У н и в е р с и т е т
Степа не любил лифты. Не боялся, не опасался… просто, как и положено студенту, был он худ, легок на подъем – что ему девятый этаж? А уж коли спускаться… Но обстоятельства сильнее нас порою, деканат торопил с распределением, а документы в общаге остались. Хотелось успеть все и сразу.
Лифт спустился уже до второго этажа, когда тряхнуло в первый раз. Степа прикусил язык и вытаращил глаза. Пара его попутчиков, не мудрствуя лукаво, проделали то же самое. Тут же свет в лифте стал пронзительно-белым, и, хотя глаза не резал, казалось, насквозь просвечивал.
«Физтеховцы забавляются!» - сквозь зубы проскрипел попутчик-препод, намекая на лабораторию физико-технического факультета, что располагалась в подвальном помещении в аккурат у шахты лифта. На первом этаже дверцы вроде приоткрылись на миг, и вроде выйти успели… нет, показалось – тряхнуло второй раз, резко запахло озоном… и вдруг в дверь настойчиво постучали снаружи. Попутчики стояли, как соляные столбы, тогда Степа, отчаявшись, в одиночку налег на дверцы лифта тщедушным телом, и, обламывая ногти, сумел раскрыть створки их заключения. У лифта стояла знакомая всем в универе личность – выцветший от ненависти к студенческой анархии работник Первого отдела Скалобай. Увидев выходящего Степу, борец невидимого фронта вдруг выпучил глаза и схватил студента за рукав, словно боясь упустить золотую рыбку: « К нам, срочно… у нас к вам пара вопросов!..»
И у Степы, как всегда при контакте с органами, противно заныло в груди…
С л а в я н с к
«Ну, вот чему тут улыбаться?» - Иван Васильевич Балалаев, председатель областного литобъединения, немолодой, опытный управленец все больше раздражался, глядя на смуглого, улыбчивого Савенка. Знал он его целую вечность, почитай, и весь этот жизненный период два фактора занимали литератора-администратора: стабильное жизнелюбие Савенка и стабильный же интерес к его персоне Органов.
Ныне этот интерес проявился звонком Балалаеву знакомого куратора Охромеева с бесцветно-вежливой просьбой отговорить опекаемого от постановки написанной им пьесы где-то в провинциальном театре…
«Вот черт!! – внезапное раздражение вдруг накрыло Ивана Васильевича, - какой же дурью нынче маются Органы! И - опять же! – каким ловкачом оказался наш зав. поэтическим сектором! Втихаря от коллег мимикрировал из поэтов в драматурги! В тихом омуте…»
- Так что у тебя с белорусом, Егорыч? – уловка у председателя была немудреной: форсировать мнимую необходимость срочного перевода, дабы отвлечь объект от нежелательной драматургии. В ЛИТО давно уже приметили, что переводы Савенку даются легче собственной поэзии, и вовсю этим пользовались… В данный момент политическая коньюктура предполагала публикацию очередного опального на родине белорусского поэта…
- Да догадался я, зачем пригласил… - Савенко обезоруживающе улыбнулся и выложил на стол перед Балалаевым флэшку. – Вот он, перевод… а ты, Васильич, что-то неважно выглядишь…
«Еще и измывается…»
- Н-ну - что ж, молодец… А скажи-ка мне, Егорыч, друг мой ситный… с чего это тебя вдруг на драматургию потянуло?
Адрес сайта, где с пьесой своею выложился Савенко, назвал Охромеев. Пришлось зайти… и удивиться – а ведь качественную пьесу накропал ренегат-то! Надо ж было умудриться сюжетом взять Контакт в нашей пьющей деревне!.. да смешно! и убедительно… что-то от Гуркина… Откуда, интересно, у Савенки такое знание сельской жизни? - чудно, право…
- Почему знаешь, Васильич?.. Неужто и ты на этом сайте?..
«Ага! Сошла-таки вечно довольная улыбка!..» - с удовлетворением подумал председатель и рассеянно заметил:
- Должность такая – знать о вас все.
