1.
Уездный, а по сегодняшнему дню, районный город Грайск праздновал своё трехсотлетие. Было много гостей, - Вязов был среди них.
После окончания мединститута он проработал в этом городе десять лет и последние тридцать лет здесь не был и вот теперь его как заслуженного земляка пригласили на юбилей.
После шумного торжественного собрания в районном доме культуры народ, в ожидании концерта приезжих звёзд эстрады, гулял на центральной площади.
Знакомых не было – Вязов никого не узнавал, - не узнавали и Вязова. Неожиданно подошёл пожилой мужчина с заметным шрамом на левой щеке; поздоровался, назвав Вязова по имени и отчеству. Заговорили. Вязов не мог припомнить , с кем имеет дело, но спрашивать в упор у незнакомца не решался.
Когда-то Пушкин выразился, что уездные городки не имеют истории, и, по-видимому, был прав.
Вязов искал в памяти какие-нибудь события, даты, чтобы на что-то перевести разговор – уйти от неловкости в общении, но не находил.
Помог ему сам незнакомец. Он без обиняков, видя, что его не узнают, начал рассказывать о себе.
И Вязов вспомнил его – молодого секретаря райкома партии, лежащего у него на операционном столе без сознания с многочисленными ножевыми ранениями.
Вспомнил сразу и историю Граевского района – историю не хуже истории Мценского уезда.
Лесков, наверное, оказался правее Пушкина. От этой истории город тогда долго не мог отойти: люди рассказывали друг другу по несколько раз подробности случившегося, дополняя и дополняя новыми фактами свои и чужие версии.
Сейчас Климов, выживший герой трагедии, был перед ним и Вязову захотелось узнать всю правду о произошедшем в то далёкое время.
Они зашли в кафе и за чашкой чая проговорили до позднего вечера.
2.
- Я не местный, - начал свой рассказ Климов, - работать секретарём Грайского райкома партии меня направили из обкома, где я не долгое время работал инструктором. Я был не первым, не вторым секретарём, - я был просто секретарём по идеологической работе. Говорят, что лёгкой работы нет, а есть лёгкое отношение к работе. Я в то время, может быть, чего-то не видел, чего-то недопонимал, но времени катастрофически не хватало – каждый день дела, дела, дела. Раз в месяц вырвешься в воскресенье на рыбалку и то хорошо, а о чём-то другом и подумать-то было некогда.
Татьяна Петровна в то время работала председателем райкома профсоюза, это была молодая, очень красивая, энергичная и деловая женщина. Нравилась ли она мне? Конечно, нравилась. Я считаю, что нормальным мужчинам должны нравиться все женщины, - это закон природы, - а отношения, любовь – это совсем другое дело. Она нравилась всем – на неё с восхищением смотрели даже женщины. Часто мы с ней вместе выезжали в хозяйства на всевозможные мероприятия: подведение итогов соцсоревнования, конкурсы профмастерства, отчётно-выборные собрания – жизнь на месте не стояла.
Однажды, возвращаясь в город, мы с ней по пути заехали на Волчьи Камни. Живописное и глухое место. Волчьи Камни пользовалось дурной славой. О нём ходили всяческие небылицы. Говорили, что под большими камнями, выступающими из-под земли террасами в виде плит, есть глубокие волчьи норы, что холодными ночами волки сидят на этих плитах и воют на луну, что на этих камнях волки расправляются со своими жертвами и они всегда красные от крови. Одним словом, этими местами всегда пугали детей, а на самом деле на затяжном склоне к реке выступали пласты розового гранита, само урочище располагалось в заповедной зоне, где не разрешалась охота – его обходили стороной и слагали легенды о нём. Но для рыбалки это место было идеальное, я только там и отдыхал со спиннингом.
Татьяна Петровна о нём была наслышана, но побывать там не было подходящего случая и вот рядом проезжая, она и попросила показать ей чудо природы.
Сказочный пейзаж в осеннем убранстве её очаровал, она не хотела уезжать, но ранние сумерки спрятали красоту и мы с сожалением быстро оттуда уехали, условившись непременно побывать здесь когда-нибудь ещё раз.
За эти полчаса, что мы там находились, мы никого не встретили, никого не видели, но нас кто-то видел – кусты, деревья, травы имеют глаза и уши. Зависть – Каинова печать, - с рождения на многих из нас. Утверждение, что красота женщины и ум мужчины оборачиваются для них бедой, непоколебимо верно.
