Три подруги. Медицинские сёстры 1-го сортировочного
отделения СЭГа №290 Западного фронта.
Слева направо:
Лидия Григорьевна Ферапонтова (Бирон);
Мария Семеновна Ушакова (Рыдванова);
Серафима Сергеевна Зверлова
9 мая 1986 г. Встреча однополчан госпиталя
в кафе "Бирюса" (Москва)
ЛИДА ФЕРАПОНТОВА. ЕЁ АВТОГРАФ БЫЛ НА РЕЙХСТАГЕ
27 сентября 2013 года, пятница. С Анной Павловной Медведевой (1920-2019; тогда- председатель Совета ветеранов СЭГа 290; третий и последний председатель) едем в гости к Лидии Григорьевне БИРОН (до замужества – Ферапонтова).
В послужном списке старшего сержанта медицинской службы Л.Г.Ферапонтовой указаны фронтовые операции, в которых она участвовала: битва за Москву, Белорусская, Висло-Оршанская, Берлинская…
Когда началась Великая Отечественная война, Лидии было неполных семнадцать лет.
Время не щадит женские лица (к мужским оно более благосклонно), подчас изменяет черты до того, что невозможно, даже отдалённо, найти сходство с обликом на фотографиях более ранних лет. Не тот случай с Лидией Григорьевной. На её лице нет увядания, из-за которого со временем многие женщины стараются не смотреть в зеркало.
Задавая вопрос о месте рождения, я уже заранее предполагала, что Лидия Григорьевна – москвичка. Не в обиду будет сказано жителям России других городов и весей, но в поведении москвичей (особенно коренных), в их манере разговаривать и ходить, в жестах есть некая особенность.
Её можно определить, как сдержанность, степенность, невозмутимость, но только – не холодность и надменность.
«МОЛОДЦЫ, ДЕВЧАТА!» - ПОХВАЛИЛ МАРШАЛ
- Расскажите, пожалуйста, Лидия Григорьевна, о своей жизни с самого начала: где вы родились, как оказались на фронте?
- Я – москвичка. Ещё когда училась в школе, вечерами с подругами ходила на медицинские курсы Российского Общества Красного Креста (РОКК) в Коминтерновском районе Москвы. Задолго до начала войны такие курсы были открыты во всех её районах.
Июль 1941 года. Я сдаю экзамены за девятый класс. Курсы закончены, состоялся выпуск санитарных дружинниц. Вскоре нас - 32 санитарные дружинницы – районный военкомат погрузил на автобусы и направил на трудовой фронт.
Мы прибыли в местечко Мосолово, что расположено в Смоленской области. На правом берегу Днепра мы должны были рыть противотанковые траншеи. Там уже находились кавалерийская дивизия и рабочий батальон добровольцев, в котором было много женщин разного возраста.
- Несовершеннолетние дети рыли траншеи! Что ели, пили?
- Что-то ели и пили. Перед поездкой нам выдали комбинезоны. А на ногах – лёгкие тапочки, совсем не подходящая обувь для такой работы. Рыть траншеи – тяжёлый труд. Но девушки не роптали и не жаловались.
- Лидия Григорьевна, я хочу прочитать кусочек текста из книги начальника вашего госпиталя Вильяма Ефимовича Гиллера «Во имя жизни» (Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. Москва- 1956) именно об этих событиях.
Это взгляд со стороны. Но взгляд опытного человека. Когда началась война, врач – Вильям Ефимович Гиллер уже семь лет отслужил в армии.
Он пишет:
«На широченной автостраде Москва-Минск, куда ни взглянешь – автомобили. На бортах машин, на стволах орудий краткие, но выразительные надписи: «Ни шагу назад!», «За Родину!», «На врага!».
По обеим сторонам дороги, по обочинам, с лязгом и натужным фырканьем движутся тягачи с тяжёлыми пушками: отдельно везут лафет, отдельно – ствол. Я вглядываюсь в лица встречных раненых: на автобусах, приспособленных под перевозку, ещё не сняты вывески маршрутов: «Таганская площадь - Курский вокзал»; «Курский вокзал – Красная Пресня»…
Чем ближе к передовой, тем чаще оборонительные рубежи. К Днепру подъехали уже под вечер. Лёгкий ветерок доносил запах гари и дыма из горящих деревень. На восточном берегу строился противотанковый ров, он далеко-далеко протянулся вправо и влево.
Сколько глаз может охватить – всё заполнено людьми: десятки тысяч рабочих, студентов, домашних хозяек и учащихся старших классов Москвы отозвались на призыв Московского комитета партии, и пришли строить дальние оборонительные рубежи.
Молодёжь успела загореть. Работая, девушки и парни умудряются петь. Песня, заполняя всё пространство вокруг, проникает в самое сердце, волнует до слёз, до боли.
Вдали видны экскаваторы, подъёмные краны.
Вся местность восточнее Днепра испещрена сложной сетью траншей, дотов и дзотов. Это будущий передний край. На зелёном фоне – отвалы свежевырытой земли, которую спешно обкладывают дёрном. Красноармейцы устанавливают проволочные заграждения, орудия и пулемёты».
- Вот что москвичи, и вы, Лидия Григорьевна – также, успели нарыть в первые месяцы войны. Фашисты не знали, с кем они связались. Победить такой народ невозможно.
- Согласна с вами. Такой был энтузиазм!
Не знаю, сколько бы мы ещё там работали, но на другом берегу Днепра высадился немецкий десант. Вражеские танки начали переправляться на наш берег. Появились и самолёты.
Рабочий батальон построили в колонны и отправили в тыл. Санитарные дружинницы шли отдельной колонной. Мы пошли пешком в сторону города Вязьмы. В дорогу нам дали скудный сухой паёк. Вёл нас проводник в военной форме. Шли только ночью, а днём прятались в лесу, потому что всё время летали немецкие самолёты и бомбили.
Вспоминаю то время и понимаю, что мы – юные совершенно не осознавали всего трагизма войны, опасностей.
Добирались мы суток трое. Наконец, пришли в Вязьму.
Сразу же большая группа девчонок, в которой была и я, отправилась в городской военкомат. Мы стали требовать, чтобы нас немедленно направили на фронт. Усталый военком с грустью нас оглядел; а выглядели мы не лучшим образом после долгой дороги.
