Урбоистории из жизни школьников двухтысячного: честь, любовь, смерть и бесконечность. Вот содержание текстов, которые вы найдёте в этом сборнике (а это миниатюры, новеллы и стихотворения в прозе). Сюжеты взяты мной отчасти из собственной жизни, отчасти из городского фольклора, то есть тех «баек», которые передаются из уст в уста, и не понять уже: правда это или вымысел.
(Молчание)
Она долго и молча смотрела на него. Новичок высокий, с правильными чертами лица, он сел с ней за одной партой. Она не решилась сказать.
Она долго и молча смотрела на него. Их перевели в десятый, два года впереди – столько всего кипит на душе! Она не решилась сказать.
Она долго и молча смотрела не него. Выпускной: он провожает её по туманной улице, они одни посреди пустого проспекта. Она не решилась сказать.
Она долго и молча смотрела не него. Свадьба, музыка, он целует невесту, обмен кольцами. Она не решилась сказать.
Она долго и молча смотрела не него. Похороны, его лицо белое, холодное и всё такое же чистое…
Потом за полками нашли дневник: он всю жизнь любил её и боялся признаться.
(Контейнер)
Серое и белое, двадцать нагроможденных друг на друга этажей. Это здание привлекало внимание всякого. Взор изучал автостоянку, пробегал по окнам, скользил по карнизу и останавливался на крыше. Там, в окружении спутниковых антенн, ярко выделялся иссиня-черный контейнер – главная причина тревог и мыслей. На контейнере значилась надпись на непонятном языке.
Вечерами город пылал тысячами огней и у подножия здания собирались мальчишки из городских трущоб. Они мечтательно разглядывали контейнер. Казалось, эта железная конструкция скрывала под собой столько необъятного, что даже звездное небо выглядело пустым предрассудком.
- Что в контейнере? – спрашивали себя мальчишки и не могли найти ответа.
Предположения были самыми разными: кто-то говорил, что там деньги, кто-то говорил, что там строительный мусор, кто-то верил, что внутри сидит человек способный предсказывать будущее. Никто не признавался открыто, но каждый мечтал о том, будто однажды откроет иссиня-черную крышку и узнает правду.
В здание пускали строго по пропускам. Все попытки прорваться внутрь заканчивались плачевно. Даже поднявшись на лифте до двадцатого этажа, мальчишка сталкивался с неразрешимой задачей: проход на чердак закрывала железная решетка. Конечно, находились смельчаки-скалолазы. Сделав из веревок подобие альпинистского снаряжения, а то и вообще без всего, они дерзали добраться до вершины. Но скалолазы падали. И разбивались.
Шли годы, оставшиеся в живых взрослели. Иссиня-черный контейнер терял для них всякий интерес. Но приходили новые мальчишки. И когда город загорался тысячами огней, они собирались у подножия здания. Потому что их отцы не достигли своей цели.
(Кедры)
Плотина, тихо, но не покидает ощущение, что под суглинистой массой с силой вращаются турбины. Двое худых парней лет шестнадцати сидят среди кедров, у воды.
– Ну что? Как дела-то вообще? Работаешь где?
– Нет… С учёбой сейчас завал. А дела… Дела как обычно.
– У меня всё также. (Зевает.) Я тут подумал, а давай по утрам бегать? Хорошее настроение, выносливость, да и вообще… Здоровыми будем!
– Давай! Отличная идея!.. А я вот о чём подумал: серая у нас жизнь. Разнообразить её надо! На концерты будем ходить, в походы, на каникулах за рубеж съездим.
– Ты читаешь мои мысли! Только на всё это деньги нужны.
– А что, займёмся бизнесом? Главное не лениться – найдём свое дело!
– Начнём завтра же.
– Договорились! (Крепкое рукопожатие.)
Прошёл год. Плотина, тихо и солнечно. Те же, у воды.
– Ну что? Как дела-то вообще? Работаешь где?
– Нет… С учёбой сейчас завал. А дела… Дела как обычно.
– У меня всё также. (Зевает.)
(Школьные Войны)
Лёня здоровый пацан. Сильный.
– Не, – говорит, – только не драться…
– Как хочешь, – разводит руками Гриша.
Следующий Жэка-Обожур. Послабее, но волевой.
– Ну, а ты?
– Не, – вздыхает, – с ногой проблемы. Если отобьют, месяц из больницы не вылезу. Извиняй, Гриш!
Петрушка – слабак. Да и ботаник.
– А ты, Петруш, как? По-любому сил много!
– Не, – мямлит, – я… я… у меня дела.