Слухи, домыслы, клевета, оговор – веками пополняемый арсенал опасного, смертельного оружия.
Вокруг каждого публичного человека, особенно в небольших поселениях, молва непременно сплетает зловещую паутину, из которой выбирается кто как, а кто и вовсе не выбирается – задыхается, гибнет.
3.
- В следственном изоляторе, - продолжал рассказ Климов, - я до мелочей воссоздал картину произошедшего, выявил истинные причины преступления, но, к сожалению, она никого даже не заинтересовала.
Муж Татьяны Петровны работал шофёром в автопредприятии, был в центре внимания коллег. Ему завидовали и злословили по поводу жены – жены из другого образа жизни – другого уровня и масштаба. Ей, как я понял, приписывали всё на свете – интриги возникали буквально на пустом месте.
Намёки, насмешки за спиной, записочки кем-то оставляемые в кабине, омрачали жизнь её мужа, методически расшатывали его не очень-то устойчивую психику.
И вот этот наш заезд на Волчьи Камни вдвоём без водителя стал для него последней каплей.
Было второе мая – праздник – муж расслабился, выпил лишку и учинил скандал.
Соседка по дому слышала, как он припоминал ей поездку на Волчьи Камни, обвинял в неверности, в постоянных изменах, грубо обзывал.
А когда она ему заявила со свойственной ей прямотой и резкостью, что он ей больше не муж, он набросился на неё с кухонным ножом. Он ей нанёс несколько ударов, от которых она скончалась на месте. Об этом Вы, конечно, знаете лучше меня – Вы же её пытались спасти.
Я в этот день рыбачил на Волчьих Камнях. Он появился внезапно с ножом, с окровавленными руками. Он ни о чём не спрашивал, он без разбора начал наносить удары. Я упал и когда он пытался наброситься на меня лежащего, я сумел оттолкнуть его ногами, - он упал на спину и ударился головой об острый камень.
Больше я ничего не помнил, - всё остальное Вы, наверное, помните сами.
Спасибо начальнику милиции – нас быстро нашли; его мертвого, меня без сознания.
Я знаю, что Вы останавливали кровотечение, зашивали раны, накладывали повязки – Вы возвращали меня с того света. Если бы не Вы…, но потом, я признаюсь Вам, я сожалел, что остался жив, очень сожалел.
Когда я пришёл в себя, Вы меня санавиацией отправили в областную больницу, а оттуда через месяц меня перевели в следственный изолятор и через неделю осудили за убийство на пятнадцать лет. До последней минуты у меня была надежда, что в моём деле разберутся объективно; что я не убивал, что я только оборонялся, - я только оттолкнул преступника.
Я понимаю, что молва приписала мне и ей аморальное поведение; толпе нужна была жертва и в жертву принесли нас обоих. Господи, хотя бы было за что! Я отсидел весь срок от звонка до звонка и знаете, когда отреклись друзья, отреклась жена – отреклись все, то там на зоне я стал любить её, - Татьяну, - её, которой давно уже не было и с которой при жизни ничего, даже намёка на любовь не было. Она ведь единственная кто меня не предал. И ночами на холодных нарах я стал думать только о ней, стал мысленно с ней разговаривать и ждать с ней встречи – ждать встречи на небесах, ведь мы были невинны, - свято невинны.
А надежды выжить в лагере у меня с первых дней не было никакой, я там без страха обречённо ждал смерти. Я ждал смерти как избавления от позора, от обиды за предательство, от разочарования в людях. Все годы, проведённые там, я не хотел жить, но видимо судьбу не обманешь – мне выпала другая стезя.
Я здесь не был ровно тридцать пять лет, меня здесь никто не помнит, город меня не узнаёт, да и я не узнаю город. Я был на её могиле, я сюда приехал ради неё; любовь к ней, родившаяся в зоне, не прошла, а с годами стала ещё острее.
Конечно, я ей идеализировал, я её создал в своём воображении почти святой, но в то же время, сейчас думаю, что она такой и была, что мы были созданы друг для друга; что нам так повезло и так не повезло в том, что мы встретились, что пути наши пересеклись в этом мире.
Он закончил рассказ. Они вышли на свежий воздух. Площадь была заполнена людьми – подошло время салюта. Раздался залп – небо озарилось разноцветными огнями, площадь потонула в радостных возгласах – праздник продолжался – залпы повторялись и повторялись.
Вязов зачарованно смотрел в небо и ему стало казаться, что это салют в честь любви, любви, которая сильнее смерти, любви единственно ради которой только и стоит жить.