Всех – 32 санитарные дружинницы - он направил в госпиталь; это и был сортировочный эвакогоспиталь № 290. Работал он в районе станции Новоторжская.
- И как вас там приняли?
- Сначала отвели в столовую и накормили. Мы были страшно голодными. Потом нас принял начальник госпиталя Вильям Ефимович Гиллер (1909-1981). Он-то и распределил нас по отделениям: кого-то ухаживать за ранеными в палатах, кого-то – в перевязочные блоки…
Я оказалась на «рампе», то есть в той части железнодорожной станции, куда приходили санитарные поезда и откуда раненых отправляли в тыл.
Санитарные дружинницы, встречая поезда с ранеными, прежде всего, этих несчастных, изувеченных солдат и офицеров, кормили бутербродами и поили горячим чаем. А потом их другой персонал развозил по отделениям госпиталя и там уже за них брались врачи.
После оказания первой помощи раненых отправляли дальше, в тыл. Оставались только те, кто не смог бы перенести долгой дороги. Их подлечивали, а потом уже отправляли в тыл.
Первые месяцы войны. Немцы рвались к Москве, Вязьму и её окрестности непрерывно бомбила фашистская авиация.
СЭГ № 290 был переполнен ранеными: военными и гражданскими.
В один из таких дней в госпиталь прибыл Маршал Советского Союза, командующий Западным фронтом Семён Константинович Тимошенко. Он обошёл все подразделения госпиталя, потом пришёл и на «рампу».
Понаблюдал за нашей работой, похвалил санитарных дружинниц: «Молодцы, девчата! Помогаете фронту. Родина вас не забудет». Расспрашивал: «Трудно вам? Откуда вы? Хорошо ли кормите раненых?». Никто из нас не жаловался, хоть было трудно и опасно.
Так началась моя служба в 290-м СЭГе.
Многие наши сандружинницы не оставляли надежду попасть на фронт. Несколько девушек всё же убежали из госпиталя. Потом мы слышали о подвигах некоторых из них.
Среди выпускниц медицинских курсов РОККа в Коминтерновском районе Москвы была и Аня Левина. Судьба её трагична. По рассказам очевидцев, Аня была направлена с заданием в тыл врага. Её схватили, пытали, но она ничего не сказала и никого не выдала.
(Это одна из версий гибели Анны Левиной. Воспоминания о ней опубликованы здесь же, на Прозе.ру - Л.П.-Б.)
СРЕДИ БЕНЗОБАКОВ
- В тот период наши армии отступали; были большие потери, - продолжала рассказывать Лидия Григорьевна. - Персонал госпиталя работал днём и ночью. Так продолжалось до 5 октября 1941 года. В тот день разнёсся слух, что немцы высадили большой десант в районе Вязьмы. Над городом появилась большая группа вражеских самолётов; началась страшная бомбёжка.
Поступил приказ всех раненых срочно эвакуировать в тыл. Мы грузили их на машины и «летучки» (электрички). Госпиталь начал сворачиваться. Но мы с госпиталем не ушли.
-Мы – это кто?
- Три подружки – это я, Лида Ферапонтова, Лена Андреева- девочка со станции Новоторжская, и Таня Рымарь, мы учились с ней в одной школе и дружили.
Мы должны были сопровождать последнюю «летучку» с ранеными, но получили известие, что эта электричка не прибудет, так как отрезана немцами. Раненых пришлось отправлять в тыл пешком.
С этой колонной мы уйти не успели. Пока собирали свои вещи, колонна раненых ушла. На Новоторжской и в самой Вязьме суета была несусветной. Город постепенно пустел. Мы побежали на территорию нашего госпиталя.
Там был только начальник СЭГа В. Гиллер и стояла колонна машин с запасом горючего для грузовиков, в которых везли раненых. Мы обратились к начальнику колонны взять нас. Он разрешил нам сесть в одну машину.
Водитель спросил: «Не боитесь?». Какой, «боитесь»! Страшнее было оставаться в Вязьме, которая на глазах превращалась в руины.
Так мы, три подружки, и уселись среди баков с бензином, которые могли взорваться от малейшей искры. Ещё когда машина стояла, в неё пытались залезть двое раненых, уже совсем обессиленных. Начальник колонны распорядился их взять в нашу машину.
Поездка была тяжёлой и страшной. Самолёты над нами летают, бомбы падают, взрывы, вой, огонь, пожары…
Я и до сих пор помню свой страх. Сидела, низко опустив голову, чтобы ничего не видеть. Но взрывы не могла не слышать. Наша машина проходила мимо разбитых домов, повозок, машин; всё горело.
Ехали долго, останавливались, ночевали в каких-то дачных посёлках.
На этом грузовике мы и догнали госпиталь в г. Одинцове Московской области. В октябре 1941 года СЭГ № 290 прибыл в Москву.
А КАШУ ПРИХВАТИЛА
- Сначала наш госпиталь остановился на Ленинградском проспекте, - продолжала рассказывать Лидия Григорьевна. - Машины с имуществом заехали на территорию какого-то института в районе Сокол, там были пустые корпуса, в них и начал разворачиваться наш СЭГ.
- Лидия Григорьевна, я прочитаю из той же книги В.Е.Гиллера, как ваш госпиталь прибыл в Москву. Здесь такие подробности, которые может описать лишь человек, видевший всё это. И это будет дополнением к вашему рассказу.
«Холодное утро шестнадцатого октября, - так начинается в книге глава «Фронтовая Москва». - Чем ближе к Москве, тем плотнее поток пешеходов. На руках и за плечами людей вещевые мешки, чемоданы и просто узлы. Одна за другой проносятся машины, переполненные пассажирами и домашними вещами…
Столица поднялась очень рано. У Киевского вокзала при въезде на Бородинский мост образовалась пробка. Запрудив всю ширину улицы, навстречу движутся войска, грохочут танки, едут мотоциклы с пулемётами.
Я засекаю время. Минутная стрелка медленно ползёт вверх.
Прошла тридцатая минута, а войска всё идут и идут…
Наконец, мост свободен, и мы едем по Арбату.
На улицах и перекрёстках Москвы баррикады и железобетонные укрепления; на балконах устанавливаются пулемёты. Окна закладываются кирпичом, мешками с песком, оставляются только амбразуры для винтовок и пулемётов.
