. Думать? Никогда не поздно...
Николай. Я не шучу!
Эмилия. Вы чаще приходите к нам, Мартынов. Дом Верзилиных всегда открыт для тех, кто весел, молод, (погрозив пальцем) не ревнив!
Николай. Позвольте пригласить на танец?
Эмилия. Нет, позже… Следующий... (Убегает, чтобы скрыть слёзы).
Мартынов. Ну вот, умчалась… Я за ней! (Идёт горделивой походкой, придерживая свой длинный горский кинжал). Эту Розу Кавказа — я сорву всё равно! (Уходит).

       Входят Манго и Аграфена с Надеждой.
Манго. И в саду у вас благодать, и в зале райские напевы!
Аграфена. Это князь Трубецкой играет сегодня…
Надежда. Волшебная музыка, не правда ли?
Манго. Истинная правда!.. А кто ещё в гостях у вас сегодня?
Аграфена. Всё старые друзья: и Лёва Пушкин, и Мартынов, и Глебов, и Васильчиков…
Манго. А Мишель?
Надежда. Куда-то отлучился, но обещал с минуты на минуту…
Аграфена. Где Лёва Пушкин, так и Лермонтов всегда. Обоим дай лишь повод позлословить!
Надежда. Да, языки — страшнее пистолета!
  (Уходят в зал, оттуда раздаются радостные приветствия, потом слышится романс на слова М. Ю. Лермонтова).


                СЦЕНА 2 (16).
                Тарханы, вечер 13 июля.
                Елизавета Алексеевна, Андрей Соколов
               
Бабушка.  Какой-то вечер нынче странный… Тебе не кажется, Андрей Иваныч?
Андрей. Иль в тучу солнце село?.. К дождю не то?..
Бабушка. Июль не должен без дождей. И колос созревает, и лён, и яблони в саду…
Андрей. Тогда о чём грустить, хозяйка? Всё, слава Богу…
Бабушка. А ты не знаешь, что меня тревожит?! Мой милый внук далёко от Тархан… Мишеля нет со мной!
Андрей. Сейчас скажу — рассердишься, хозяйка.
Бабушка. Тогда не говори, коль рассержусь…
Андрей. Я и молчу…
                Пауза.
Бабушка (строго). И долго будем так молчать?!
Андрей. По мне вели хоть на конюшню — я всё равно скажу!
Бабушка. Ну говори!
Андрей (отважно). Скажу!!! Доколе, матушка, себя ты будешь тешить пустыми грёзами? Мишелю скоро 27, а он ещё поручик. До генерала этими шагами ему идти ещё лет сто! Так ты его вовеки не дождёшься!
Бабушка (с угрозой). И это всё?!
Андрей. Не всё ещё, постойте. Я с барином немало был в Москве, а в Питере особо. Там Лермонтов давно средь первых лиц — Редакторов, Поэтов, Театралов… Куда б мы ни приехали, везде ему почёт, все кланяются, всюду шепоток: «Приехал Сам!»… В театре — автор пьесы, в журнале — стихотворец, романист! Я видел, матушка, что тучных генералов не так встречают, как Мишеля, право!
Бабушка. А дальше что?
Андрей. То, что генеральские аксельбанты давно уж пережил Ваш внук. Это он в армии — поручик, а в литературе — фельдмаршал, не иначе!
                Пауза.
Бабушка (со слезами в голосе). О, как мечтала я о времени таком, когда мой внук во всём гвардейском блеске вернётся в милые Тарханы! И первым делом мы пойдём к могиле деда. Михайло Васильевич увидит внука с неба — и возрадуется душой суворовский вояка! Потом к соседям, на балы, в Чембар и в Пензу… «Позвольте вам представить: Михайло Юрьевич — мой внук и генерал!»… А там девицы юные: кому же не хочется быть генеральшей?.. И свадьба, и, конечно, детвора! И всё, как прежде: ты — всё тот же Дядька, я бабушка… Прабабушка уже…
                Пауза.
(Решительно). Ну, чёрт с тобой! Фельдмаршал, так фельдмаршал! Давно уж просится в отставку мой Мишель. Неси бумагу! Напишу: согласна, так и быть!
                Занавес.

               
                СЦЕНА 3 (17).
                Продолжение вечера у Верзилиных.
Молодые офицеры, среди них и Лермонтов, покидают гостеприимный дом.

Мартынов. Лермонтов! Прошу Вас задержаться на два слова!
Лермонтов. Я жду на воздухе! (Уходит)
Эмилия. Мартынов!
Мартынов. Я слушаю, мадмуазель…
Эмилия. Вы снова не в себе… Вас Лермонтов обидел?
Мартынов. Ну что Вы, право… Сущий пустячок! Я сотни раз просил его остроты и колкости, насмешки на мой счёт оставить при себе…*
Эмилия (с усмешкой). И что же вы теперь хотите? Драться на шпагах?! У нас в саду, под луною?  Ах, как это романтично!
Мартынов. Для этого, мадмуазель, есть более укромные места. И оружие — мощнее, чем рапира.
Эмилия (убрав улыбку). Вы это серьёзно, Николай Соломонович? Прошу Вас: не шутите так, не надо! Вам не к лицу.
Мартынов. Почто же?
Эмилия. Ну… у нас в России эту моду ввели французы. Они известные драчуны и забияки… А Вы — человек серьёзный, на такую глупость не способны.
Мартынов (гневно). А вот увидим, способен я или нет! (Хочет идти).
Эмилия (заступает ему дорогу, сложив умоляюще руки). Мсье, Мартынов!.. Вы давеча намекали, что неравнодушны ко мне?…
Мартынов (с усмешкой). Какое это имеет значение?..
Эмилия. Самое прямое, сударь… Да, я согласна!
Мартынов. Вот как?!
 Эмилия. «Роза Кавказа» у ваших ног, майор!.. Но с одним условием…
Мартынов. Каким же?
Эмилия. Вы откажетесь от своих намерений в отношении мсье Лермонтова и даже пальцем не тронете его!
Мартынов (с горестной усмешкой). Однако!.. И после этого Вы говорите, что не любите его?!.. Прощайте, мадмуазель! (Уходит в гневе).
Входят Монго под руку с Аграфеной и Надеждой; все трое над чем-то весело смеются.
Эмилия. Алексей Аркадьевич! Позвольте на три слова…
Аграфена (возмущённо). Ещё чего, мадмуазель!
Надежда. Не много ль Вам сегодня ухажеров?
Эмилия. Сестрицы, милые! Всего лишь пять минут!
              Сёстры, поджав губы, отходят в сторону.
Монго. Я весь внимание, Эмиль.
Эмилия. У Вас, Столыпин, золотой характер: Вы всем в округе друг.
Монго. Вполне возможно…
Эмилия. Вы друг Мартынова и Лермонтову брат… Идите, разнимите эту пару!
Монго. Да что случилось?
Эмилия. Только что, при мне, Мартынов собирался вызвать Мишеля на дуэль!
Монго. Да будет Вам! С чего бы это? Мы вместе были целый вечер: никто не прятал карту в рукава, перчатку не швырял в лицо…
Эмилия. И тем ни менее всё так! (Чуть не плача). Поверите Вы даме или нет?! Ступайте! Разнимите!!!
               Почти выталкивает Монго в сад. Пауза.
О, Боже мой! Прошло 16 лет с тех пор, как этот мальчик кареглазый признался мне в любви. Месье Лермонт его звала я, а он меня назвал кавказской розой… (Читает)
                Была невинной детская любовь,
                Её мы позабыли оба,
                Но вот опять он здесь — и вновь
                Готовы клясться мы до гроба!..
                Пауза.
Нет, всё это пустое… Мишель влюблён в сестру Мартынова? А мне, для «равновесия», надобно держаться её брата?! (Смеётся). Совсем ты запуталась, Роза Кавказа!
                Занавес.
*Прямая речь Н. С. Мартынова на следствии: «Остроты, колкости, насмешки на мой счёт… он вывел меня из терпения…»

