Сыграй, скрипач, мне что-то грустное.
И струн для песни не жалей.
Что за внезапное предчувствие...
Напьюсь...Гарсон, еще налей.
Сыграй, скрипач, а я послушаю.
На слезы можешь не смотреть.
Я пью не просто так. По случаю.
Устала, знаешь ли, терпеть......
В этом древнем пыльном городке каждый дом был похож на все остальные: такой же серый, из того же тесаного камня, с такими же зелеными ставнями. - Ало! Есть кто дома? Алллоооо..... Шнайдер? Вам телеграмма...
- С песней?
- Нет, мы никогда не поем телеграммы.
- Ну пожалуйста, я всегда мечтал о телеграмме с песней.
- Нет, у нас незыблемое правило.
- Я пожилой человек,я плохо вижу,я плохо слышу,я плохо....- я прошу вас. У меня сегодня день рождения...
- Ну ладно... Happy birthday to you, Happy birthday to you... Ваша сестра умерла......Сыграй из прошлого, незримого,
Когда беда в мой дом вошла.
Когда я, схоронив любимого,
Сама на годы умерла.
Спой, как душа моя молитвою
Рвалась и плакала в ночи.
Какой судьба была разбитою,
Когда погас огонь свечи.
По морщинестой щеке скатилась жалкая слеза,проложила дорожку и упала с подбородка на футляр. Здесь каждый житель был похож на своего соседа: те же привычки, такой же аппетит, та же манера говорить и одежда того же фасона. Ни один из них не был ни поэтом, ни художником, ни музыкантом, никто не был ни злым, ни добрым. Они не знали, что означают эти слова. И влюбленных среди них не было. Каждый думал только о себе. Никто никогда не смеялся, не пел, не плакал.
Человеку со стороны все это единообразие показалось бы невыносимо скучным… но туда ни разу не заходил ни один человек со стороны. Да он никогда и не смог бы объяснить местному населению, что означает слово «скука». Ему бы это не удалось по той простой причине, что люди ничего другого не знали.
Так это и продолжалось бы по сей день, если бы однажды ранним утром не вошел в городок чудной какой-то маленький,лысенький человек с двумя легкомысленными пейсами, ростущими прямо из ушей,кокетлево прыгающие при каждом его шаге. Откуда он шел? Как нашел дорогу в городок? Это осталось неизвестным.
Он шел медленно, потому что это был старик, к тому же очень усталый. Все дивились его веселым пейсам и длинной густой бороде, потому что здесь каждый был чисто выбрит. Его одежда тоже поражала: она была рваная и грязная, тогда как у местных жителей все всегда выглядело, как будто только что из магазина. Дико им было и то, что у него морщины: они никогда еще не видели лица, выглядящего старым, как вещь, которой слишком долго пользовались. У них лица всегда были розовые и гладкие.
Они не смеялись над ним, потому что не умели смеяться, но уставились на него неподвижными тусклыми глазами. Это, по-видимому, рассердило старичка. Он скорчил им рожу, но их взгляды оставались по-прежнему невыразительными. Он стал выкрикивать оскорбления, но они и глазом не моргнули, и ни малейших признаков обиды или гнева не отразилось на лицах. Старик уселся посреди улицы и задумался. Вдруг он хлопнул себя по лбу: его осенила какая-то — чудесная — мысль; глаза у него загорелись, и уголки губ дрогнули в хитрой улыбке.
Старик скинул кожаный мешок, висевший у него за спиной, развязал его и осторожно вынул оттуда какой-то продолговатый сверток, похожий на запеленатого младенца. Все жители не сводя глаз следили за каждым его движением, а те, что еще оставались в дальних концах улицы, подошли поближе. Старик разматывал тряпку за тряпкой и наконец извлек на свет странный и сложный предмет, который поймал солнечный луч и пустил его в пляс: это была стеклянная скрипка.
- Нет,-сказал он в пустоту,- ну я не понимаю, как такую классную музыку - джаз - могли придумать какие-то негры?