Красная площадь… Блестят полированные глыбы красного и чёрного гранита Мавзолея Ленина. Серебрятся голубые ели. Тишина. Развевается красное полотнище Государственного флага.
Замедляем ход машины, бросаем жадные взгляды на Кремль. Нерушимо стоят кремлёвские стены. По-прежнему величественны Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, призывающие на защиту Отечества. Кремлёвские куранты выбивают восемь часов утра…
Мимо Белорусского вокзала, миновав замолкший стадион «Динамо» и Петровский дворец, машина мчится по просторному Ленинградскому шоссе. Где-то в районе станции метро «Сокол» находится цель нашего путешествия – неведомый нам, затерявшийся среди многих других, Амбулаторный переулок и здание большого госпиталя, эвакуированного на восток. В нём нам предстоит разместиться.
Здание госпиталя поразило своими размерами. В таких каменных громадах мне ещё не приходилось работать».
Читаю книгу В.Е.Гиллера и вижу, как волнуются Лидия Григорьевна и Анна Павловна. Волнуются, вспоминая своего бессменного начальника СЭГа № 290, и всё, что им пришлось пережить за годы войны. Анна Павловна Медведева начала работать в этом госпитале позже, с 11 февраля 1942 года, когда он дислоцировался в Москве.
- Я ошиблась, - говорит Лидия Григорьевна. - Наш госпиталь первоначально разместился не в институте, а в госпитале. Кстати, когда туда приехал Вильям Ефимович, то не весь тот госпиталь уже выехал. А следом за машинами с нашим госпитальным имуществом и персоналом в Москву шли несколько санитарных поездов с ранеными. Нам предстояло их принимать.
Поэтому разворачивались быстро. Мы, три подружки, попали в приёмное отделение. Раненых привозили на машинах. Они были в разном состоянии. Мы их кормили; причём, кто-то сам ел, а кого-то кормили с ложки.
Ещё недели не прошло, как госпиталь обосновался в Амбулаторном переулке. В один день сижу я за столом, рядом – раненый, у него повязка на глазах, он ничего не видит; я его кормлю. И в это время на территорию госпиталя начинают падать бомбы. Одна из них взрывается совсем близко.
Все, кто был в помещении, в том числе и я, бросились к дверям. Я, как это ни смешно, в руках держала тарелку с кашей и ложку. А раненый так и остался сидеть. Добежала я до двери и тут мысль: «Что же я делаю? Оставила беспомощного человека!».
Вернулась с тарелкой, села напротив него, опять начала его кормить, а сама вся дрожу. А раненый во время этой суматохи даже не приподнялся. Наверное, был уже хорошо обстрелянный, как говорят фронтовики.
В ту бомбёжку были погибшие и раненые и среди персонала. Начальника нашего госпиталя взрывной волной отбросило от окна, он упал, ударился об угол выпавшей рамы и потерял сознание. А когда очнулся, то увидел улицу, так как стена здания рухнула.
О разных таких случаях можно рассказывать бесконечно.
Как позже выяснилось, три фугасных бомбы попали в главный корпус, а некоторые разорвались во дворе. Госпиталь вынужден был покинуть эту территорию. Но не сразу, а ещё двое суток мы вместе с ранеными находились в полуразрушенном здании. Затем СЭГ переехал в Лефортово. Там он занял корпуса 1-го Коммунистического военного госпиталя, эвакуированного в город Горький в октябре 1941 года.
Эта территория была большой и хорошо оборудованной для приёма раненых и больных.
Теперь это Главный военный клинический госпиталь имени академика Н.Н.Бурденко.
На стене одного из его корпусов 6 мая 1989 года установлена Мемориальная доска, на которой написано, что фронтовой сортировочный эвакогоспиталь № 290 Западного и 3-го Белорусского фронтов находился здесь с 27 октября 1941 по 15 марта 1943 годов.
Началась наша трудовая жизнь в Лефортово. Раненых привозили круглосуточно, даже на трамваях (и сейчас рядом с госпиталем, как ходили, так и ходят трамваи – Л.П.-Б.). Московская битва, как известно, была страшной. Поток раненых не иссякал ни днём, ни ночью. Персонал работал круглосуточно, без перерывов. Короткий сон - и снова по своим отделениям.
Это было очень тяжёлое время для нашей страны. Все это хорошо понимали, и старались изо всех сил помочь Родине своим трудом.
ТРИ ВСТРЕЧИ С АЛЕКСЕЕМ ГУЦОВЫМ
- А вас, трёх подружек, примкнувших добровольно к персоналу СЭГа № 290, зачислили в штат или как это было?
- Нет, нас никуда не записывали, но уже считали персоналом. Мы были санитарками, потому что у нас не было медицинского образования. В Лефортово нас определили в 1-е сортировочное отделение, то есть мы были в числе первых, кто встречал раненых.
Сначала было три подружки, а потом стало пятеро. В 1-й сортировке сложилась дружная «пятёрка»: Таня Рымарь, Лена Андреева, Маша Рыдванова, Нина Увеляк и я. В госпитале нас хорошо знали.
- И что вы делали?
- Раненые поступали сначала именно в приёмные отделения. Врачи определяли, в какой помощи они нуждаются и куда их направить. Если ранение тяжёлое, сразу же относили в операционную.
Остальным обязательно давали горячий сладкий час и какие-нибудь бутерброды. Раненые поступали обезвоженные, голодные, в окровавленной одежде.
Мы, санитарки, мыли их, переодевали, сопровождали в палаты. Помогали медперсоналу делать перевязки. Невозможно перечислить всего, что мы делали, чтобы облегчить состояние раненых.
- Понятно, что при большом потоке раненых трудно было запомнить кого-то. Лидия Григорьевна, или всё же вы хоть одного запомнили?
- Не поверите, но чудеса случаются и во время войны. Как-то я заступила на суточное дежурство. Ночью в нашу 1-ю сортировку поступило много раненых. Это были молодые ребята, в основном, москвичи. Но были и украинцы. И среди них Алексей Гуцов – парень из Сумской области.
Так вот с ним во время войны я встречалась трижды – в разное время и в разных местах. Дважды Алексей с ранениями побывал в нашем госпитале. А третий раз мы встретились на Калининском фронте в 1943 году. Он был командиром разведгруппы, и тогда выходил со своими солдатами с передовой позиции. В то время я уже работала в полевом передвижном госпитале № 770 Западного фронта.