– За честь школы драться надо, за родные дворы! – предпринимает последнюю попытку Гриша. – Неужели у тебя достоинства нет?
– Какого еще достоинства? – искренне изумляется Петрушка.
«Чёрт с вами, – размышляет Гриша, выходя из школы, – один справлюсь!»
На улице поджидают весёлые ребята. Человек сорок. У некоторых биты.
– Насмерть! – кричит Гриша что есть сил и, схватив с земли камень, кидается в драку.
(Пустырь смертников)
Кажется легендой, но это было в километре от школы. Пустырь, развалины и заброшенный ангар. Он так и назывался: «Пустырь смертников». Ежедневно там собирались готы, растаманы, школьные изгои, мистики и все, кто чувствовал несогласие с миром. Они разводили костер, когда было холодно, и прятались в тени ангара, когда было жарко. Некоторые употребляли траву и слушали тяжелую музыку, другие пытались уйти в нирвану своими силами.
Среди них был прыщавый, улыбчивый парень. Его звали Данилой. Он неплохо играл на гитаре и много читал. Только в этой компании Даниил находил поддержку своим идеям.
– Мы вместе, – говорил он под одобрительные возгласы. – У нас свой мир и свои законы!
В один из таких вечеров к костру прибился молодой колдун. Мрачный, растрепанный, он обещал великое знание тому, кто выпьет галлюциногенный напиток из его фляги. Напиток содержал убойную дозу psilocybe mexicana и еще бог знает что. Данила вел здоровый образ жизни, но в нем всегда жили мечты о запредельном.
Решившись, он машинально взял у колдуна флягу и сделал затяжной глоток. В тот же миг исчезли люди, потух огонь, растворились запахи, провалился ангар. Остался лишь пустырь. Возникло ощущение, будто закончился фильм и началась реальная жизнь. Даниил шел медленно, с грустью вспоминая то хорошее, что встречалось в фильме: цветущие сады, музыку, прекрасных женщин. Час за часом под ногами хрустели ветки, степь плавно переходила в склон и гудела оврагами, в пожухлой траве бегали скорпионы с человеческими лицами. Вскоре стало душно и на горизонте показался вращающийся огненный шар. Даниил с радостным криком бросился к свету, нырнул в податливый огонь и почувствовал, как становится единым с бесконечностью.
Он очнулся возле догоревшего костра. Неподалеку целовалась парочка, воздух обдавал утренней прохладой. В душе застыло безмерное понимание.
Прошло двадцать лет. Многие с «Пустыря» покончили жизнь самоубийством. Только у Данилы сложилось как в сказке: занялся маркетингом, запатентовал несколько изобретений, живет за рубежом, красивая жена и трое милых ребятишек.
– Лучшие годы я провел в России, на «Пустыре смертников», – улыбается Данила. У него светлые ассоциации с этими словами.
(Судьба)
На втором этаже, в маленькой каморке, забитой хламом, живет школьный психолог. Маленькая, круглая, как колобок. И постоянно улыбается. Она вроде Дельфийского Оракула: умеет предсказывать будущее и определять, кем ты был в прошлой жизни. Я, например, прожигал средние века в роли монаха-винодела, любил теологию и девушек. Никита оказался инквизитором. Когда шли домой, он признался тет-а-тет, что это правда.
С ума сойти!
(Красавица и Изгой)
Он был изгоем. Друзей ему заменяла ненависть.
Она была самой красивой девчонкой в школе, и каждый мечтал о ней.
В толпе легко затеряться. Особенно зимой, возле гардероба. В тот день там столпилось пять классов – огромное, бесформенное месиво.
Она оказалась рядом с ним неожиданно. Легонько прикоснулась к руке – ответа не последовало.
Тогда она положила голову на его плечо и прижалась к нему, как прижимаются к самому близкому человеку. Изгой не сопротивлялся.
Люди рвались туда, проталкивались обратно, а эти двое всё стояли и молчали. И каждый думал о своём.
В толпе легко затеряться.
(Страна Волшебников)
Буква «Б». Ботинок, бабушка, бусы. Полина была буквой «Б». Дожидаясь, когда начнется выступление для первоклашек, она разговаривала со своей подругой – буквой «П». Время от времени их отвлекал «Твердый Знак». Да и буква «А» тыкал локтем под бок.
– Девочка я знаю, что ты хочешь в Страну Волшебников, – подошел к Полине незнакомый дядя с густой бородой и глубоко посажеными красными глазами.
Учителя были заняты первоклассниками и не обращали на происходящее внимания. Полина решилась заговорить.
– А что в этой стране такого интересного? И где она находится?