                СЦЕНА 4  (18).
                Пятигорск, 14 июля 1841 года.
       Николай Мартынов, затем Незнакомец

 Николай (пьёт вино). Ну вот и всё! Случилось, наконец! Армейский друг, с которым мы давно знакомы, мне вызов бросил... Или я ему?.. Уже не помню: выпито изрядно! (Меняет  бутыль). Пожалуй, мы друзья «древнее», чем Онегин с Ленским. «Погиб поэт —  невольник чести, пал, оклеветанный молвой…» (со смехом).  Да нет, это Лермонтов написал — о Пушкине. (Пьёт). Токайское славно ударило мне в голову!
                Пауза.
 Пожалуй, хватит пить: мне завтра стреляться! Я должен быть трезвым, как стёклышко, чтоб не промахнуться… (Встряхнув головой). Легко сказать: «Не промахнуться»!.. Ведь Лермонтов стрелок известный! Подстрелит друга влёт, как куропатку! (Усмехнувшись). Да нет, он благороден, он Поэт! В того француза — как его? — Баранта — он выстелил на воздух… Или нет?..  О той дуэли много было споров — и даже Бенкендорф в неё вмешался*… (Решительно). Нет, сделаю я так же: пулю в небо, и будь что будет! (Наливает вино, пьёт). Как это славно, чёрт возьми: и честь свою спасу, и с другом примирюсь!
                Входит Незнакомец.
Незнакомец. Уверены, Мартынов?
            Николай. А это что за наважденье?!..  Ты кто?...
Незнакомец. Вы только что назвали имя пославшего меня.
Николай. Чьё имя?.. Чёрта?!
Незнакомец (с веселой усмешкой). Нет! Прежде… Но мой господин столь значителен, что его посланцев принимают всюду.      
Николай. И что же Вы хотите от меня?
Незнакомец. Узнать решенье Ваше о завтрашней дуэли.
Николай (весело). А её не будет!!!.. Нет, мы сойдёмся — всё, как велит дуэльный кодекс, я выстрелю в воздух, враг мой тоже… И оба, примирившись, разойдёмся. Ещё верней — поедем в ресторацию, кутить! Чтобы вином залить пустую ссоре! (Разливает бокалы, пьёт).
Незнакомец. Ай, браво! Молодцы!.. (Пригубив, ставит бокал). Скажите, Николай Соломонович: вы придумали это вместе с соперником?.. Или секунданты договорились?..
Николай (с прежней улыбкой). Нет, я один.
Незнакомец. А кто же Вам сказал, что Лермонтов стреляет только в воздух?
Николай. Он — благородный человек!
Незнакомец. Позвольте Вам напомнить, что там, с Барантом, они дрались и на шпагах тоже. Барант его слегка  задел, а друг Ваш так всадил клинок, что остриё переломилось! Счастливый случай спас француза!**
Николай. И что Вы хотите этим сказать?
Незнакомец. Только то, что Ваш завтрашний соперник не всегда бывает милостив в дуэлях. Вспомните его роман…
Николай. А что роман?
Незнакомец. Пощадил Печорин своего друга Грушницкого?..  Увы, нет. Он хладнокровно — заметьте, хладнокровно! — пристрелил своего бывшего товарища!
Николай. Но до этого Грушницкий стрелял в него на тех же условиях!
Незнакомец. Вы защищаете убийцу? Браво! До этого, возможно, вы защищали и Онегина, не правда ли?.. Ведь было?!
Николай (грубо). Когда ты чёрт, так ступай… в свою преисподнюю!
Незнакомец (с веселой усмешкой). «К чёрту» ты хотел сказать? но не решился… Нет, я из другого ведомства. Я по линии… субординации…
Николай. И что это значит?
Незнакомец. То, что младшему по чину недозволительно   оскорблять прилюдно старших. Поручику — майора, например.
Николай. Вы были у Верзилиных?.. Не помню…
Незнакомец. Об этом все сегодня говорят. Я сам от многих слышал, как беспечно над Вами измывался тот поручик. Смеялись дамы, пуще — офицеры… Смеялись над майором! — вот что скверно!
Николай. Да, действительно…
Незнакомец. Но многие — поверьте мне — за Вас!
Николай. Что — за меня?
Незнакомец. За то, что Вы не простите подобной вольности!
Николай (с пьяной усмешкой). Хотите Вы сказать, что ставки — в мою пользу?..
Незнакомец. Я в этом убеждён, Николай Соломонович. За Вас — Все здравомыслящие люди. Хотя есть, конечно, молокососы. Они горою за того, кто хает и престол, и нравы… Кто пишет вольные стихи:
               «Страна рабов, страна господ!»…
Николай (догадываясь):
                «И вы, мундиры голубые,
                И ты, послушный им народ»?..
Незнакомец (словно не слышит сарказма Мартынова). Но большинство людей — из тех, кто выше чином, кто в 25 уже майор, такие мысли и стихи не одобряют. Не могут армия и государство жить без дисциплины! Есть много недругов страны, которым слабость наша очень кстати…
Николай (грозно). Вот с этими словами я согласен!
Незнакомец. Как славно! Вы за большинство! А оно — ждёт от Вас решительного шага!
Николай. Какого именно?
Незнакомец. Будьте беспощадны, Мартынов!.. Если Вы простите обидчика — он не простит Вас. Даже если не пристрелит — всё равно. Не простит Вашей слабости и будет вновь и вновь, при каждом удобном случае, издеваться над Вами в присутствии дам и друзей.
Николай. Ну нет, никогда!!!
Незнакомец (с ехидцей). Вы, конечно, знаете, что говорят за вашей спиной? «Грушницкий, Грушницкий идёт! Та слабая ничтожная личность, над которой издевался Печорин, которую походя сбросил со скалы…»
Николай (со злостью). Могли бы не напоминать!!!
Незнакомец. Я сделал это не для того, чтоб Вас обидеть. Вы завтра можете одним решительным ударом покончить с этой гнусной клеветой — раз и навсегда! Да, Вы Грушницкий… Но тот, который сам сбрасывает Печорина со скалы! Не он, а Вы должны стать победителем!!!
                Пауза
Николай (снова выпивает бокал). Сказать по совести, я как стрелок — не самый меткий…
Незнакомец. Не волнуйтесь, Николай Соломонович. Стреляться будете на десяти шагах… от силы на пятнадцати. А пистолет у Вас самый мощный, какие есть сегодня: дальнобойный крупнокалиберный Кухенройтер с нарезным стволом. Из такого сложно промахнуться, а если уж задел, то убивает наповал!
Николай. А если он — меня?!
Незнакомец. Тут главное — выстрелить первым!!!
                Пауза.
Николай (прищурившись). Вы удивительно много знаете о завтрашнем деле!
Незнакомец. Служба такая, сударь.
Николай (разливает по бокалам, пьёт). Нет, ты всё же чёрт!
Незнакомец. Пусть будет так. (Смеётся). Твой персональный Люцефер!
Николай. Чёрт знает что! (Засыпает).
Незнакомец. Уснул? (Считает бутыли). Да, выпито изрядно. Ну ничего, он молод, как-нибудь…  В нём главное теперь кипит: и жажда мщенья, и зависть, и обида, и ревность…   Коктейль отменный, чтоб напоить хоть друга, хоть врага!               
                Пауза.
Язык наш — враг наш! Лермонтов намедни проговорился,   что собирается писать роман Кавказский. Или трилогию даже… А он может! Его поэмы, пьеса и роман — всё нарасхват, расходятся мгновенно! Он очень много знает про Кавказ, дружит с Ермоловым, с декабристами, которых здесь немало. Он нынче подбирается к секретам, которые не надо б знать ни русским, ни тем паче туркам,  англичанам — никому!  С его талантом и умом пытливым получится такая бомба,   что грянет не в одной России — во всём мире!!!
                Пауза.
Это надобно пресечь! И лучше нет, чем дуло  недалёкого майора. (Мартынову). Спи, жалкое орудие судьбы! Пусть снится, что тебе являлся дьявол! Лучшая хитрость сатаны — убедить людей, что его нет. (По Мефистофельски смеётся, укрывается плащом и уходит).
                Занавес.
 *«Бенкендорф вмешался»… Шеф жандармов вызвал к себе Лермонтова перед отправкой его на Кавказ и потребовал послать письменное извинение Баранту в Париж. Поэт отказался, обратившись за помощью к Великому Князю Михаилу Павловичу. Тот просил заступничества у Брата, и государь Бенкендорфа не поддержал…Эту негласную пощёчину Александр Христофорович не мог простить гусару.