Мы узнали друг друга. Встреча была весёлой, мы же были молоды и умели радоваться каждой минуте. У нас завязалась переписка.
А потом я получила письмо от его друга, который знал о наших необычных трёх встречах на фронте. Друг написал, что Алексей Гуцов погиб смертью храбрых.
АВТОГРАФЫ НА РЕЙХСТАГЕ
- Вы там и жили – в госпитале?
- Да, нам выделили комнаты.
- А мама, папа? Они ведь переживали. Уехала дочь рыть окопы и пропала.
- Папа ушёл на фронт. Моя старшая сестра училась на химика в институте имени Д.И.Менделеева, вместе с вузом она уехала в тыл. Туда же эвакуировалась мама с моим младшим братом Женей. Он с 1926 года; когда началась война, ему было 15 лет.
- Но вы ведь встретились с братом в Берлине в мае 1945 года.
- Да, встретились. В 1943 году на фронт призывали мужчин и с 1926 года. Брат стал шофёром, возил солдат на грузовой машине. Полевой передвижной госпиталь 770, в котором я тогда служила, шёл с нашими войсками к Берлину. Прошли Белоруссию, Польшу и, наконец, увидели границу Германии – стоял пограничный столб.
Госпиталь расположился в лесу – в пригороде Берлина. Персонал на машине повезли на экскурсию в Берлин. Подъехали к рейхстагу. Там было очень много наших солдат и офицеров. Все были настроены радостно, смеялись, пели, кто-то танцевал, кто-то играл на гармошке…
Эти советские парни и девчата, наверное, именно у стен рейхстага – логова фашистов - осознали, что враг побеждён, что долгая и страшная война закончена.
Все, кто хотел, расписывались на его стенах и колоннах. Я тоже хотела оставить свой автограф на рейхстаге. А тут подъезжает ещё одна машина. Брат меня увидел первым, закричал: «Лида!». Трудно передать, как я была удивлена и обрадована.
- Потрясающий случай!
- Женя с солдатами на грузовой машине приехал к рейхстагу. Не мог поверить глазам своим, когда меня увидел. Женя подбежал ко мне, мы обнялись. Потом мы с братом написали на колонне: «Мы из Москвы! Лида Ферапонтова и Евгений Ферапонтов».
Теперь этого нашего автографа давно нет – немцы уничтожили. Жалею, что не было фотоаппарата – остался бы снимок.
ПОБЕГ ИЗ ГОСПИТАЛЯ
- Лидия Григорьевна, под Берлином вы были в полевом передвижном госпитале, то есть это был уже не СЭГ 290? Ведь этот фронтовой госпиталь в Берлин не попал. Из Кёнигсберга он был дислоцирован в белорусский город Бобруйск. Что же произошло?
- Мы, три подружки, убежали из 290-го СЭГа. Нас не устраивала работа в тылу, мы хотели на фронт.
-Убежали или всё же ушли с разрешения начальника госпиталя?
- Если бы спрашивали разрешение, то нас бы не отпустили. Раненых поступало много, персонала не хватало. Поэтому мы убежали. Через подворотню. Без документов. Домик, в котором мы жили, находился рядом с забором, а за ним – река Яуза. Подлезли под ворота и ушли.
Но не сразу. Во время увольнений в город, кое-кто из персонала ходил в военкоматы и просился на фронт. Ходили и мы.
- Хотелось подвига?
- Нет, мы не думали об этом. Хотели туда, где шли бои. Хоть санитарками, хоть кем угодно, только на фронт.
- И что вам говорили в военкоматах?
- Советовали ещё повзрослеть. Но в одном военкомате мужчина нам сказал: «А чего вы, девочки, ходите в военкоматы? Вот сейчас на Казанском вокзале стоит санитарный эшелон, он скоро отправится на фронт. Берите документы, поезжайте на вокзал, садитесь в вагон. Думаю, что работа для вас найдётся. Поезду нужен персонал».
Мы так и сделали.
- Вы пришли к начальнику поезда и попросили взять вас?
- Ни к кому мы не ходили. Пролезли под забором, поехали на вокзал, узнали, когда эшелон отходит на фронт. Надо было взять с собой хоть какие-то вещички. Поэтому мы разошлись по домам и договорились, когда встретимся уже на вокзале возле того эшелона.
Мама к тому времени вернулась из эвакуации. Это было уже в октябре 1942 года.
Я пришла домой, но не сказала маме, что уезжаю на фронт.
- Она бы не благословила вас идти на фронт?
- Не знаю, может, отнеслась бы к моим словам спокойно. Мне не хотелось её беспокоить. Ей хватало переживаний за нашего отца.
- Как звали ваших родителей?
- Мама – Надежда Александровна, а папа – Григорий Романович Ферапонтов.
- Отец ваш вернулся с фронта?
- Воевал он, как говорят, от звонка до звонка. Вернулся домой в 1945 году. Даже не был ни разу ранен. Вскоре он заболел, у него было кровоизлияние в мозг. Когда я демобилизовалась, то много занималась его лечением; кровь переливали, но спасти его не удалось.
- А в чём вы ходили? В гимнастёрках или в платьях?
- Нет, военной формы у нас не было. Ходили в обычной одежде.
В назначенный час мы втроём (двое из нашей «пятёрки» остались в СЭГе) оказались на Казанском вокзале. А у меня появился флюс, раздуло щеку. Но делать нечего, терплю. Увидели санитарный эшелон, зашли в вагон, сели и сидим. Туда-сюда ходили военные; и солдаты, и офицеры.
Когда эшелон тронулся, к нам подошёл мужчина в военной форме, спросил: «А вы куда едете, девочки?». Объяснили, что едем на фронт.
Когда он узнал, что у нас нет документов, сказал, что нам обязательно надо идти в санитарное управление, которое ведает всеми санитарными поездами, и получить направление.
Эшелон остановился на какой-то станции, названия её я уже не помню, и мы пошли в санитарное управление. Начальник слушать нас не стал. Сказал сурово: «Какой фронт! Сейчас отправлю вас по домам». Мы ушли, как говорят, несолоно хлебавши. Но ничто нас не могло удержать от желания попасть на фронт.
