САПОЖОК И ПРЕЗИДЕНТ
В наш древний город едет Президент. Да-да, самый настоящий! Это сейчас много развелось всяких «президентов»: фондов, компаний, банков. Я и сам в свои двадцать лет был президентом. Правда, литературного клуба.
Надо сказать, не часто приезжали руководители государства в наш, сравнительно небольшой , город. Это сейчас, оценив животворность и величие исконно-русской и богоспасаемой земли, зачастили сюда, едва ли не каждый год, министры и партийные вожди. А тот приезд руководителя страны, состоявшийся более два десятка лет назад и о котором я поведу речь, был первым в истории Владимирщины.
Было светлое воскресение Пасхи Господней. Повсюду звенели колокола, играло яркое апрельское солнце на куполах и крестах древних соборов. Праздник в том году выпал поздний, до Первомая оставалась всего неделя, поэтому город давно был свободен от снега, сух и чист. В общем, стояла теплая весенняя погода.
Я пораньше разбудил дочку, чтобы, как мы условились с вечера, не пропустить приезд именитого гостя, занять получше место, с которого можно было бы без помех обозревать свершающееся действо.
Мы пойдем в садик?– первым делом осведомилась Марина, едва открыв глаза.
Нет, дочка, сегодня воскресенье, и твой садик отдыхает. Ты разве забыла, что мы собирались с тобой на праздник?
На праздник?!– лицо ее оживилось, она быстро соскочила с кроватки и принялась было из груды своей одежды, сложенной с вечера в кресле, выдергивать то свитер, то колготки, то футболку, не определившись, с чего начать, внося в тишину утра суету и беспорядок.
Э, нет! – вмешалась в это дело жена.– Праздник – на улице, оденешься потеплее, но сначала умыться и почистить зубы!
И вот, полчаса спустя, умытая и заплетенная, одетая и накормленная, Марина со строгим напутствием отправлена на праздник. Напутствие – это в большей степени мне:
– Гляди за ребенком! Не задавили бы – в самую гущу не лезьте. Никакого мороженого – береги горло ребенка! И недолго – к обеду чтоб были…
Сама она никуда не едет, поскольку не любит массового и шумного скопища народа, где все равно, как она утверждает, вы ничего не увидите и не услышите. "Я лучше по телевизору то же самое посмотрю: в тишине, тепле и уюте."
И вот мы на улице. С утра свежо, хорошо, что супруга достаточно надежно утеплила ребенка, а то, не дай Бог, и простудить! Это не взрослый организм: чуть дунет ветер – уже чихает.
Пока еще к центру идут троллейбусы, и это нас радует – успеем пораньше. Мама провожает нас взглядом с балкона, машет рукой, дочка ей отвечает тем же, пока мы не вскакиваем в первый подошедший троллейбус– до центра все идут одним маршрутом, никуда не сворачивая.
Мои худшие опасения оправдались, когда мы вышли из общественного транспорта на Театральной площади. И хотя до назначенного часа визита было еще достаточно времени, у Золотых ворот оживленно плескалось говорливое море народа. Люди были везде: на ступенях драмтеатра, на площадке Козлова вала, на балконах близлежащих жилых домов, не говоря уже о том, что все свободное пространство проезжей части и тротуаров было плотно забито возбужденными и не в меру оживленными горожанами.
Марине – что! Она сидит на моей шее (в прямом смысле!), и ей все окружающее со "второго этажа" видно гораздо лучше. Она облизывает эскимо, которое я, несмотря на запрет супруги, ей купил, и время от времени задает мне вопросы или бросает реплики по поводу всего происходящего. Эта шумная толкотня ее устраивает, даже если ничего другого, оживляющего картину праздника, больше и не произойдет…
Но так быть не должно! Сегодня праздник, далеко слышно, как гудят на Соборной площади колокола, и я уже вижу, как на проспекте, ведущем к центру, и где находятся все главные административные здания города, появляется кавалькада черных лимузинов с зажженными фарами. Они едут сюда.
Папа! Папа! – задергалась Маринка на моих плечах.
Вижу, дочка, вижу! Едут!
Подхваченные людским потоком, мы оказываемся выброшенными к Золотым Воротам, но не настолько близко, чтобы четко видеть все происходящее под аркой древнего сооружения. Как всегда, в таких случаях впереди оказываются рослые люди, из-за спин которых я почти ничего не видно, что происходит вокруг.
Лучшее, что сейчас можно сделать, – это выбраться из людской толпы на свободное пространство и широким радиусом обходя скопище, выдвинуться вперед по маршруту предстоящего следования колонны к Успенскому собору, где предполагается богослужение с участием Президента.
На этот раз мы угадали. Примерно с полчаса, а может и побольше, до нас доносились с другой стороны Золотых Ворот обрывочные фразы приветствий и выступлений руководителей города и области, торжественные звуки литавр и оркестра, и вдруг с обеих сторон белокаменных ворот на пустынную улицу, где мы стояли с Маринкой, хлынул народ.
На узком тротуаре мы быстро оказались чуть ли не в первом к проезжей части ряду, за спинами плотного милицейского оцепления. Наступила напряженная тишина. Взоры присутствующих прикованы к арке Золотых Ворот, откуда вот-вот выйдет Президент и духовенство, чтобы возглавить Пасхальное шествие к главному храму города.