                СЦЕНА  5  (19).
         Гора Машук. 15 июля 1841 г. Вечер.               
                Монго, затем Мартынов.

Монго. Гора Машук… О, сколько раз, бывало, мы проезжали по тебе — в Железноводск, в Шотландку*… Была ты зелена, кругом свистели птицы… А нынче? Стала серой и безмолвной. Чёрная туча накрыла Машук — вот-вот ударит гром. Всё замерло, всё притаилось… Ужели и природа знает, что здесь, на Машуке, готовится убийство?!..
                Пауза.
(Убеждает себя). Спокойно, капитан! Вспомни, в каких боях бывали мы с Лермонтом! Свистели пули, словно шершни возле уха! А дрался он с французом на дуэли?!.. Там пуля тоже мимо пролетела. Мишель от них заговорён!.. 
Раздаётся топот копыт, скрип беговых дрожек, входит Мартынов.
Николай. Ах, это ты, Монго?
Монго. Я, Николай Соломонович.
Николай. Но ты ведь секундант врага?! И нам одним встречаться не пристало…
Монго. Увы, я ссыльный, за дуэль, и Лермонтов меня отговорил. Васильчиков заменит**…
Николай. Так что ж ты здесь?
Монго. Как частное лицо, а потому могу сказать три слова.
Николай. Ну если только три… И говори скорее, поскольку следом едет Глебов — мой секундант сегодня…               
Монго. Покуда мы вдвоём, майор, я скажу откровенно. Не потому, что Лермонтов — мой родственник и друг… Прошу вас примериться потому, что он теперь не нам — Истории принадлежит по праву.  Кто мы? — одни из миллионов, два жалких муравья в погонах, а он — владыка дум людских!!!
                Пауза.
Подумай, друг Мартынов: чем нас потомки вспомнят? Только тем, что жили рядом с Ним! Что скажут, если грянет выстрел?.. «Завистники!  Пытались тоже стать с ним ровней, не ставши, вскинули прицел?!»
                Пауза.
Ещё не поздно, друг Мартынов! Россия смотрит на тебя! Подумай! Не стреляй ей в спину!!!
Мартынов. Довольно пышных слов, Монго. Уже я слышу: едут секунданты… А там и Лермонтов… Нельзя нам вместе…Прощай! (Уходит)
                Пауза.
Монго. О, Русь! «Немытая Россия!».. Богатая землёй — её не бережёшь, талантами — тем более не ценишь! Стрелялись Грибоедов, Пушкин! До Лермонтова очередь дошла?!!
                Пауза.
Великие таланты! Вы в творчестве умеете достичь сияющих вершин! — но беззащитны перед пулей также, как все мы, смертные… И сами никого не одолели!  «Гений и злодейство — две вещи несовместные»?.. Прав Пушкин?
       Смотрит на поляну, где разворачивается дуэль.
Расставили барьеры… Шагов не много. Ни аршином больше!.. Раздали пистолеты… Вот сходятся… (Отворачивается). Чего бы больше я желал? Того, чтобы Мишель убил майора?.. О, нет! Он стал бы первым гением — убийцей! (Смотрит). Вот вскинул пистолет, чтоб выстрелить на воздух… Какой грохочет гром!
                Гром и выстрел смешиваются воедино.
 Он падает… Убит???.. Так пуля или молния с небес?!! Ужели же и то, и то возможно?! (Хватается за голову). Сойти с ума в такой момент не сложно.
                Занавес.
*Шотладка (Каррас) — посёлок иностранных переселенцев по пути из Железноводска в Пятигорск, где последний раз обедал с друзьями Лермонтов; оттуда он поехал на дуэль.
**Секундантами были Глебов и Васильчиков; участие Трубецкого и Столыпина (Монго) решено было скрыть.
 
                СЦЕНА 6  (20).
             Тарханы, ночь с 15 на 16 июля.
                Бабушка, девки и Андрей.