- Понятно, контакты с КГБ обязывают…
«Неужто догадался, гад? Да нет… вряд ли… скорее, наобум брякнул…»
- Давно уж нету КГБ – все же темный ты человек, Егорыч! И вообще – нехорошо шило в мешке от коллег прятать!
- Да я без задней мысли, гражданин начальник… Выложился – похулиганить типа… Как вдруг – представь! - режиссер интересуется в плане постановки!
- И что тебе в провинциальной этой постановке?
- Знаешь, Васильич, уж очень интересен режиссер этот, Благовен… прочувствовал пьесу так, будто сам написал…
- Какой режиссер?
= Да никакой пока! У нас в и-нете погонялы одни, как на зоне… постой! А ты откуда знаешь, что провинциальный?
«Ну, вот какого ляда из меня Штирлица делают?!» - прикусил язычок Балалаев.
- Да знаю я этот театр – «Маски»… отметился как-то у нас на фестивале… Неплохо, но все ж не наш ТЮЗ!
- А что – ТЮЗ?
- Есть мнение в отношении его репертуара: поставить пьесу на нашем материале – усекаешь?
Т а р а с о в к а
Самый примечательный вид городка – памятник устремленному в проигранное будущее Ленину – начал загораживать угол большущей афиши. К окну, теряющему этакий обзор, то и дело выскакивал из-за стола Степан – немолодой, лысеющий директор местного ДК. «Левее! Левее заноси!» - отчаянно жестикулируя, стучал он в окно, а за его метаниями, похохатывая, наблюдал давний его – еще по универу – приятель Александр Всеволодович Горобец. Сидел он, по обыкновению, не в кресле для посетителей, а на углу рабочего стола директора, чем его сегодня особенно раздражал.
- А скажи, Степан… - Горобец взял со стола хрустальный стакан с карандашами и лукаво посмотрел сквозь него на директора. – Отчего мне хочется сегодня тебя Степой Лиходеевым назвать?
- Оттого, что вечно вы, КГБ-шники, дурью маетесь! – Степан хмуро отнял стакан и поставил его на место.
«А ведь он прав!.. Вот ведь бестия этот Степан – всегда чувствует ситуацию… вперед на два хода» - вздохнул Александр Всеволодович. Ныне за напускной развязностью скрывалось у него нервное напряжение – снова пришло указание относительно Степана, и снова оно касалось репертуара «Масок»… Правда, в этот раз в довольно странном ракурсе: предлагалось не допустить постановки в театре некой пьесы, позаимствованной Степаном где-то в интернете… «Хоть бы краем глаза увидеть, что там за диссидентская пьеса такая!..»
- А нынче КГБ-шников нет, Степан… ФСБ-шники мы.
- И что?
- А то, что, именно в силу своей осведомленности, «хорошую новость принес я в твой дом, Надюха – доставай стаканы!»
Недоверчиво поглядывая на приятеля, Степан открыл заветный сейф и достал начатую бутылку «Белого аиста» и пластиковый стаканчик. Александр Всеволодович тут же, немало не смущаясь, вытряхнул карандаши на стол и дунул в стакан.
Выпили, и директор выжидательно посмотрел на Горобца – «ну?»
- Есть закрытая инфо о нецелевом использовании мэром бюджетных средств города…
- Да что ты?! – голосом провинциального трагика вскричал Степан. – Шутишь? Как можно?!
- Вот ты юродствуешь, а сам между тем загробил живое дело – жена, любовницы, продажа обуви в ДК… по боку народный театр – а?!
Меланхолически взбалтывая в стакане коричневую жидкость, Степан недоверчиво посмотрел на приятеля:
- Вижу, что разводишь… но знаешь, как раз сейчас твои колкости впустую. Во-первых, сам знаешь, в каком состоянии наш концертный зал, да и не в этом дело – я такую пьесу нарыл!..
- Чехова? – Горобец напрягся, чтобы не выдать волнения.