– Проход туда располагается за школой, на заднем дворе, – объяснил дядя. – Это что-то вроде телепортатора. А интересного… ну… тебе никогда не хотелось стать волшебницей?
– Конечно хотелось! – воскликнула Полина.
– Тогда жди меня возле выхода, – с загадочной улыбкой сказал незнакомец.
Несмотря на уговоры буквы «П» и усиленные тычки буквы «А» девочка все-таки пошла. Сначала к основному выходу, потом к запасному. Однако ни там ни там никого не встретила.
Сейчас Полина учится в девятом классе. Мечтает поступить в театральный. А еще вечерами ходит на задний двор. Вдруг Страна Волшебников действительно существует?
(Подвал)
Подвал – самое мистическое место в школе. Даже завхоз не могла сказать точно, сколько там спусков, потаенных проходов, запутанных ответвлений, дверей, ведущих непонятно куда. Ходили слухи, что если хорошо поискать, можно найти исписанную сатанинскими знаками комнату, где творится всякая чертовщина.
Весной подвал дышал тяжелым затхлым воздухом, а осенью, когда включали отопление, пел тихие трубопроводные песни.
(Верность)
В сентябре он впервые встретился с ней. Потом бросил.
– Я принадлежу только ему, – улыбалась она.
В ноябре он ходил с ней в обнимку, чтобы вызвать ревность подруги.
– Пусть у него будут другие девушки, – смотрела она на свое отражение в лужах, – все равно я люблю его.
В апреле он позвонил ей и наговорил обидного, однако в июне, после выпускного, неожиданно объявился. Сказал, что потерял брата. Плакал. И снова пропал.
– Он самый лучший, – отвечала она всем, кто смеялся над ней, – вот увидите.
В сентябре и октябре он то появлялся, то пропадал, занимал много денег, иногда выпивал. Она выручала как могла. В январе он признался, что чувствует себя одиноким и хочет умереть.
– Я с тобой до конца, – твердила она в те дни. – Я верю в тебя.
В августе он пришёл за прощением.
– Как давно я ждала этого, – обнимала она его и словно таяла от счастья.
В январе они сыграли свадьбу. Спустя неделю он нашел работу, и дела наладились. С тех пор они никогда не расставались.
Верность сдвигает горы.
(Добряк)
Добряк бродит по улицам до захода солнца. С первыми сгустками тьмы он подаёт голос около хибары физрука (это на территории школьного стадиона). Физрук сейчас без жены и в плохом настроении, но Добряк считает его лучшим человеком из всех и лижет его крепкие руки. Физрук делит трапезу с Добряком, как с другом, потом они смотрят телевизор, расположившись на матраце. В такие моменты Добряк чувствует себя счастливым. Казалось бы, злой подросток, которого исключили за драки, обижал его. Но Добряк зарычал, посмотрел на небо, захотел изменить свою жизнь. И вот уже вторую неделю у него новый, истинный хозяин.
(Ыхало)
Не знаю, читал ли кто рассказ Крапивина, но ещё с начальных классов звали его Ыхалом.
Он был здоровый, как подъёмный кран, со скошенными глазами, толстыми губами, страшным кривым носом, добрый и впечатлительный по натуре. Все говорили в один голос, что Ыхало – лучший нападающий: один раз на чемпионате по уличному футболу он забил десять голов подряд, это Саньке-то, давнему вратарю!
- Тебе всё мяч гонять, - укоряет его Костя, отличник и патриот своего класса, - ты бы учебник по истории лучше почитал. Там о древних людях. Очень интересно!
- А у них… - мычит Ыхало, - футбол у них есть?
- Очень сомнительно. Может быть, какое-нибудь подобие современной игры, но так чтобы как сейчас – конечно нет!
Ыхало сочувственно вздыхает:
- Как же… как же они так…
Прошло десять лет. Костя сейчас инженер, меланхоличный и в меру самолюбивый. Ыхало тоже живой, кладёт асфальт где-то за Уралом и по вечерам, перед самым сном, часто думает: «Без футбола… как же они так… разве ж можно так жить?» А потом, шёпотом, чтобы не разбудить жену, прибавляет:
- А ведь и у меня нет…
(Тяжкие Будни Учителей)
Классный руководитель пришла в столовую проверить дежурных. Дежурные были на месте. Классная руководитель почувствовала себя спокойней. Но не стоит обольщаться.
«Тела действуют друг на друга с силами, имеющими одинаковую природу...»
Значит, третий дежурный готовит в туалете бомбу. Много селитры, уголь, сера. Должно сильно бахнуть.
(Илья Широколобов)
Прогуливая уроки, встречаю знакомого. На улице дубак, а он улыбается и не боится простыть.