Взволнованность и напряжение момента передались и ребенку. Она, словно всадник, готовый сорваться с места, упершись сапожками в мои ладони, как в стремена, привстала и вытянулась во весь рост. Чтобы удержать ее в равновесии, мне теперь пришлось крепко ухватить ее за тонкие лодыжки ног, поскольку короткие резиновые сапожки были широки и, рассчитанные на толстый вязаный носок, плохо и ненадежно обжимались руками.
И вдруг все, как по команде, повернулись к Золотым Воротам, люди зашевелились, задние начали напирать, но я, вытягивая шею, становясь едва ли не на - цыпочки, ничего пока не мог разглядеть, кроме вертящихся голов и мелькающих спин.
Но вот все головы выровнялись, отчего я понял, что колонна крестного хода поравнялась с нами, проплыли хоругви над толпой, и Маринка задергалась на моих плечах, радостно вскрикивая:
Вижу! Вижу! – Ельцин! Ельцин!
В этот момент его увидел и я. Высокий и статный, с аккуратным пробором и уложенной волосок к волоску прической, улыбающийся, в плаще цвета морской волны, на целую голову возвышаясь над толпой, приветствуя владимирцев легким покачиванием руки, шел первый Президент России.
Еще сравнительно молодой, еще не наводящий "конституционный порядок" в сердце страны и на ее южных окраинах, еще не умеющий дирижировать оркестром и плясать принародно, он в тот момент нес в себе величие России, и россияне восторженно встречали его, связывая с ним свои лучшие надежды.
Вот он миновал нас, и толпа подхватила меня и вынесла вместе с Мариной на проезжую часть улицы, словно щепку, закружив в своем водовороте. Но постепенно мы отставали от многолюдного шествия и скоро остались одни на опустевшей улице. Я понимал, что больше мы не сможем так близко пробиться к эпицентру действа, а довольствоваться созерцанием спин, в то время, как только что воочию в нескольких шагах от себя уже видели первое лицо государства, я не хотел.
Удивительно, всего несколько минут назад здесь невозможно было протолкнуться, а теперь – мертвая тишина: ни души, ни машины, смолкли птицы. Пустая улица с клочками от лопнувших шаров, раздавленные цветы, бумага, упаковка, окурки…
Снимая дочку с плеч и опуская на асфальт, вижу: Боже мой! Она в одном сапоге!
Где сапожок? - тормошу ее. – Неужели не заметила, когда слетел? Не может этого быть! Вспомни, прошу тебя!
Но сколько я ни тормошил ее, все бесполезно: хлопает глазами, молчит, жмет плечами. Беру ее в охапку, как маленькую, а сам все смотрю по сторонам: вот-вот подвернется на глаза, куда ему деться? Народу нет, взять некому. Да и кому он один-то нужен? Эх, знать бы, когда он слетел: у драмтеатра или уже по эту сторону Золотых Ворот – разница ведь большая!
На всякий случай осматриваю весь маршрут нашего прохождения, заглядываю во все мусорные баки и урны – нигде нет…
Садимся в троллейбус и едем домой. Нас встретила мама и с неподдельным интересом на лице, едва мы вышли из лифта и позвонили в дверь, засыпала вопросами: что, где, как? И вдруг она словно осеклась, взглянув на наши расстроенные лица.
Что случилось? Почему ты несешь ее на руках? Что с ней?
Успокойся, ничего не случилось, просто мы потеряли сапог…
Только теперь она увидела, что одна нога Марины в желтеньком резиновом сапожке, а другая в сером, связанном бабушкой из овечьей шерсти, носке.
Дальше я выпущу свои редкие реплики несостоявшегося между мной и женой диалога, поскольку она не дала мне ни малейшей возможности вставить хотя бы слово, и приведу ее монолог полностью:
– Нельзя человеку доверить ребенка, обязательно что-нибудь случится! Ничего нельзя доверить – ну, ровным счетом, ни–че–го! Сапог потерял! Как, удивительно только, ты ребенка-то не потерял?! Ты бы лучше голову свою потерял! Вот как хочешь, а чтоб сапог был! Где хочешь его ищи, хоть из -под земли доставай, но чтоб был!– И уже заметно остывая продолжала:
Ты собирался на дачу - езжай, но прежде найди сапог и без него домой не возвращайся! Ничего нельзя доверить человеку…
Я снова на площади у Золотых Ворот. В центре города уже появились редкие прохожие, машина подмела мусор на проезжей части, а на тротуарах орудовали метлами дворники. Выспросил и их, еще раз оглядел урны и мусорные баки – нет! Снова внимательно глядя под ноги, прошел по маршруту нашего движения и остановился как раз на том самом месте, откуда мы увидели Президента.
Далее искать было бессмысленно, потому что на дороге, если б он свалился, там мы бы его сразу нашли. Он пропал где-то раньше. Оглядываюсь вокруг, осматриваю заглубленные полуподвальные окна и, уже не надеясь ни на что, поднимаю глаза по стене дома, и вдруг: о, чудо! – на подоконнике второго этажа стоит желтенький резиновый сапожок!
Приятное чувство радости, может в какой - то степени маленького счастья, теплом разлилось в груди: миленький, нашелся!
- Молодой человек! – прошу я юношу баскетбольного вида,– достаньте, пожалуйста, сапожок, это моей дочки… Мы встречали сегодня…– бормочу я от избытка чувств какую-то чепуху и не могу остановиться.
- Пожалуйста, – недоуменно пожав плечами, протянул он мне сапожок.– Не стоит благодарности…
А я, переполненный весеннего восторга и радости, бегу к вокзальному спуску, чтобы еще успеть на отправляющуюся через четверть часа пригородную электричку.