- Эсхила! Да ну тебя, не поймешь все одно!..
- Ну уж!..
- Нет, в самом деле – есть же в этом мире попадания в десятку! Будто всю жизнь я только этого материала и ждал – и комедия, и психологизм, и современно, и глубинка наша…
- Постой-постой… тебя же провинциализм отпугивал всегда! А кто автор-то?
- Да какая разница? .. Арт, по-моему…
- Кто?!
- Ну нету фамилий в и-нете, ники одни… и ладно, и не надо! – а ставить надо непременно!.. Да, а что за новость-то? Про мэра? Ерунда какая…
- А ты дослушай: чтобы обелиться, городское наше руководство срочно нарыло кругленькую сумму и решило вложить ее …
- Во внедорожник для ваших нужд…
- Ах, не капайте мне на мозоль, сталевар!... В капитальный ремонт твоего ДК!
- Да ты что, Шура?!! За это дело недурственно бы и по второй!
Выпили, и Горобец, довольный поворотом дела, уточнил как бы невзначай:
- Так что откладывается твоя гениальная постановка, Егорыч - до конца ремонта?
- Почему ж? – рассеянно ответил Степан, что-то лихорадочно подсчитывая на калькуляторе, - поставим где-нибудь… хоть в библиотеке…
С л а в я н с к
- Вы что же – меня за Петрушку, что ли, держите?! – у Балалаева задергался глаз. – На прошлой неделе Савенкину пьесу не ставить, на этой – ставить!.. а председатель, как дурачек, это все разруливай?! – ну, уж…Зря вы себя считаете здесь… я найду на вас управу!..
Такой реакции, видно, Охромеев не ожидал и выставил вперед руки, будто защищаясь:
- Помилуйте, Иван Васильевич… Что ж вы… словно куражится кто! Знаете, я свою голову в петлю, если угодно…
И столько человеческого вдруг в этом голосе, в осунувшейся фигуре, что Балалаев осекся невольно.
- Нельзя бы мне об этом, но коли уж так случилось… Вы заметили, наверное, давний наш пристальный интерес к Савенко?
«Еще бы!» - непроизвольно ухмыльнулся Иван Васильевич
- И ведь в одном лишь аспекте этот интерес: не допустить его контактов со… скажем так – с объектом Икс. Это я не темню в данном случае – я сам не знаю, кто этот объект – лишь адрес не в соседней даже области, а с недавних пор еще и ник в электронной почте. Если по большому счету, предосторожность эта сильно смахивала на формальность – с чего бы им пересечься на наших-то просторах? Вероятность – 0, 00… Посему и электронную почту его без энтузиазма – так, вполглаза… И вдруг! – они находят друг друга в интернете! – с пьесой этой… Понятно, первая моя реакция – предотвратить! И я к вам… А затем…
Охромеев замолчал, будто в затруднении, рассеянно помешивая кофе ложечкой.
- … ну интересно же, Иван Васильевич! Как это возможно вообще?! – вот бы им увидеться!.. под нашим присмотром, конечно…
Охромеев вдруг умолк и насторожился – в приемной председателя раздался какой-то шорох… И тут же, хищно подобравшись, вернулся куратор в привычный свой облик и движением бровей отослал Балалаева из подсобки, где они пили кофе, в кабинет.
Тут же характерный стук в дверь и – действительно! – Савенко на пороге. Все такой же смуглый… но неуловимо другой без фирменной своей улыбки.
Разговор у приятелей вышел нервный и… скомканный какой-то.
- Что там… с ТЮЗом-то, Васильич? Или не до меня сейчас?
- Ах, Моцарт, Моцарт!.. Когда же мне не до тебя?!.. Делаем все, что от нас зависит. Но, знаешь… я тут подумал… может, ты и прав… ну, с Благовеном этим твоим? Пусть все цветы расцветают, хоть мы и не в Китае… ставь-ка ты свою пьесу и в провинции тоже – а?