- Сема, успокойтесь,- сказал ему с неба кто-то,- они-таки были негры только по паспорту! Никогда еще здешние жители не видели ничего подобного: старик не без удовольствия заметил в публике некоторую заинтересованность. Он усмехнулся, встал, ухватил инструмент за гриф, упер его в левое плечо, ласково придерживая подбородком. В правой руке у него была какая-то прозрачная палочка, и он тихонько провел ею по струнам.
Полились звуки, такие хрустальные, такие красивые, что горожане почувствовали, как вся их жизнь преображается.
Музыка резвилась, рыдала, потягивалась, описывала то спирали, то углы в синем небе и опадала на городок волшебным дождем. С какой-то бесшабашной нежностью она вкрадывалась каждому в душу. Тела тоже мало-помалу начинали ощущать ее власть. Неодолимая сила всколыхнула их и заставила раскачиваться. Ступни, до сих пор такие бесчувственные, зажили своей жизнью и принялись притопывать, бедра ритмично заколебались. Руки расправились, как крылья, и люди почувствовали себя легкими-легкими…
И вот уже все танцевали посреди улицы вокруг старичка-музыканта. Ребятишки брались за руки и водили хороводы. Почтенные господа и дамы, юноши и девушки смотрели друг на друга и восхищались. «Они прелестны, и глаза у них сияют, как звезды», — думали мужчины. «Они красавцы и могут подхватить нас так легко и бережно, словно мы — цветы», — думали женщины. И все были счастливы. Музыка ускорялась, опьяняла — и дети прыгали и скакали, и взрослые кружились все быстрее…
Вдруг музыка оборвалась совсем другим звуком: стеклянная скрипка упала и разбилась. Старичок лежал рядом с ней: он изнемог, играя так долго и с такой страстью. Горожане остановились, оглушенные, еще не понимая толком, что с ними сделалось. Родители шумно переводили дух, молодежь обменивалась поцелуями, а дети заплакали, потому что веселье кончилось.
Все подошли к музыканту, умоляя его играть еще, но старичок уже не слышал их: он умер.
Для горожан этого странного заброшенного в камнях города было большое горе, и они узнали, что такое слезы. Но в то же время их переполняло такое счастье, что они утешились. Жизнь стала для них драгоценна. Каждый день приносил им новые ощущения, у них открылись глаза и уши. Сперва они заметили, что настала весна и что вокруг городка почему-то простираются луга; луга весело зеленели, а деревья стояли все в цветах и пчелах. Люди впервые услышали, как поет дрозд, и пришли в восторг. Чтобы дать выход радости, девушки пели, дети щебетали о чем-то своем. Мужчины почувствовали потребность изобретать и творить. Люди полюбили то, что прежде было лишь чередой механических действий, и создавали все, что только можно создать.
Спой, как годами горе мерилось
И не могла себе простить.
Как мучалась, и как мне верилось,
Что я могла его спасти.
Сыграй, скрипач, мне что-то грустное.
Дай струнам выдохнуть свой стон.
Есть у меня подчас предчувствие,
Что жизнь поставлена на кон. /стихи Сусаны Савской /
Душа старого музыканта с бородой и пейсами грациозно выпорхнула из его маленького тела,оглянулась,встрепенулась,улыбнулась и....... полетела в космос. По дороге она забыла позывные и просто кричала: "Эй!Земля! Ты куда? земля кто я?" Земля поднатужилась, сложила губки трубочкой и продудела: "Вообще-то ты по жизни поц, но сечас ты ВЕЧНЫЙ СВЕТ СВЕЧИ!ДЕРЖИСЬ!!!!!. - Таки да!- подумал старикашка с пейсами,- Если тебя знают еще и с хорошей стороны - не вертитесь! Я уверен, -подумал Шнайдер,- что так же, как и сейчас, я уже бывал в этом мире тысячи раз, и надеюсь вернуться ещё тысячу раз.Не припомню: в пути кормили? И спросить не у кого. Много ли надо бедному еврею? Кусочек белого хлебца, а икра - да бог с ней, пусть будет чёрной.....