Бабушка (в ночном чепчике, испуганная). О, Господи! Приснится же такое! Эй, крикните мне Дядьку кто-нибудь!
                Входит Андрей Иванович.
Андрей. Звала, сударыня?
Бабушка. Вестимо, что звала… (Девкам). Подите прочь!.. (Уходят)…  Приснился мне во сне — Юрий Петрович, зять покойный мой. Его ты знал… 
Андрей. Ну как не знать? Я барчука возил и в Кроптово, и Шипово*, где церковь… И прежде помню всех троих, когда жива ещё была Мария Михайловна… (крестится).
Бабушка. Вот! Такими они мне и приснились: молодыми, красивыми! Дочка всё молчала, а Юрий Петрович улыбался, довольный…
                СОН. 
Горит лампада, Юрий Петрович и Мария Михайловна медленно идут со свечами в руках: у неё одна, у него два свечи…
Юрий. Мы снова к вам, Елизавета Алексеевна. Примите?
Бабушка. Мой дом — ваш дом, Юрий Петрович. Я никогда ворот не затворяла. Мишель — Ваш сын!
Юрий. Теперь уже он наш (улыбается жене). А вы к нам в гости, тёща дорогая.
Бабушка. Куда же? В Кропотово?..
Юрий. Отныне всюду, всюду, всюду!!!
Бабушка. Почто же три свечи? Одна моя?
Юрий. Нет, Ваша будет позже…
          Супруги Лермонтовы уходят во тьму.

Бабушка. Такой вот сон дурацкий… Что думаешь о нём, Андрей Иваныч?
Андрей (задумчиво). Ну что тут скажешь? Свечу он не отдал Вам — это к счастью. Не скоро Вас покойник ждёт к себе.
Бабушка. Тогда кому она предназначалась?
Андрей (пожав плечи). Ну, мало ли? Там три сестры… не то четыре… Представится которая из них…
Бабушка (вздыхая облегчённо). Ну, если только так?.. Какой ты милый! (Целует Дядьку в лоб). Один из немногих, кто умеет разгадывать мои сны!
Андрей (горячо целует её руку). Моя душа потому что — всегда рядом с Вашей, барыня. Все изгибы её понимает…
Бабушка. Милый ты мой! (Обнимает — и тут же отталкивает слугу). Ну будет, будет! Ступай к себе!
                Андрей уходит.
Ну вот! Опять обидела Андрей Иваныча… (С горечью). А всё же он не то сказал, что думал. Глаза мелькнули — испугался тоже. Кому, кому покойный зять нёс лишнюю свечу, когда не мне?!
                Пауза.
Уже я всех любимых схоронила. Отца и мать, и мужа, и сестру… Единственную дочь… И даже зятя… Одна звезда во тьме мне светит: внук!.. (В ужасе). Не верю, нет!!! (Припомнив сон). «Отныне всюду, всюду…»… Не он! Не он! Помилуй Бог, не он… (Падает в изнеможении).
                Занавес.
*Шипово — село в пяти верстах от Кропотово. Там  в октябре 1831года Лермонтов был на похоронах отца, погребённого возле шиповской церкви.



                СЦЕНА 7  (21).
          Пятигорск, ночь с 15 на 16 июля.
                Монго один.

Монго (смотрит в небо). Но вот и ночь. Прошла гроза, на небе смена караула. Луна сияет, звезды светят… Всё так, будто ничего вокруг не изменилось! Жил человек, и нет его, а Луна улыбается, подлая!…
                Пауза.
(Встряхнувшись). Начальство известят, друзья узнают сами, но вот кому обязан сообщить самолично, так это бабушке Мишеля. Весть чёрная и так её убьёт, но всё ж рука родная на толику смягчит удар смертельный.  (Садится за стол и пишет):
«Тётушка! Помните ли Вы грот Дианы в Пятигорске?* Неделю назад у нас там был пикник. Всем весело чрезвычайно, и лишь Мишель внезапно загрустил. «Что с тобой?» — спросил я его. «Сдаётся мне, что скоро я умру». Поверьте, тётушка, весь хмель слетел с меня от этих слов. Мы были с ним в разведке, в боях жестоких, но ни разу он так не говорил! А здесь — вдали от линии огня, от вражеских аулов — вдруг заявить такое? Это странно!               
                Пауза.
И тем не менее, 13-го в ночь, поссорились они с одним майором. Его Вы знать должны, он пензенский — Мартынов… Как ни пытались мы их примирить, всё бесполезно. Упрямы, как бараны! И вот сошлись вчера под вечер у дороги, что, обогнув Машук, ведёт в Железноводск… И там стрелялись… Простите, тётушка, но не сказать нельзя: предчувствие Мишеля оправдалось!
                Пауза.
Противник превзошёл себя: стрелок не самый меткий, попал он прямо в грудь!.. Ваш внук упал… Мы подбежали! В тот же миг душа его ушла из тела…
                Пауза.
Увы, мадам, я не сдержал обещанное Вам, не защитил его от силы вражьей. Но где же враг?!!! Они — друзья! Мир изменился, безусловно, когда твой школьный друг тебе же метит в сердце!..
                Пауза.
Но я любил и век буду любить Мишеля — как друга, воина, как брата, Поэта более всего! Наш род он славой преумножит, и нам не превратиться в дым, поскольку жили рядом с ним!»   
                Занавес
*По свидетельству очевидцев, 8 июля 1841 года, за неделю до роковой дуэли, на пикнике в гроте Дианы Лермонтов говорил друзьям о предчувствии скорой смерти. В этом отношении он оказался подлинным потомком Томаса Лермонта, которого звали провидцем.

         
                СЦЕНА 8  (22).
                Ставрополь, 17 июля.
Генерал-адъютант Граббе и  полковник князь Голицын.
               
Голицын. Плохая новость, генерал!               
Граббе. Из Пятигорска?               
 Голицын. Да. Вы знаете уже?!
 Граббе. Я ночью плохо спал, а утром прискакали, доложили… Что же это получается, князь? Выходит, Дорохов был прав, когда предрёк ему скорую смерть?.. (Вспоминает слова рубаки): «Какое-то чёрное предчувствие мне говорило, что он будет убит»…
Голицын. Дорохов известный дуэлянт, его предчувствиям можно верить. Помните, как он ещё сказал? «Жаль, очень жаль Лермонтова. Он пылок и храбр, не сносить ему головы».
Граббе. Мда!.. (Официально). Ну что ж…Извольте доложить подробности, полковник!               
  Голицын (встав по стойке смирно). Поручик Лермонтов 15-го июля под вечер убит на дуэли. Его соперник — тот майор, что вышел в отставку зимою…
Граббе. Мартынов? Это странно! До недавних пор они считались добрыми друзьями. Так что могло произойти?.. Тут женщина?!
Голицын. Не знаю, Ваше превосходительство… Поссорились они на вечере в доме генерала Верзилина. Сам Пётр Семёнович служит сегодня в Варшаве, но супруга его с дочерьми иногда устраивает музыкальные вечера, что и было 13 июля. Мотив ссоры доподлинно никому не известен, но результат налицо. Стрелялись на горе Машук, с пятнадцати шагов, майор попал под рёбра справа. Пистолет крупнокалиберный, резной, принадлежал капитану Столыпину… Пуля пробила насквозь, выжить не было никакой возможности. Поручик скончался мгновенно… Следствие по делу уже начато... 
Граббе. Но говорят, что майор Мартынов не значился в числе самых метких стрелков?..
Голицын. С утра об этом спорят офицеры. Гром, молния к тому же… Вечер, темень… Случай редкий!
Граббе. Но, как бы то ни было, полковник, нам отвечать за всё. Не досмотрели! Погиб Поэт, каких немного, и офицер — один из лучших!
Голицын.  Вы правы, Павел Христофорович. Таков путь гениев у нас в России.
Граббе. Несчастная судьба! Только явится меж нами человек с талантом, как десять пошляков преследуют его до смерти! *.
                Пауза.
Голицын (с невесёлой усмешкой). Вот подлинный гусар! Такой, как был Денис Давыдов. В бою отчаянный рубака, а за обеденным столом любил шутить над   дисциплиной!..
Граббе. «Тамбовскую казначейшу» имеете в виду?
Голицын. И это тоже, а я его поэму сатирическую вспомнил — «Монго» называется. (Читает с горьким смехом):
                «И не тянул он ногу в пятку,
                Как должен каждый патриот»…
Граббе (с улыбкою смахнув слезу).  Ах, Лермонтов! Добро б на поле боя!.. (Наливает бокалы, пьют не чокаясь). В расцвете лет, в расцвете славы!!!
                Занавес.
*Из письма генерал-адъютанта П. Х. Граббе от 17 июля 1841 года.