- Да ну его к аллаху!
- Не понял… кого?
- Провинциала этого недоделанного!
В подсобке звякнула упавшая ложечка и Савенко нервно дернулся.
- Это… кот, Егорыч, - брякнул председатель первое, что на ум взбрело, и, игнорируя полезшие вверх удивленные брови Савенка, скороговоркой продолжил. – Не обращая внимания! Да как же ты… о режиссере…. ведь говорил – родственные души!..
- Говорил… А потом пообщался с ним в рецках… в рецензиях то есть… Знаешь, наполеоны эти районного масштаба… первые парни на деревне… Им там доярки дифирамбы поют, фимиам курят… со сметаной… Мне эта братия уже вон где! Давай-ка лучше о ТЮЗе…
- М-да-а… - удивленно потянул Балалаев. – Ты какой-то хитро…умный становишься, Савенко… А ведь славянин вроде! Или… давно хотел спросить у тебя – откуда такая … не семитская даже – арабская смуглость?
- Отчего ж так долго изводился, Васильич? Почему не спрашивал? – этак язву заработать можно! А загар этот несмываемый… ерунда какая-то: по-видимому, Органы опыты надо мною проводили.
- То есть? – прошелестел Балалаев, недобро покосившись на подсобку.
- Да это давно… в универе еще. Меня тогда прямо с распределения, можно сказать выдернули, у лифта взяли... промурыжили полдня непонятно с какой стати у себя в подвале, тогда еще мои документы в общаге пропали… Короче: глянул на себя в зеркало после задержания – а я черный, как Анжела Дэвис… Люди шарахались…
Охромеев вышел из подсобки, лишь только ушел Савенко:
- Не искали бы вы себе на одно место приключений, Иван Васильевич, с дурацкими вашими расспросами! Ох, погубит нас любопытство!..
Т а р а с о в к а
- Леночка! – ворковал Горобец бархатным баритоном в телефонную трубку. Шеф его был в отъезде, в областной «информаторий» можно было дозвониться лишь с его кабинета, и Александр Всеволодович нервно косился на дверь, ибо приходилось нарушать корпоративную этику уже второй раз на неделе. – Я по моему запросу… да, соцсети… ФИО этого Арта с Пьесы.ру… и с меня коньячок… ну, уж – так и никогда!.. Есть? Диктуй… Как?
У Горобца выпал карандаш и вроде даже нос заострился:
- Постой-постой... да, спасибо, Леночка… а скажи – год рождения… отдельно коробка, само собой… жду… все-таки пятьдесят пятый!... Ничего-ничего… с меня причитается!
Какое-то время Горобец сидел в чужом кресле, невидящими глазами уставившись в пыльный угол, затем хлопнул себя по коленям и решительно направился в ДК.
Ремонт в храме культуры продвигался на удивление быстро, вот только на собственных апартаментах Степан решил сэкономить – оставался кабинет все тем же архаично-уютным
- Скажи-ка, Степан Егорыч… - Горобец, сгорбившись, катал по столу шариковую ручку. – У тебя братьев не было?
- Мы в детдоме все как братья были… а чего это вдруг тебя забрало, Александр Вселдыч?
- А до детдома? – пропустил колкость мимо ушей.
- А до детдома отец мне по малолетству не докладывал о внебрачных моих братьях и сестрах… Еще вопросы будут, гражданин следователь?
- Вижу, дела у тебя движутся с ремонтом… сцена готова практически… гениальную эту пьесу на сцене ставить будешь?
- К чертям, Шура… И пьесу, и автора туда же! – Степан отобрал у Горобца ручку и сунул ее в ящик стола.
- Оп-па! – Александр Всеволодович присвистнул непроизвольно. – За вами не уследишь, голеадор! Так и мелькаете! А что случилось-то?
- Да ну их, столичные эти штучки… Возомнили о себе… о деревне они пишут! То у них коллайдеры на выпасе, то астрономы на ферме… А сами булки на дереве ищут! В конце концов, я и сам не хуже напишу… если понадобится.