На следующий день снова пошли в сануправление. Там было много солдат, которые ждали назначения. Мы поговорили с ними, и нам ещё сильнее захотелось оказаться там, где бои, где, как нам казалось, мы нужнее.
В санитарном управлении был уже другой офицер, разговаривал он с нами более дружелюбно. Но вдруг пришёл начальник этого управления, увидел нас и удивился: «Опять вы здесь?».
Он вывел нас на улицу, усадил в повозку и повёз в госпиталь, который находился в лесу. Там нас приняли санитарками.
Это был передвижной полевой госпиталь – ППГ -770 Западного фронта.
- Он шёл всё время за фронтом?
- Да. И, в конце концов, госпиталь оказался на 2-м Белорусском фронте, командующим которого был маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский. День Победы мы встретили в Германии.
Сначала служили санитарками, но постепенно набирались и медицинского опыта. Если был наплыв раненых, и рук не хватало, нам поручали дежурства и какие-то медицинские процедуры.
Но медицинское образование я получила уже после демобилизации, когда вернулась в Москву.
В ППГ-770 раненые не задерживались. Даже после операций старались их быстро отправить в тыл. Не было условий возить их с собой.
Ночью в палатках горели светильники. Их делали из гильз. Сплющивали верх гильзу, наливали в неё бензин, вставляли фитиль.
После ночного дежурства мы выходили из палаток, припудренные чёрным налётом. Самодельные светильники сильно коптили. Копоть оседала на раненых, на одежде и лицах медицинского персонала.
- Раненые находились в палатках или в землянках?
- Не было времени землянки рыть. Всё было по-походному. Быстро разворачивали палатки и оказывали помощь раненым. В ППГ-770 был и хирургический блок.
ВЫЛЕТЕЛА В ОКНО
- А какие города в России вы проезжали, следуя за фронтом?
- Никаких городов! Держались леса. Встречалось много трупов немцев. Бывало, что идёшь и ногу некуда поставить - везде мёртвые фашисты. Мы проехали, после России, Белоруссию, Польшу… И всё двигались вперёд – к Берлину.
Однажды был такой случай. В госпитале я была секретарём комсомольской организации. По своим комсомольским делам часто бывала в военкоматах – по пути следования госпиталя.
Госпиталь в лесу, а военкомат - на железнодорожной станции. Приезжаю с бумагами, дождалась своей очереди в военный отдел, захожу. Начальник отдела сидел за столом. Я подошла к столу и только нагнулась, чтобы показать документы, с которыми пришла, как вдруг страшный взрыв…
Оказалось, что на станцию откуда-то пришёл эшелон, и взорвался.
Взрывной волной меня выкинуло в окно. Метров десять летела.
- Выбросило вместе с рамой, с осколками стекла?
- Конечно. Это было так неожиданно! Как вылетела, не помню. Быстро поднялась на ноги, но ничего не вижу - всё лицо, глаза были залиты кровью. Рядом была траншея, там прятались люди и меня туда втащили. Я ничего не соображала.
- У вас была контузия?
- Да, тяжёлая контузия. Меня повезли в мой же госпиталь, там подлечили. Сейчас голова болит, что-то не могу вспомнить. Наверное, это результат той контузии.
- Иногда контузия, по последствиям, может быть тяжелее, чем ранение, - подтвердила Анна Павловна Медведева. Ей – фронтовому врачу - не раз приходилось это наблюдать.
- А что было с тем офицером, к которому вы пришли с комсомольскими бумагами? Он погиб?
- Ничего с ним не случилось. Он как сидел, так и продолжал сидеть. А меня вынесло на улицу. Почему, не знаю.
- Потому, что вы в ту пору – худенькая девушка, вот взрывная волна вас и подняла, как пушинку. А он, небось, был солидным мужчиной.
- Да, он не был худым.
- У взрывной волны на него не хватило силы! – мы смеёмся.
- Взрыв был очень сильным, - говорит погрустневшая Лидия Григорьевна. – Крыши домов снесло, деревья срезало. На железнодорожной станции много людей получили ранения, были и погибшие.
- Эшелон взорвался, потому что вёз что-то взрывоопасное?
- Нет, наверное, это была диверсия. Когда меня повезли в госпиталь, я ничего не видела и не слышала, голова болела.
- Так почему же вы теперь удивляетесь, что у вас голова болит, что вы не можете сконцентрировать внимание? Всё от контузии. Какая же чудовищная сила вас несла, что вы смогли пробить, наверное, головой, стекло, возможно, вместе с рамой! Бедная ваша головушка, ваш череп, ваш мозг!
- Когда я немного пришла в себя, то стала спрашивать: «А я буду видеть?».
- Вам, Лидия Григорьевна, повезло, ангел-хранитель вас уберёг. Осколки стекла могли бы вам не просто порезать, а вырезать глаза.
- И была бы слепая. Когда меня везли в наш госпиталь, я потеряла сознание. И не видела, как меня спасали.
- Вас не отправили в тыл? Или вам предлагали, но вы не захотели?
- Нет, я осталась в ППГ-770. Лечили меня свои же врачи. Самое главное для меня, что сразу же выяснилось, что мои глаза не пострадали.
- Лидия Григорьевна, а приходилось ли персоналу госпиталя оказывать помощь раненным немцам?
- Да, приходилось. В одном городке Германии госпиталь остановился на ночь. Глубокой ночью нас разбудили местные жители и попросили помочь. Оказалось, что в одной из школ закрылись «Гитлер-юнге» - немецкие дети. И девчонки, и мальчишки. Они не хотели видеть русских солдат и резали себе вены, чтобы умереть. Вот мы их и спасали.
Несколько ребят всё же погибло.
И по ходу продвижения ППГ-770 его персоналу приходилось оказывать помощь раненным немцам – пленным.
О таких эпизодах рассказал в своих книгах, написанных после войны, и начальник 290-го СЭГа Вильям Ефимович Гиллер.
НОВЫЙ ГОД ВМЕСТЕ С РОКОССОВСКИМ
- В Польше мы встречали новый, 1945 год. К нам в госпиталь приезжал командующий 2-м Белорусским фронтом маршал Константин Константинович Рокоссовский.
- Вы его видели?
- Видела.