               
                СЦЕНА 9  (23).
                Тарханы, вторая половина июля            
Елизавета Алексеевна в глубоком трауре, постаревшая и совсем седая, молится Богу:

Бабушка. Позволь, Господь, уйти в могилу! На этом свете ни осталось тех, ради кого хотелось бы мне жить. Сначала муж, потом единственная дочь, теперь вот внук любимый. Вся жизнь моя оборвалась! (Показывает иконе письмо Манго). Пришло письмо из Пятигорска. Прочти, Всевышний!!! Ты поймёшь, что после этого жить невозможно…
                Пауза.
Ужели для одной судьбы всего, что мне досталось, мало?!..  Ужели прежние гробы — не тот на сердце груз свинцовый, что им понадобился новый — чугунная плита?!.. Их больше не удержит грудь моя!
                В исступлении:
За что ты не берёшь меня к себе, Господи? Дай мне упокоенья! Лежала б я в гробу холодном, не зная ни вестей таких вот чёрных, ни горечи от этаких потерь… (Спохватившись). О, нет! Я жить ещё должна, чтоб выбрать кару палачу!!! И денно, и нощно будут молиться тебе, Господи: сделай так, чтобы на лбу его горело «Я палач!» — чтоб всякий добрый человек  бежал от этого злодея!!!    
                Пауза. 
А Мишеньку — я не оставлю там, в чужом краю. Сама дойду до государя, всех близких подниму, но добьюсь, чтобы разрешили внука перевесть в Тарханы! Чтоб дуб, который он любил, склонялся б и шумел над ним — как над живым! Как над живым!!!       
                Занавес
 

                СЦЕНА 10  (24).
          Подмосковье. Конец июля.
          Наталья Мартынова одна.

Наталья. О, Боже мой! За что такое наказанье? Почти шекспировский сюжет! Убит Ромео, а Джульетта — его вдова, убийца — брат её!!!
                Пауза.
Но там, в Вероне, было проще: Монтекки и Капулетти — враждующие кланы. А мы? Соседи и друзья! В именье нашем Лермонтов бывал как дома, встречался с братом, веселил сестёр. Об остроумии Мишеля я многое могла бы рассказать! Ужели эти шутки и остроты могли причиной стать не эпиграмм —  нет, дуэли?!!.. Да ладно бы дурачились, как прежде, оставили царапины от шпаги или послали пули в воздух… Эта «шутка» так далеко зашла, что брат — в тюрьме, а мой жених — в могиле!!!
                Пауза.
Что ж приключилось в Пятигорске? Не может быть, чтоб глупенький экспромт стал поводом для ссоры столь глубокой… Там смысл иной, и благородства ради, они о нём прилюдно умолчали… (Догадываясь). Там женщина виной! Шерше ля фам, как говорят французы?
                Пауза.
Таких историй множество в романах, Онегин Ленского убил… Но наш-то треугольник — не роковой! Жених и брат соперничать не могут! (Задумавшись). Конечно, если брат не обнаружил, что у Мишеля есть другая, и не вступился за меня?! Так что ж? Ужели честь мою Николь решил спасать в бою?!
                Пауза.
Всё это было б романтично и щекотало б мою гордость, когда бы Лермонтов простым гусаром был … Но он Поэт, его романом зачитывается вся Россия, его герои — на каждой сцене… Он «Демон»… «Маскарад»... «Кавказский пленник»… Гордиться тем, что я украла у страны её кумира — нет, это подло!.. (С горьким пафосом):
Россия! Мы теперь с тобой
Одною пулею сражёны —
Несостоявшиеся жёны,
Но обе ставшие вдовой!
                Занавес.


                СЦЕНА 11  (25).
                Ставрополь. Август 1841.
Мать и Дочь Мартыновы. Елизавета Михайловна в обычном платье, Наталья в трауре.
 
Мать. Кавказ! О, как мне не хотелось отпускать сюда сына! Чувствовала, что не к добру…
Наталья. Твой сын в тюрьме, но жив, маман. А мой жених — в могиле!
Мать. Ах, Натали, милая моя, ну зачем ты ранишь моё сердце? Лермонтов не был твоим женихом! И этот твой траур… он выглядит нелепо…
Наталья. Был, мама, был! Я покажу тебе его последнее письмо — так пишут те, кто всей душой с любимым. И с бабушкой его, Елизаветой Алексеевной,  мы виделись последний раз… по родственному. Она меня считала уже невестой своего внука!
Мать. Всё это так, Натали… Но смерть всему кладёт предел и прежних чувств не возвращает. Возьми хоть ту же «бабушку»… Её я знала тоже. Достойная седая дама, знатный род, тебя любила… А нынче? Мы для неё враги до гроба! Мартыновы там прокляты навек!
Наталья. Боюсь я, мама, что не только ею. Подруги пишут из столиц, что Лермонтов у всех сегодня на устах, его читают стар и мал, во всех театрах ставят «Маскарад»… А именем Мартынов — детей пугают! Он для всех, как Каин, убивший злобно брата своего!
Мать. Опомнись, Натали! Я мать его, не забывай об этом! А ты — сестра родная!
 Наталья (в сторону).  И хочется забыть, да вот никак.

                СЦЕНА 12  (26).
              Те же и генерал Граббе.