- А вот кстати!.. – Горобец вдруг подался вперед. – Я вспомнил: ты же писал тогда, в универе еще! Мы читали даже… где это все?
- Где, где… В Караганде, Шура! Я ведь тогда в комиссию по распределению заместо пропавших документов тетради эти притащил… помню, хвалил еще меня декан за написанное, в области оставить обещал…
- Погодь-погодь, Степан… где?
- Опять – «где?»! В Славянске, конечно!
- Оставили бы в Славянске пьесы писать... Степан! А не свидится ли нам с таинственным твоим Артом в самом деле… а?
С л а в я н с к
- Ну почему – аннигиляция!? – Охромеев с телефонной трубкой, плотно прижатой к уху, был на грани истерики. – В конце-концов, я ведь физик по диплому! Для аннигиляции необходима антимате… Нет, не химик… Ну почему – нахимичил?.. А этого не знаю… И физика не знает… пока… Если вы так ставите вопрос, то можно и ликвидировать… С кем?.. Ладно, я на связи.
Угрюмый Балалаев стоял лицом к темному окну, Савенка заметно трясло.
- Я не понимаю – почему в шесть утра? – голос у Ивана Васильича был сиплый спросонок.
- Только этого..? Только этого не понимаете!? – от злости ли от страха стал Степан Егорыч белым, как мел. - А я так ничего… это нормально?!! Или меня проще ликвидировать, чем объяснять?!
Охромеев сидел у телефона сутулясь и молча изучал рисунок линолеума.
- Вы же слышали – начальство боится взрыва и человеческих жертв… - устало произнес наконец. – Оно у нас мудрое, начальство-то! Слово какое знает – «аннигиляция»! Откуда взрыв, Степан Егорович? От вашей встречи с Савенко-один.
- А я кто?
- А вы Савенко-два. Скажите – вам говорит что-либо это ФИО – Воробей Александр Всеволодович?
- Александр Всево… Вселдыч! Шурка Горобец, что ли?
От повисшей паузы засосало под ложечкой.
- Двойник? – с надеждой спросил Балалаев, оглянувшись на куратора.
- Как все это… - Охромеев подошел к окну , жадно закурил и закашлялся надсадно. – Сто лет не курил уже… Семен Егорович! Вы тогда… когда распределение у вас было… один раз из лифта выходили?
- В смысле… - вскинулся изумленно Балалаев… и осекся, увидев предупредительный жест.
- А разве… вообще-то показалось, что два…
- Не показалось, Савенко. Только после первого вашего выхода университетский особист в лифт сесть не успел… а когда вы во второй раз через пару минут снова из лифта вышли – смугленьким… тут он отреагировал оперативно.
- Так это я не у вас – в лифте… загорел?
- Да. И пока у «нас», как вы изволите выражаться, пытались понять, что к чему, первый вышедший Савенко распределение получал. В Усть-Мохнатск, как мы декана попросили. А вас оставили здесь. Под присмотром.
- Не понимаю, не понимаю… а тот, первый, он где? Он кто? – Степан переводил взгляд с Охромеева на Балалаева.
- Ты что-то, Егорыч, от потрясения воображение потерял, - председатель тряхнул Савенка за плечо. – Даже я понял уже – это твой режиссер.
- Это… провинциальное… этот.. – я?!!
- Его привез ваш университетский друг Горобец – он наш сотрудник. Сейчас они идут сюда. Мое руководство – во избежание разрушений – дало предписание встретиться здесь рядом, в скверике. Вы встречаетесь вдвоем, мы будем наблюдать отсюда…
- Степа! – глухим голосом быстро проговорил Балалаев. – Я могу проводить… до вестибюля.
Савенко, отрицательно помотав головой, на чужих ногах спустился в холл, и там бессильно прислонился к колонне: « значит, мне предстоит сейчас увидеть себя. В кривом зеркале. Ох, не треснуло бы!»