В дебрях парфеньевских лесов есть глубоченный овраг с емким названием «Ухны». Среди жителей окрестных деревень ходят слухи, что когда-то давно в Ухнах оступилась, упала и разбилась насмерть некая неловкая девушка, с тех пор ее душа горько плачет на поросших ельником склонах оврага в дождливые осенние ночи.
Поздним сентябрьским вечером ступил на этот самый склон морячок Костя, отпущенный домой на побывку. Флотские ботиночки скользили по раскисшей глине, являвшей собой его родную землю в данный момент. Шерстяная форменка потихоньку намокала под моросящим осенним дождиком. Но эти обстоятельства нисколько не уменьшали радости морячка от предвкушения встречи с родными. Костя представлял себе, как он, такой бравый, в красивой форме, в клешах и бескозырке появится на пороге родного дома, как радостно бросится к нему мать, и не сможет скрыть радости и гордости за сына отец. А потом можно будет пойти на гулянье и ловить на себе восхищенные взгляды девчонок, позабывших про других кавалеров.
Конечно, он был в курсе мрачной славы этих мест. Но ему ли, прошедшему огни и воды моряку, бояться несчастного привидения. Смешно! С такими мыслями парень спускался на дно оврага, ловко пробираясь по скользкой и путаной тропинке, которую помнил наизусть с детства. Каждый выросший в лесу человек невольно привыкает прислушиваться к тому, что происходит вокруг.
И вот чуткое ухо бывалого моряка и потомственного охотника уловило необычный звук. Прислушавшись, парень понял, что это, собственно, и есть плач. «Надо же»,- удивился он: « И впрямь, плачет!» Далее он определил, что плач отнюдь не женский. Так мог плакать маленький ребенок четырех-пяти лет. Морячок, переполненный радостью от встречи с родиной, абсолютно не испугался, напротив, он попытался понять, откуда идет звук. Горький, безутешный детский плач надрывал сердце морячка жалостью. « Кто здесь? Иди сюда!» - Попытался Костя позвать заплутавшего ребенка. Никто не отозвался. Он немного прошел вперед, плач стал ближе. Так, осторожно продвигаясь по тропинке, Костя добрался до места, где плач был настолько отчетлив, будто дитя стояло рядом. Между тем, рядом никого не было. По спине морячка пробежал неприятный холодок. «Спокойно», - одернул себя Константин: «ща, разберемся!» (Именно за это бодрое присловье он и получил у сослуживцев прозвище «Ща».) Еще раз, прислушавшись, он понял, что звук идет снизу, буквально, из-под ног.
Присев, парень стал ощупывать землю вокруг себя. Вскоре под ближней елкой он обнаружил огромного старого ежа. К неописуемому удивлению морячка рыдал именно еж. Парень решил, что зверек болен или ранен, взял его на руки и понес домой, надеясь подлечить, поскольку до армии выучился на ветеринарного фельдшера и верил в могущество любимой науки. Вскоре еж затих, видно, согрелся.
Разбуженные родители встретили Костю именно так, как он и представлял себе. Мать, плача от радости, обняла его, расцеловала и захлопотала у печки. Отец поздоровался сдержанно и тоже обнял, похлопав здоровенной ладонью по крепкой спине сына. Радость светилась у него во взгляде, прорывалась в голосе. На шестке затрещали, разгораясь, лучинки, зашипело масло на сковороде. Мать достала из опарницы тесто и в мгновение ока напекла оладушек. Знаете ли вы, что такое оладушки, испеченные из густого хоженого теста на горячем открытом огне? Пламя отдает им свой румянец и жар, сохраняя под тонкой корочкой пышную, рассыпчатую, белую мякоть. А если макать их в растопленное сливочное масло и мед! – Уверяю вас, ничего более вкусного люди не изобрели.
Наскоро перекусив, продолжая отвечать на вопросы родителей, Костя принес к печке ежа, до той поры смирно лежавшего у порога. Еж был огромен, сед и, видимо, очень стар. Дышал тяжело, но повреждений у него не оказалось. «Зря ты принес его, сынок,»-сказал Косте отец: «Вылечить его невозможно, он умирает от старости. Разве ты не слыхал, что ежи, почуяв смерть, иногда плачут?» Мать постелила ежу старую фуфайку возле печки, поставила рядом блюдце с молоком. Еж лежал тихо, безучастно, не пытался свернуться клубком, не пил молока. Дышал.
Утром ежа на месте не оказалось. Дверь в избу была приоткрыта. «Видишь», - сказал морячку отец: «Отогрелся и ушел умирать под родные елки, подальше от посторонних глаз».