- Расскажите, как он выглядел? На фотографиях и кинокадрах, снятых во время войны, видно, что это красивый мужчина. А вам он каким показался?
- Да, Рокоссовский, без всякого преувеличения, был красивым мужчиной; высоким, по-военному подтянутым, улыбчивым. Очень симпатичный мужчина!
Нам – большой группе девчонок, как мы себя называли, поставили большую палатку. Спали на носилках. В походных условиях, как вы понимаете, кроватей не бывает. Нас было человек тридцать.
- А вы по-прежнему носили «домашнюю» одежду, или вам дали форму?
- Да, мы уже ходили в военной форме. Рокоссовский приехал не один. Он привёз примерно десять девушек, наверное, это были медицинские сёстры. Не знаю, как поляки их называют. Зашёл он с ними в нашу палатку. Они были в военной форме. Им выделили также носилки с постелью. Разговаривать мы с ними не могли, так как они не понимали по-русски, а мы не знали польского языка.
- А зачем Рокоссовский их привёз в госпиталь? Может, помните, о чём он говорил?
- Привёз для обучения. Чтобы наши врачи и медицинские сёстры научили их ухаживать за ранеными, выполнять разные процедуры. Маршал хотел, чтобы мы подружились. Сказал, что польские больницы и госпитали нуждаются в опытных медицинских кадрах.
Днём польские девушки всё прилежно осваивали, а ночью мы учились у них.
- Чему?
- Сейчас расскажу. Наступает вечер. Все укладываются спать. В палатке темно. Слышим – польки что-то делают, шуршат. Утром видим, что волосы у них колечками; значит, вечером они их накручивали. Красивые девчонки были.
- На папильотки? На бумажки, наверное, накручивали? Вряд ли у них были бигуди; хотя, кто знает, может, и были?
- Нет, накручивали на бумажки. И нас научили, мы тоже начали накручивать волосы и ходили с локонами.
- А губы красили?
- Нет, не красили.
- Тушь на ресницы не наносили, щёки не красили?
- Не принято было себя так разукрашивать. Да и не до красоты на фронте. Передышки были очень короткими.
Ещё хочу вспомнить тот новогодний – 1945 года – вечер в Польше. В каком-то посёлке нас разместили в большом доме. В одной его половине – мы, санитарки и медицинские сёстры, человек десять, а в другой – поляки. Они устроили новогодний праздник и пригласили нас. Ёлка, украшенная яблочками, конфетами и игрушками, была подвешена к потолку вверх ногами.
Принимала нас та польская семья очень гостеприимно и радушно. Накрыли хороший стол, были домашние вкусные блюда, от которых мы уже отвыкли. Налили нам чего-то в рюмки. Что, не знаю. Я выпила и поела. Больше ничего не помнила. Отключилось сознание.
- А остальные, кто был с вами?
- Они были в порядке.
- Значит, вам тот напиток был противопоказан.
- Наверное.
- Можно предположить, угощали вас не вином… Война! Откуда вино! Значит, что-то варили – самогон или брагу.
- Да, скорее, то был какой-нибудь домашний напиток. Гости выпили и пошли танцевать. А я танцевать не могу, ноги не слушаются. Меня отвели на нашу половину дома и уложили в постель.
И до сих пор не знаю: ёлка вниз верхушкой - то ли традиция, то ли смеха ради.
Расскажу вам ещё об одной весёлой истории. Случилась она позже. Госпиталь прибыл в Германию. Разместились мы в каком-то здании. Как-то одна из подружек говорит мне, что недалеко есть парикмахерская, все наши туда ходят. И предложила: «Пойдём?».
И мы пошли. В парикмахерской больше всего наши девушки хотели стать блондинками. Я тоже решила стать блондинкой. Мне покрасили волосы. Я была очень довольна. А утром все свои волосы увидела на подушке – выпали.
Каждый день у нас бывало построение, как всегда в армии. А я стою почти лысая. Начальник госпиталя вызвал меня, поставил впереди всех, как наглядное пособие. Все смеялись, но незлобно. Известна истина: красота требует жертв.
- Женщинам в походных условиях, по понятным причинам, тяжелее, чем мужчинам. А что вы ели? В госпитале хорошо кормили?
- Плохо кормили. У нас была полевая кухня. Там готовили еду из того, что было. Сначала кормили раненых, а потом - персонал.
- Наверное, в основном, кашами?
- Да, кашами.
- Мяса не было?
- Да, мясное было редко. Но раненых кормили хорошо.
- Большой штат был в вашем госпитале? В 290-м СЭГе персонала было больше тысячи.
- Нет, у нас был небольшой штат, не больше пятидесяти человек. Госпиталь долго на одном месте не задерживался. Передвигались мы со всем имуществом на грузовых машинах. Таких мобильных госпиталей было много на всех фронтах.
- А кто носил раненых? Вы, санитарки, или санитары?
- Да, были мужчины-санитары. Но на фронте нередко события складывались так, что за носилки брались и врачи, и медицинские сёстры, и водители…
Вот я уже рассказала, что СЭГ № 290 приехал в октябре 1941 года в Москву и разместился в Амбулаторном переулке. Когда фашистские самолёты начали сбрасывать бомбы на больничные корпуса, то персонал прятал раненых в подвалы. Носилки с раненым – тяжёлая ноша. Лифта не было. А надо было спускаться и подниматься по лестницам. А ещё тяжелее поднять носилки с раненым в грузовую машину.
ЧУТЬ НЕ ПОПАЛИ В ПЛЕН
- Лидия Григорьевна, я понимаю, что опасных ситуаций на фронте было немало и для персонала госпиталей. Расскажите хотя бы об одном.
- Это было в Литве. Наши войска наступают. Немцы сопротивляются. В одном местечке наш госпиталь готовился к приёму раненых. Пятеро – врач, медсёстры и санитары – были отправлены на опушку леса. В их числе находилась и я.
Там надо было развернуть палатку-перевязочную, чуть ли не впритык к окопам наших солдат.
Мы почти всё сделали, как вдруг пришла весть, что немцы прорвали линию обороны советской армии и именно на том участке, где была наша палатка.
Дальше события разворачивались так: фашисты обошли опушку с двух сторон, и мы – пятеро – оказались в их тылу.