Хороший человек!
(Белые стены)
В больнице совсем противоречиво. Кормят вкусно, но мало, батареи греют, но ночью холодно, врач добрая, но медсёстры вредные, как кикиморы. Когда входишь, слепят белые хлорированные стены, потом привыкаешь. А что за стенами! На Запад – огромный торговый комплекс, на Восток – страшное заброшенное здание, от которого веет горелым, на Юг – школа, на Север – речка и новостройки. Ребята все интересные. Мы сними часто убегали купаться на Север. Так и говорили: «идём в экспедицию на Север!» На Юг я, понятно, не показывался, ведь каникулы ещё не начались, а я ушёл на больничный, так и говорил всем: «ушёл на больничный!» И ещё говорил хриплым голосом, что мне уже восемнадцать, хотя мне и шестнадцати не стукнуло. Малыши верили. Правда, была одна, мы звали её Барби-Пустышка, вот она смеялась и никому не верила, а сама говорила, что торговый комплекс на Западе принадлежит её отцу и каждый день появлялась в новом наряде. Малыши её ненавидели. Был ещё Ромка. Он смотрел на новостройки и, заикаясь, рассказывал о том, как делаются здания. Он любил читать всякие технические книжки и почему-то очень стеснялся Барби. Она спрашивала его, где он живёт, а он отвечал, что живёт в гостинице поблизости. И нам также говорил. Потом я узнал: «гостиница» – это то здание на Востоке…
(Несовершенство Структуры Бытия)
Осень. Улица. Сухо, листва, прохладный ветер.
– Хм…
– О чем это ты, друг?
– О несовершенстве структуры бытия…
В сумках почти не было учебников.
Зима. Кладбище. Снег, темнота, кресты.
– Чувствуешь?
– О, да!
– Мы Боги!
В свете луны поблескивали ножи.
Весна. Подворотня. Светло, ручейки, резь в печени.
– Плотник Вася практикует Кастанеду сорок семь лет. И что ты думаешь? Никакого результата!
– Вот идиот!
– Ага.
На лицах светились улыбки.
(Край Города)
Город неоднороден. Пространство распадается на яркие пазлы. В родном дворе преобладают зелено-спокойные тона. В школе они жгучие, красно-шумные. А если идти от «Рейдера» в сторону клуба «Орбита», то цвета мутнеют, начинается чёрно-серая зона: суровые новостройки чередуются с загнивающими деревянными домишками. Вскоре жизнь окончательно вымирает и открывается бесцветно-отрешённая степь. Край города будто переход в другой мир.
(Звёзды падают с неба)
Женя проводил недели в тесной комнате, освещённой размытым синим светом. Он создавал программы. Частники платили, пускай и редко, серьезные компании не отвечали даже на письма. Множились недосыпание, недоедание, проблемы со зрением, сколиоз и прочие спутники затворнической жизни
Ещё, как это всегда случается, была она. Лера жила на соседней улице. Её отец имел большую часть акции крупной фирмы по производству программно обеспечения и считался одним из самых богатых и злых людей в городе.
– У меня нет того, что есть у тебя, – отчаянно говорит Женя, не отводя глаз от её лица, особенно красивого в утреннем свете. – Я зажат, я одинок. Но я честен, и мне ненавистны законы этого мира.
Чем больше Женя распаляется, тем громче смеется Лера:
– Совсем ребенок!
– Я люблю тебя, – не останавливается он. – Это простые слова, но верные. Приходи ко мне, нам одиноко, вместе мы вырвемся из этого плена. Я говорю это, потому что знаю: так никогда не будет.
Днём Женя обедает в дешёвом кафе, покупает софт на последние деньги. По дороге он встречает Давида, веселого еврея из параллельного класса.
– Почему люди не летают? – Женя хватает его за рукав, крепко, как последнюю надежду.
– Почему не летают! – растерянно говорит Давид, не без сочувствия. – Может быть, и летают. Я читал в Талмуде…
– Идём, идём! – перебивает его Женя, торопясь в сторону высокого холма.
Не слыша воплей испуганного Давида, Женя забирается на вершину, расправляет руки, как крылья, прыгает в пустое пространство, катиться по мокрой траве, срывая до крови кожу. Вновь и вновь он поднимается наверх, пытается взлететь и искренне негодует после каждого падения.
– Всё-таки не летают, – цедит он красными губами спустя час бесплодных попыток.
– Не летают и ладно! – утешает Давид. – Пойдем лучше искупаемся – ты по уши в грязи! Потом у меня посидим, музыку послушаем! Все нормально!