Дежурный офицер. Матам, мадмуазель!  Командующий войсками на Кавказской линии и в Черноморье генерал-адъютант Граббе.
                Входит генерал.
Граббе. Ко мне, мадам? Мадмуазель? Прошу садиться. (К Наталье). У Вас, я вижу, траур?.. 
Наталья. Да, Ваше превосходительство. Убит жених мой — Ваш бывший офицер!
Граббе. Простите, ежели обижу, но имя жениха — возможно ли узнать?..               
 Наталья. Да, генерал. Оно известно. Это поручик Лермонтов.
Граббе. Ах, вот что?! Так у него была невеста?!!.. Простите, я не знал. (Кланяется и целует руку Натали). О, господи! Ещё одна капля в источник всеобщего горя!
                Входит Голицын.
Разрешите представить: князь Голицын Владимир Сергеевич, полковник. Поручик Лермонтов служил в его команде и пользовался общей любовью. А Вам, полковник, представляю: невеста поручика…
Наталья. Наталья Соломоновна…
Голицын. Моё сочувствие, мадмуазель! Сказать по совести, у Вас мог быть чудесный мужа! О творчестве его могу сказать особо, поскольку сам рисую и играю… Но он бесстрашен был в сраженьях, водил за собою сотню самых отважных рубак — охотников, как мы их называем. «Опыт хладнокровного мужества»* — вот что приобрёл он в боях и со временем был бы нам, старикам, достойной сменой.
Наталья. Мерси, полковник (делает реверанс).
Граббе (Матери). А Вы, я полагаю, мама?.. Ваша дочь гордиться вправе тем, что называла такого человека женихом. Мы все ещё не слишком понимаем, какой величины был этот гений! И храбрый, мудрый офицер к тому же.
Мать. Мерси, Ваше превосходительство. Но просьба у нас…
Граббе. Любая ваша просьба — закон для нас!
Мать. Скажите, генерал: могли бы мы наведать преступника, который помещён на гауптвахту?
Граббе (Голицыну).  А кто у нас сегодня, князь?..
Голицын. Один Мартынов, больше никого.
Мать. С Мартыновым я и прошу свиданья…
Граббе. С Мартыновым?!.. А что Вам до него?               
Мать (смущённо). Он сын мой, господа…
                Пауза.
Голицын. Сын?!!
Граббе (удивлённо). Однако!.. Как же это? Убитый — зять, а сам убийца — сын?!
Голицын. Не сразу сочинишь подобные сюжеты!
Мать. Что делать, господа? Увы, так вертит нами жизнь. Друзьями с детства были тот и этот, учились вместе, воевали тоже… И были, в общем то, не против породниться… Что случилось в тот чёрный день июльский — хоть убей, никто из нас понять не может! Скажу одно: для нас, Мартыновых, эта дуэль всегда будет чёрным пятном. А дочь моя? Кто из русских кавалеров женится на сестре убийцы Лермонтова?!** 
                Пауза.
Граббе (решительно). Ну что ж… Майор Мартынов нынче под судом, и каждого к нему не допускают, но… слово дал — придётся исполнять. (Голицыну). Прошу, полковник, проводите мать и… Вас, мадмуазель?.. Пойдёте тоже?..
Наталья. Увы, мой генерал. То брат мой…
           Голицын и Мартыновы уходят.
Конечно, интересно б знать, что скажет подсудимый своим родным наедине… Но Армия за матерями не шпионит! Есть иное ведомство, шинели голубые…***
                Занавес         
* «Во втором сражении при реке Валерик приобрёл опыт хладнокровного мужества» — из представления Лермонтова к награждению золотой саблей — за подписью полковника Голицына.
 **Опасения матери были не напрасными: в России имя Мартыновых стало нарицательным. Наталья вышла замуж за иностранца и взяла его фамилию: де-ла Турдонне.
    *** Суд, состоявшийся 27-30 сентября 1841 года, не представил твёрдых доказательств виновности Лермонтова в оскорблении Мартынова на вечере у Верзилиных: прямых свидетелей не оказалось.


                СЦЕНА 13  (27).
                Тюремная камера.
          Мать, Наталия и Николай Мартыновы.          

Мать (обняв сына). Николя! Милый мой! Как ты исхудал за это лето! Тебя здесь не кормят?
Николай. Какая еда, маман? В горло ничего не лезет.
Мать (дочери). Натали! Поздоровайся с братом…
  Наталья демонстративно отворачивается.
Николай. Не надо, мама. Она видеть меня не хочет. Я тоже.
Наталья (возмущённо). Что?!..
Николай. Я тоже не хотел бы себя видеть, сестра. Я сам себе противен!
                Пауза.
Весь этот месяц, сразу после дуэли, я встречался с самыми разными людьми: конвоирами, следователями, с секундантами на очных ставках… И в каждом взоре, в каждом! — я видел одно и то же: «Как ты нам противен!»…
Мать. Ну будет, сынок. Сейчас ты среди самых близких, мы любим тебя…
Николай. Не врите мне, маман! Я знаю, что Вам пришлось пережить в этот месяц. Вы входили в чужие салоны и все голоса умолкали мгновенно. Все головы поворачивались к Вам. Все, кто прежде встречал Вас с улыбкой, сейчас смотрели с едким любопытством. «То мать убийцы! — думал каждый. — На нём, проклятом, кровь поэта, но и она виновна — тем, что родила убийцу!».
Мать (со слезами). Не надо, сын!..
Николай. Нет, надо, надо, надо!!! За этот месяц я пережил и передумал столько, сколько за 20 лет не передумал. Я понял, как глупа была, ничтожна вся прежняя пустая жизнь моя! Завидовал — кому? Такому другу, которым бы гордиться вправе я!
Наталья (удивлённо). Ты верно говоришь?
Николай. Как на духу, Наташа! Ведь я его любил, ты помнишь?
Наталья. Помню, да.
Николай. И рад был видеть снова в Пятигорске. Мы жили рядом — во флигеле дома Верзилиных. Я вместе с Глебовым, а Лермонтов с Столыпиным, Монго. Бывало, утром выглянешь в окошко — а Лермонтов сидит в своём распахнутом окне и что-то пишет, пишет, пишет… В саду всё зелено, свистят пичуги, и смотрит с высоты Эльбрус!
Наталья (восторженно). Как это всё прелестно, брат! Я вижу словно наяву… (Очнувшись). Но отчего же ссора?!
Николай. До нынешнего дня и сам я не пойму! Какая кошка между нами пробежала? Я прежде говорил, и на суде скажу что к ссоре не было причин серьёзных. На следующий день готов был к примиренью…
Наталья (с недоумением). И что же?!..
Николай. Какое то виденье было мне… Не помню точно, выпил я изрядно. Но помню хорошо, что друга я простил и сам себе дал слово стреляться в воздух!
Мать. Так и надо. У вашего отца в полку стрелялись тоже, но пуля в небо — и опять друзья!
Николай. Я тоже так хотел! Но решено было стреляться до трёх раз…*
Наталья. О, господи, какая кровожадность!
Николай…и я сказал себе: пущу ка пулю в ногу! Из армии он всё одно хотел уйти, а для иного это не помеха; и великий Байрон хромал всё жизнь… Но к вечеру заволокло всё небо, гроза гремела, видно было плохо… Похоже, промахнулся я.
Мать. О, Господи! Когда бы вам, мужчинам, хоть раз родить — оставили б навеки вы глупую привычку убивать!
Дверь камеры со скрипом открывается, заглядывает надзиратель: — Свидание окончено!
Наталья. Я слушала тебя с вниманьем, Николя, и поняла одно: в те роковые дни ты обо мне ни разу не подумал! (Уходит).
Мать. Крепись, сынок! Храни тебя Господь! (Целует сына и уходит).
Николай (хитровато смотрит им вслед). Разжалобил я вас?.. Надеюсь, что и суд разжалобить удастся**.
                Занавес.
*Существует версия, что непомерно тяжёлые условия дуэли предложил Руфин Иванович Дорохов, желая заставить участников отказаться от неё. Есть также основания сомневаться и в пятнадцати шагах между барьерами: Васильчиков в кругу друзей говорил о десяти. 
**Первоначально суд требовал лишить Мартынова чинов и прав состояния, но позже, по просьбе заключённого и по приказу царя, убийца Лермонтова отделался тремя месяцами гауптвахты в Киевской крепости и церковным покаянием.