Быстро разобрали палатку; всё – и инструменты – закопали в землю. И ползком по полю начали пробираться к нашему фронту. На пути попался какой-то литовский хутор (было уже темно). Мы залезли в сарай с сеном и там провели ночь. Утром хозяйка хутора кормила голубей, но нас она не заметила.
Прошло ещё несколько часов. Мы услышали русскую речь. Оказалось, что комиссар ППГ-770 Тищенко и другие наши товарищи, искали нас и спрашивали у хозяев хутора, не видели ли они русских девушек.
Только тогда мы и выбрались из сена. В госпитале нас встретили, как героев. Нам рассказали, что немцев быстро прогнали. И сразу же начали искать нашу бригаду.
Передовая линия фронта быстро продвигалась вперёд, а госпиталь, собрав своё имущество, двинулся за армией.
- Лидия Григорьевна, у вас, если можно так сказать, весомые военные награды: Орден Красной Звезды, Орден Отечественной войны 2-й степени, медали – «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За взятие Берлина», «За освобождение Белоруссии», «За освобождение Польши».
Награды боевые, как у солдат и офицеров. Это правильно, что так высоко оценивалась помощь и выхаживание раненых. А, послушав, в каких опасных ситуациях вам и другим медицинским работникам фронтовых госпиталей приходилось оказываться, понимаю, что вы все заслужили ещё более высоких наград.
В ГЕРМАНИИ
- После Польши была Германия?
- Да, вскоре после того новогоднего праздника, госпиталь отправился дальше. Увидев пограничный столб, мы поняли, что въезжаем на территорию врага. Было странное ощущение. Ещё шла война, но все чувствовали, что она вот-вот закончится.
Госпиталь остановился недалеко от границы. Персонал поселили в домах местных жителей. Стояли небольшие аккуратные домики.
- И как немцы к вам относились?
- Нормально относились. По крайней мере, внешне нормально. А что думали – то не известно. Нас, трёх подружек, приняла на постой одна немецкая семья. Накормили, и спать уложили. Помню, что меня поразили их перины. Лёг, и перина вокруг тебя поднялась, как окутала.
- Немцы перинами, лёгкими, как пушок, и укрываются.
- Они не топят в спальне, - добавила Анна Павловна. – Поэтому пользуются перинами.
- Лидия Григорьевна, когда закончилась для вашего госпиталя и для вас война?
- Скажу ещё, что до последнего дня войны шли ожесточённые бои и наш госпиталь, как и другие, оказывал помощь раненым. Их было много. А когда уже Берлин пал, ППГ-770 остановился в лесу. Персонал, как я уже говорила, отправили на машинах посмотреть город. И когда мы ехали по улицам Берлина, нас обстреливали.
- Откуда и из чего стреляли?
- Из чего, не знаю. Наверное, из разного оружия. А стреляли из домов, мимо которых мы проезжали. Пришлось упасть вниз, ведь машина была открытой. Никто не погиб. Но было страшно.
Когда война закончилась, госпиталь вернулся в СССР, но не расформировывался до 1946 года; дислоцировался в Подмосковье. Первыми домой отпустили нас, как говорили, несовершеннолетних. Хотя, пока шла война, мы стали совершеннолетними. Мне шёл двадцать второй год. Нас отпустили доучиваться.
ОДНАЖДЫ У ЗЕРКАЛА
Девушкам, оказавшимся на фронте и вернувшимися невестами, я задаю вопрос: «Вы постоянно были среди мужчин. Почему не вышли замуж? Разве могли пули мешать любви?». Почему спрашиваю? Потому что они были молодыми. А когда же любить, если не в молодости!
Кое-кто из фронтовых подруг Лидии Григорьевны в годы войны или вышли замуж, или нашли женихов, которые потом стали их мужьями.
Спросила об этом и у Лидии Григорьевны.
- Было у меня что-то вроде романа, - ответила она, улыбаясь. - Но парень был очень настойчивым, очень привязчивым оказался…
- Он был из персонала госпиталя? Из раненых?
- Нет. Просто военный, кажется сержант. Стал приставать ко мне. А мне это не нравилось.
- Он был старше вас?
- Нет, не очень. А когда война закончилась, он приехал в Москву. Ко мне. А он, оказывается, был женат и у него был ребёнок.
- А он ещё хотел вас соблазнить.
- Да. Мы тогда в Москве на Сущевский улице жили. Он туда пришёл, а папа его выгнал, сказал: «Нечего тебе здесь делать». А потом я узнала, что он женился ещё до войны.
- Ваш отец всё решил по-фронтовому. Непорядочным человеком оказался тот сержант. Но дело прошлое. А как вы встретились со своим будущим мужем?
- Я вернулась домой в 1946 году. Сначала пошла в вечернюю школу и доучилась, получила аттестат зрелости за десятый класс. Потом окончила курсы медицинских сестёр. Меня взяли работать в институт туберкулёза. И, представьте себе, я заболела туберкулёзом.
Мне сказали, что, так как я была на фронте, то имею право без экзаменов поступить в медицинский институт. И я решила идти в мединститут.
Но меня отговорила женщина-профессор нашего же института, сказала: «Лида, зачем тебе этот институт? У тебя туберкулёз». В общем, отговорила, и я в мединститут не пошла. Профессор взяла меня к себе на кафедру медицинской сестрой.
В самом деле, болела я тяжело, долго лечилась, совсем плохая была. Думали, что умру. Та же профессор многое сделала для моего выздоровления. Я ездила лечиться в Крым. И выздоровела, всё обошлось. Со временем лёгкие пришли в норму.
- И всё же, я думаю, что дама- профессор не должна была вас отговаривать от учёбы в медицинском институте. Жалеете, что не окончили мединститут?
- Жалею.
- Где и когда вы встретились с парнем, который стал вашим мужем?
- Я встретила его в том же туберкулёзном институте.
- Он был врачом?
- Нет, не врачом. Кстати, в том же институте сейчас работает моя невестка, она врач. При туберкулёзном институте был (и сейчас есть) стационар. На работу я приходила рано. Как-то пришла на дежурство. Поднимаюсь на второй этаж. Там было огромное зеркало, и все, конечно, перед ним прихорашивались.
А рядом лестница. И стоит…
- Молодой и красивый!