Но ничего не нормально. Звёзды падают с неба: умер один Женя, родился другой. Теперь он свободен от иллюзий.
Придя домой, тот, другой, с тупым удовлетворением разломал винчестер, где были все его наработки, упал на заваленный тряпками пол. Мысли терялись в непривычно обесцвеченной комнате: закончить бы достойно девятый, а там… там колледж, контора по ремонту ПК, или так: старшие классы, политех и опять же контора по ремонту, может, чуть с большей зарплатой…
В десять запищал звонок. Пришёл пьяный сосед просить денег взаймы – Женя захлопнул дверь. Потом раздавались ещё звонки, но он не открывал и, забываясь сном, всё думал: «завтра начинаю новую жизнь».
У дверей стояла Лера с контрактом от отца.
(Выпуск 3000.)
Май. Идут пятеро, на плечах сумки. Идут возле невысокого чёрного забора, говорят.
Один отделился, попрощался.
Идут четверо, одежда у троих покрыта следами от мела. Идут возле арки, исписанной померкшими граффити, как последние страницы прошлогодних тетрадок, вспоминают.
Один отделился, попрощался.
Идут трое, у двоих есть деньги на проезд. Идут вдоль дороги, за которой грозным великаном возвышается строящийся дом, размышляют.
Один отделился, попрощался.
Идут двое, в кармане одного охотничий нож. Идут к пустой, словно рекреации во время уроков, остановке, смеются.
Один отделился, попрощался.
Идёт один. Заходит в ближайший подъезд, садится на сумку, достаёт батон, кусок докторской колбасы, охотничий нож. Не спеша режет хлеб и колбасу на мелкие ломтики.
– Надо поесть и подумать о жизни, – говорит он сам себе, – до информатики целый час.
– Ага! – отзывается внутренний голос. – Делать тебе нечего, как на информатику ходить!
– Давай о другом, – морщится он. – О нашем классе, например. Следующий год последний. Выпускниками начала двухтысячного станем. А представь, каким будет выпуск трехтысячного?
– Романтик недобитый, – подкалывает внутренний голос.
На лестничной площадке появилась старуха. Дряхлая, еле на ногах держится.
– Умирать скоро, – с трудом выдавливает, – помоги, молодой человек, до магазина дойти. Последний раз в жизни хочу чаю.
Он, недолго думая, прячет в сумку еду, берет старуху под руку.
Выходят из подъезда. Старуха шатается, хрипит, но передвигается шаг за шагом. Благо, магазин недалеко.
Купили, добираются обратно, шаг за шагом. Остановились у дверей старухиной квартиры.
– Благослови тебя бог, – шепчет ему скрипучим голосом и протягивает дрожащей рукой сорок рублей. – Вот, всё что могу дать. Большего нету. Жвачку себе купишь.
– Да ладно вам!
– Нет-нет, возьми. Я сегодня умру, ближе к ночи. Они мне не понадобятся.
Что делать, поотказывался да взял.
На улице птицы поют и мир цветет, а у него на душе что-то странное, не летнее.
Дошел он до ближайшей церквушки. Сбросил сорок рублей в ящик для пожертвований, потоптался пред образами. Потом началась трёхчасовая служба. Крестясь и неловко подхватывая молитвы, он простоял до самого конца.
Время.
Глазок камеры смотрел на старика-охранника. Старик охранник печальным взглядом провожал задумчивого парня. Парня, который спустя год поймет, что любил учившуюся с ним в одной школе девчонку. Девчонку, которая часто улыбалась, носила тёмно-синюю одежду и красила волосы в чёрный цвет. Чёрный цвет, воплощая в с себе самое загадочное и сокровенное, колыхался, как вода на озере в беззвёздную ночь.
Старик-охранник посмотрел в окно: светало.
«Быстро же время летит», подумал он.
Выпуск 2008.
Солнца не было. Россия проиграла Испании. По улицам плыл отрешённый туман и ходили полупьяные болельщики: у кого триколор, намалёванный на лицо, у кого флаг в руках.
– И все равно Россия чемпион! – кричали они первому встречному.
А ведь у кого-то сегодня прошёл выпускной.
А у кого-то сегодня было интервью перед сотнями телекамер.
А кто-то сегодня на дежурстве.
А кто-то торопится на работу.
А кто-то сидит на балконе и читает книгу.
А кто-то решил испытать новые ощущения.
А кто-то сошёл с ума.
А кто-то влюбился.
А кто-то задумал преступление.
А кто-то спит.
А кто-то поверил в Бога.
А кто-то стал добрее…
Нас много.
Мы живём в одной стране.
Все люди братья.