         
                СЦЕНА 14  (28).
            Пятигорск, осень 1841 года.

          Наталья (пишет и читает написанное):

          Примета в Пятигорске есть:
Когда на вас с утра
Глядит Эльбрус — благая весть,
А нет — не жди добра!
            
                Весь город в зелени садов,
Цветы на всякий вкус!
А с вышины в сиянье льдов
Глядит на них Эльбрус.

Когда-то здесь, уже давно,
Творил один поэт,
Эльбрус глядел ему в окно   
И улыбался дед.
 
Июльский тёплый светлый день
Беды не предвещал,
Но в небе пробежала тень,
И в ней Эльбрус пропал.

Молчал, насупившись, Машук
Под тучей грозовой,
И грянул гром! И всё вокруг
Укрылось пеленой.

                А поутру, как тяжкий груз,
Как сон, ушла гроза.
На Пятигорск глядел Эльбрус —
Холодный, слеза…


                СЦЕНА 15  (29).
Тарханы. Февраль 1842 года, вечер.
 Андрей Соколов, потом Бабушка

Андрей. Вчера Маслину встречали. Первый раз без гуляний и песен. Да и какое гулянье? После того, что случилось в Пятигорске, словно чёрная тень легла на Тарханы. Любили шибко молодого барина. Кто его мальчонкой помнил, как я, кто гусаром молодым — нет ни одного, кто не помянул бы добрым словом. Никого из крестьян и пальцем не обидел, а личным своим вольную дал!
                Пауза.
А раньше? Когда приезжал барчук в Тарханы — любой серый день праздником становился! С утра закладывал я сани, и мчались в гости — к Шан-Гиреям в Апалиху*, в Чембар, ещё куда… А уж ежели Крещение, Святки, Маслина — гуляние на всю округу, от села до села!
                Пауза.
(С великой досадой). Ну почему не взял меня барин в Пятигорск?! А молодые — ну  что они понимают?.. То ли дело старый Дядька! Будь я там — не посмотрел бы и на Мартынова. Это для других он майор, а для меня — из тех же мальцов, которым я сопли вытирал… Глядишь, и помирил бы двух забияк!
                Пауза.
А впереди… какая жизнь ждала нас всех! Барыня уже согласилась с отставкой, прибыл Михайло Юрьевич домой, занялся своей литературой… А я, как прежде, возле него: перья точить, почту возить... Что ни журнал — сочинение моего барина! Что ни театр — спектакль его ставится! А не то сам бы стал журнал издавать — думал он об этом…То-то отрадно — у редактора служить! Чуть свет в дверях посетители, сочинители молодые… Извольте подождать, господа: барин почивает! (Слушает топот копыт). Никак, барыня воротилась из Чембара.
             Входит Елизавета Алексеевна:
Бабушка. Ну?.. Пляши, Андрей Иваныч. Письмо из Питера пришло!
Андрей. Нешто разрешили?..
Бабушка. Сжалился царь-батюшка! (Читает). «Дозволено вдове капитана лейб-гвардии Преображенского полка Михайло Васильевича Арсеньева Елизавете Алексеевне, урождённой Столыпиной, перевести прах внука своего Михайло Юрьевича Лермонтова из Пятигорска в родовое имение Тарханы Пензенской губернии… Руку к сему приложил — Николай Павлович, император Великой и Белой и прочия…».         
Андрей. Вот она — радость великая!
Бабушка. Снова Мишенька будет с нами!!! (Плачет, но быстро справляется с собой). Не время горевать, время дело делать! Перво-наперво, Андрей Иванович, проверь: вся ли готова усыпальница барина? Ступеньки должны быть удобные, дабы мне, карге старой, не зашибиться, спускаясь.
Андрей. Непременно, матушка! Самолично проверю каждую.
Бабушка. А кому же? Нам с тобой и ходить, Андрюша. Ты да я — самые близкие его люди остались. Как там? Прочти!
Андрей (читает):
«Поверь мне — счастье только там,
Где любят нас, где верят нам!»
Бабушка. Вот именно!.. Да готовься в дальний путь: поедешь в Пятигорск за Мишенькой. Возьмёшь с собой Ваньку Соколова да Вертюкова Ваньку; они хоронили его, дорогу помнят. А за старшего будешь ты!
Андрей (кланяется). Благодарствую, матушка!
Бабушка. Бумагу эту возьмёшь с собой, не потеряй!
Андрей. Как можно, барыня?!
Бабушка. Гроб деревянный не тревожь, пусть будет всё в сохранности! А там его в свинцовый опустишь, запаяешь — в нём и повезёшь…
Андрей (крестится).  Будет исполнено, матушка Елизавета Алексеевна!
Бабушка. Обратно не гони, вези благоговейно! (Уходит).
Андрей (с глубоким вздохом).  Эх, барыня, могла б не говорит! Ты да я — вот и все, кто Мишеля беззаветно любят**. (Подумав). Да ещё Россия, может быть?..
                Занавес.
*Апалиха — имение Шан-Гиреев в трёх верстах от Тархан.
           **В 1843 году Андрей Иванович Соколов получил вольную и до конца дней своих, до 80 лет, жил в отдельном флигеле господской усадьбы. Умер через 30 лет после своей любимой барыни.
 
                СЦЕНА 16  (30).
            Пятигорск — Тарханы, апрель 1842  года.

     Андрей Соколов (сидит на телеге, читает):
   
Нависли низкие туманы
Над белопенною Кумой,
С Кавказа в милые Тарханы
Везут хозяина домой.

Скрипит натружено телега:
И путь далёк, и груз тяжёл,
Освободившийся от снега,
Зазеленел широкий дол…

Ах, если бы в такую пору
На вороном своём коне!
Какую дал бы он им фору
В чеченском стареньком седле!

Каким бы вихрем он ворвался
В Апалиху, в семью друзей,
Со всеми бы расцеловался
По-деревенски, без затей,
И снова, снова ногу в стремя —
Неси в Тарханы, верный конь!

Вы в бой летели, было время,
Повсюду полыхал огонь,
Вертелся чёртом друг военный,
И пули не задели нас,
А нынче, гордый, но смиренный
Колено преклони в тот час,
Когда бабуля, видя внука,
Из дома выйдет не спеша…
Какая долгая разлука,
Как надрывается душа!

Нависли низкие туманы
Над Милорайкою-рекой,*
С Кавказа в милые Тарханы
Свезли хозяина домой,
И в день апрельский, в церкви новой,**
На Родине отпели чтоб,
Поставили простой, свинцовый,
Непреподъёмно тяжкий гроб.
                Занавес.
 *Милорайка — река в Тарханах.
 ** Храм Михаила Архистратига был возведён на деньги Арсеньевой в 1830-е годы.