- Да, молодой мужчина ходит и смотрит на меня. Я на него внимания не обратила. На следующий день стою я у того же зеркала, и вижу, что ходит возле лестницы другой молодой человек, и на меня посматривает.
- Это были больные?
- Да, они лечились в стационаре. Так они за мной ухаживали. Потом один сдался, а второй остался. И мы с ним познакомились. В стационаре он ходил в белых тапочках. В этих же белых тапочках и провожал меня в Сокольники. Хороший человек был. Мы поженились.
- Он выздоровел?
- У него бывали улучшения, почти выздоровление. Но умер он всё же от туберкулёза. Прожили мы с ним недолго. У нас родился сын.
Сын окончил медицинский институт и работал в том же туберкулёзном институте, защитил кандидатскую диссертацию. Но потом ушёл оттуда, и теперь занимается другим делом. У него три сына. Я довольна, что у меня есть внуки.
- Вы были счастливы в этом замужестве?
- Да, муж мне очень нравился. Я его любила.
- А вы ещё выходили замуж?
- Второй мой муж был лётчиком. Познакомились мы также в больнице. Тогда я уже работала в 5-й градской больнице. Он был родственником одной из наших сотрудниц, приходил к ней в больницу. Она нас и познакомила. Мы какое-то время встречались, потом поженились. Тогда он уже не летал, а работал в авиации. Моему сыну он нравился.
Как-то муж пошёл сделать рентген лёгких. Врач посмотрел снимок и сказал, что у него опухоль. Мой сын тогда уже был врачом. Мы положили мужа в больницу. Во время операции выяснилось, что в лёгких не опухоль, а старый осколок, вокруг которого образовалась капсула.
- Он был на фронте?
- Да, он воевал и был ранен. Из больницы муж вернулся в хорошем состоянии. Тогда с нами жила и моя мама. Она была игривой женщиной, любила анекдоты рассказывать, шутить.
В тот день я была на работе. Со слов мамы знаю, что произошло. Муж сел в кресло, начал звонить по телефону. Ему обещали путёвку в санаторий. Мама заходит в комнату и видит: он сидит с трубкой в руке… Тронула его за плечо, а он мёртвый!
- Сердечный приступ?
- Нет, смерть его связана с той операцией по удалению старого осколка. Нельзя было его трогать.
- Печальная история. Лидия Григорьевна, а вы когда-нибудь жалели, что такой юной ушли на фронт?
- Нет, никогда не жалела.
- Несмотря на опасности, на недоедание, на тяжёлый труд в госпиталях, на бесконечные переезды с места на место, на бомбёжки?
- Всё было! И страшно, и тяжело. И ранение с контузией я получила…
- Вы чувствовали себя нужной Родине, раненым? Представляю, как вас и ваших подруг благодарили те солдаты и офицеры, которым вы оказывали помощь!
- Да, благодарили и письма писали.
- А внукам вы рассказываете о войне? Или им это не интересно?
- Старший внук интересуется теми военными событиями, и расспрашивал меня, что я делала на фронте, страшно ли было. Фотографии смотрел. Один из моих внуков, он сейчас в десятом классе, чемпион по шахматам, участвует в соревнованиях даже за границей. Никто из моих внуков не пошёл в медицину.
Лидия Григорьевна проработала в 5-й московской городской больнице более 60 лет. За этот труд она награждена Орденом «Знак Почёта» и медалью «Ветеран труда».
- Сначала я работала палатной медсестрой, - рассказывает Лидия Григорьевна, - а потом стала операционной сестрой. Но больше всего проработала старшей медицинской сестрой больницы.
- Операционной сестрой работали? Вам не хватило вида крови на фронте? Тяжёлая работа.
- Очень тяжёлая.
Мы рассматриваем в её альбоме фотографии военных лет. Она и её фронтовые подруги и друзья – молодые, улыбчивые; лишь военная форма напоминает, что прошли все эти юные патриоты тяжёлыми фронтовыми дорогами.
- Лидия Григорьевна, понятно, что пути ваши и тех, с кем вы были в СЭГе № 290 и в ППГ-770, после победы над фашистами разошлись в разные стороны. Я видела вас на фотографиях в Центральном доме медицинских работников, где спустя время после войны, начали встречаться ветераны-сэговцы.
- Я очень обрадовалась, когда узнала, что "сэговцы" начали встречаться каждый год 9 мая – в День Победы. Старалась бывать на всех встречах. Тогда и выяснилось, что нашу дружную «пятёрку», работающую в СЭГе № 290, то есть меня, Татьяну Рымарь, Лену Андрееву, Машу Рыдванову и Нину Увеляк хорошо помнили.
Я была также обрадована, когда встретилась с Серафимой Сергеевной Зверловой, тогда она была председателем Совета ветеранов СЭГа № 290. С Симой Зверловой мы работали в этом госпитале в 1941-1942 годах, и дружили.
У Лидии Григорьевны проблемы с ногами, ей трудно ходить.
Но она терпеливо и оптимистично встречает каждый день. 28 декабря – день её рождения.
«Не стареют душой ветераны», - это сказано и о Лидии Григорьевне Ферапонтовой (Бирон).
*******
7 марта 2017 года Лидия Григорьевна умерла. Ушла в мир иной замечательная женщина - одна из большой "Московской дружины" Красного Креста Коминтерновского района Москвы, в полном составе отправившейся на фронт в 1941 году. Есть их фотография: молодые, красивые, полные надежд на счастье.
Последние годы Лидия Григорьевна очень болела. Сказывалась тяжёлая контузия. Одно утешает: она была окружена заботой сына и его семьи, ни в чём не нуждалась.
Пусть земля будет пухом этой патриотке России!
---------------------------
Из трёх фронтовичек на опубликованной здесь фотографии лишь Лидия Григорьевна и после Великой Отечественной войны служила медицине.
Мария Семеновна Ушакова (Рыдванова), окончив соответствующие курсы, работала в банке. Жила с семьёй в Москве.
Серафима Сергеевна Зверлова ушла на фронт с 1-го курса Московского института железнодорожного транспорта; после войны окончила его, много лет проработала инженером, преподавателем.
Более 30 лет эта энергичная, весёлая женщина была председателем (вторым) Совета ветеранов СЭГа 290. Здесь же, на Прозе ру. есть воспоминания о С. С. Зверловой.