                ЭПИЛОГ
                Бабушка:               
Седая повесть прежних дней…
Зачем мы вспомнили о ней?
Что есть такого в этом свете,
Чего не знают наши дети?..

И уж совсем не для того,
Чтоб проповедовать и спорить…
Любовь! Вот тайный смысл всего.
Любовь и смерть, любовь и горе —
Всё в море чувств переплелось!..
Всепобеждающая сила
Порой сильнее, чем могила,
И твёрже, чем земная ось!

              ЗАНАВЕС


             ОТ  АВТОРА.
            
  Место действия: Тарханы, Орловская, Московская, Тульская губернии, С-Петербург, Ставрополь, Пятигорск, Шотландия…
  Время действия: лето 1841 года с отдельными вставками более раннего периода: сны Елизаветы Алексеевны, воспоминания Андрея Соколова и т.д.
  В драме отражены такие события из жизни Лермонтова, как первая любовь, раннее творчество, стихотворение «Смерть поэта» и первое тюремное заключение, первая дуэль, участие в боевых действиях на Кавказе, «Герой нашего времени», пикник в гроте Дианы, вечер в доме Верзилиных, дуэль с Мартыновым, возвращение в Тарханы — увы, уже в гробу… 
   Но в целом драма предполагается как «светлая грусть»: в ней много любви, поэзии, есть даже юмор, так ценимый гусарами, а Лермонтов — гусар по духу и плоти своей.
Предыстория.  Эта драма написана не в один год, не под юбилей Поэта. Неоднократно бывая в Тарханах, Пятигорске, встречаясь с известными лермонтоведами, автор пришёл к выводу, что гениальность Лермонтова — его дальняя наследственность по линии знаменитого шотландского барда Томаса Лермонта, чьим потомком считал себя и лорд Байрон. И хотя русский поэт писал «Нет, я не Байрон, я другой», но не потому, что отказывался от их поэтического родства, а потому, что считал себя ещё «неведомым миру избранником» (ему в ту пору было 17 лет). В другом стихотворении он говорит:
          «Я молод, но кипят на сердце звуки,
           И Байрона достигнуть я б хотел»…
  Дар общего предка — Томаса-провидца, увы, достался и русскому его потомку: «Я раньше начал, кончу ране, / Мой ум не много совершит»… Прожил Лермонтов на десять лет меньше своего «английского брата», светлый ум свершил немало, но горечь до сих пор не покидает нас: о, сколько б смог ещё!!!..
  К сожалению, это понимали и всемогущие враги Поэта (те, «жадною толпой стоящие у трона»). Они знали о намерении Лермонтова выйти в отставку и засесть за большой роман о Кавказе, а там было многое — не в пользу власти… Не здесь ли тайная пружина убийства Поэта?.. Увы, об этом можно лишь догадываться, что я и сделал, выводя роль «Незнакомца». Дьявол он или агент Бенкендорфа — судить театральной публике.
  А самая светлая линия драмы — повесть о любви Натальи Мартыновой к Лермонтову… То, что она, совсем юная, была восхищена его стихами, его романом, что с неё он писал портрет княжны Мэри, не отрицают большинство лермонтоведов. Но был ли сам Поэт влюблён в сестру своего друга?.. Об это говорит эпизод, описанный Висковатовым: «Пикируясь, Мартынов сказал: «Скорее бы ты женился, что ли?.. Я наставлю тебе рога!», на что Лермонтов ответил с тайным смыслом: «Не получится…». Судя по всему, у него было намерение жениться на Наталье, а наставить рога мужу родной сестры, действительно, не получится».
  Ещё одна светлая пара в драме — бабушка Поэта Елизавета Алексеевна и Дядька, камердинер его Андрей Иванович Соколов. Они беззаветно любят Мишеля, любят друг друга (но тайно, скрывая даже от самих себя) и в целом выглядят по-стариковски ворчливой, но очень милой парой.
  По-армейски грубовато, но тоже любят поручика Лермонтова герои минувшей войны генерал Граббе и полковник Голицын, его дядя и лучший друг Монго, и даже мать Мартынова, не слишком чтившая его при жизни, отдаёт дань уважения после смерти.
  Автор нарочно не ставит на первое место образ самого Лермонтова:   его присутствие ощущается, он где-то рядом, только что вышел… Второго Бурляева не каждый театр имеет, да это и не нужно. Когда героя «в кадре» нет, остальным отзываться о нём сподручнее.

  Декорации спектакля, по мнению автора, могут быть самыми простыми. На одно полотне — Тарханы летом, на другом — С-Петербург зимой; поворот — и действие переносится… В костюмах автор просил лишь одно: соблюсти лермонтовскую трактовку одежды Княжны Мэри (так одета и Наталья Мартынова в драме): закрытое платье серо-жемчужного цвета, лёгкая шёлковая косынка…

  Название драмы. Автор сделал несколько её вариантов. В январе 2012 была опубликована первая «Драма из жизни семьи» — «Арсеньевы». Затем — «Где любят нас, где верят нам», «Кремнистый путь» и, наконец, «Милый Томас». Автор не возражает, если Главный режиссёр выступит соавтором драмы для постановки её на сцене своего ТД и выберет название по своему усмотрению.
Драма в стихах. По усмотрению Главного режиссёра драма  может быть поставлена в поэтическом варианте, как «Маскарад» Лермонтова или «Горе от ума» Грибоедова. Она размещена в Национальном Сервере «Стихи Ру» на сайте автора: Юрий Арбеков, «Кремнистый путь».  Нынешняя драма, в прозе, размещена на Сервере «Проза Ру».         

  P. S. По Вашему требованию будут высланы 10 романсов на слова М. Ю. Лермонтова пензенского композитора Геннадия Гроссмана (фортепьяно, тенор).
 
     Об авторе.
    Кузнецов Юрий Александрович (Юрий Арбеков) — член Союза писателей и Союза журналистов России, лауреат литературной премии им. Карпинского, член правления Пензенской областной организации Союза писателей России, автор 30 книг прозы, поэзии, драматургии, произведений для детворы.
      Публикуется в журналах «Наш современник», «Сельская молодёжь», «Литературная газета» (Москва), «Сура» (Пенза), «Детектив+» (Киев), «Теегин герл» (Калмыкия), в электронном журнале «Континент» № 1/2013 и др.
      Иные пьесы автора:
«Опознанный объект» — комедия в двух действиях,
«Ипподром» — историческая драма в двух действиях,
«Портрет ростовщика» — пьеса в двух действиях,
«Королевство незавершённых дел» — сказка для юных зрителей.
 
       Почтовый адрес: 
440014, Пенза, Ахуны, 2-ой Дачный пер., 10 кв.1. Кузнецову-Арбекову Ю.А. Дом. тел. (841-2)  62-96-13,  мобильный +909-318-1776.

     E-mail  arbekov@gmail.com