Снова утро. Опять начинается новый день. Серега уже проснулся, но, как всегда, не торопится вставать. Он знает, что сегодня, точно, ничего такого не произойдет, во всяком случае, в его жизни, ради чего следовало бы отказать себе в удовольствии поваляться часок - другой. На нем давно уже поставили крест не только родные – мать и сестра, но, похоже, и сам Господь Бог. Для всех же остальных Серега – «деревенский алкаш, опустившийся тип», - как его называет директор местной школы Людмила Ивановна. Живет теперь в сарае, что во дворе родительского дома, питается тем, что иногда дадут. Никому до него нет дела, да и ему тоже вовсе не интересно, что происходит вокруг, если это конечно не связано с возможностью опохмелиться.
На дворе жаркое лето. Где то кричат петухи и лают собаки. Деревенские пацаны на мопедах снуют туда-сюда, заполняя улицы шумом и дымом…
В детстве Сереге нравилось нюхать дым от мотоциклов. Вообще ему нравилась техника, и он мечтал стать шофером или механизатором, как отец.
Будучи подростком, любил помогать отцу во время уборочной. Вставал рано и шел через поле к машинотракторной станции. Там отец и другие взрослые мужики уже суетились возле своих грузовиков, матерились и выясняли в очередной раз, кто тайком снимает и ворует запчасти с чужих машин. Затем садился в кабину рядом с отцом на сиденье с потрескавшейся кожей, и в путь.
Самое интересное – стоять в кузове под погрузкой, когда пшеница льется рекой из шнека комбайна, и ты едва успеваешь вытаскивать ноги из хлебной трясины, одновременно разгребая зерно большой деревянной лопатой. А еще запомнилось, что не груженную машину трясет на кочках, но когда она с зерном – другое дело. Она плывет, покачиваясь на рессорах, словно корабль на волнах, только вместо моря - бескрайние поля. А какие вкусные обеды на полевых станах. Обычно это был борщ и только что испеченный еще теплый черный хлеб.
Воспоминания о борще и хлебе напомнили Сереге, что он давно уже ничего не ел, но вставать Серега все равно не стал. Он как обычно будет лежать еще час или два, а мысли и мечты будут, словно птицы, то уносить его слабый ум далеко-далеко в прошлое, то возвращать к сараю, где он валяется сейчас никому не нужный.
«Много времени прошло - думал Серега. Уже давно нет колхозов, уже никто не ворует запчасти – теперь принято машины нанимать на время уборочной и каждый, кто хочет работать вынужден сам иметь свою технику и следить за ней». Ему вспомнилось, как оказался лишним и не приспособился к новой жизни отец. Запил, стал болеть и скоро умер. Серега тогда попробовал было наниматься на работу, но везде новые собственники требуют слишком много, следят, чтобы никто не воровал и чтобы не пили. Так постепенно получилось, что день за днем он стал никому не нужен. Тоже начал пить, жизнь, будто под откос полетела - стремительно и безвозвратно - вместе с тем колхозным прошлым, которое помнил Серега.
Все, что происходило рядом с другими, его обходило стороной – ни работы, ни семьи, ни друзей. Он стал лишь наблюдателем чужой жизни. А для своей - у него и сил-то не было. Слабый и тщедушный он быстро старел, сильно уставал от любой работы, часто болел.
Выходя по утрам из своего странного жилища, он обычно идет к местному магазину в надежде перехватить у кого-нибудь червонец, узнать новости.
Там уже обычно суетится его товарищ Витек – такой же, как и он - неприкаянный и бесхозный. Его прозвали Хундай-Соната за то, что он часто употреблял это название корейской машины вместо мата. Витьку тоже не повезло со здоровьем – ему удалили мочевой пузырь и теперь он ходит с пластиковым мешочком, привязанным под штанами к ноге.
Витек и Серега часто вместе подрабатывают, чтобы выпить. Помогают старушкам в огороде, что-нибудь копают. Работы в деревне всегда много и все стараются делать ее сами, чтобы экономить. Но есть и те, кто уже не в состоянии работать - они вынуждены нанимать за копейки, либо выпивку, таких как Серега и Витек.
Одна такая старушка стала для Сереги почти что ангелом-хранителем. Когда ему совсем не везет и не удается очередной раз опохмелиться, он обязательно приходит к ней и просит деньги в счет будущей работы или просто сто грамм, чтобы спастись. Здесь ему никогда не отказывают. У старушки хозяин был большой начальник, а потому у нее пенсия хорошая. К ней аж из самой Москвы иногда сын приезжает. Так вот, когда это случается, бывает самое время появиться у ворот и затеять разговор. Здесь с Серегой разговаривают на все темы и как с равным, всегда приглашают, хорошо угощают, просят, чтобы он и Витек помянули, кого надо и не забывали старушку, которая живет одна и, как ее не уговаривают сыновья, ни за что не соглашается уезжать из деревни.
Большую часть времени сидит обычно Серега на скамейке возле родительского дома, курит. В голове его нет непривычных мыслей, заботы не заставляют куда-то бежать и суетиться. В этом есть его особое счастье и свобода. Его не тревожит ничего - жизнь сама по себе кипит совсем рядом, вовлекая других в круговорот событий и проблем. Он же, как будто на острове – сидит и наблюдает.
Кто-то делает ремонт и строит дом, кто-то едет в город покупать детям одежду, чтобы приготовить их к школе. Сосед Сашка – недавно еще бегал пацаном, купил уже второй Камаз, нанял водителей и сдает машины в аренду на время уборки. Судя по всему неплохо зарабатывает, женился и перестроил родительский дом. Скоро поедет покупать, почему-то в Калининград, подержанную фуру. Говорит, что сейчас выгодно гонять фуры в Питер и возить пиво.
Наблюдая жизнь со стороны, Серега отмечал, что все эти люди, крутившиеся вокруг и добывающие себе кусок хлеба, почему то не выглядят счастливыми и им не доступны простые удовольствия, раньше достававшиеся всем просто так, как воздух. Никто не выходит, как раньше, вечером посидеть возле двора, обсудить новости, поиграть в карты, спеть. Серега хорошо помнил такие посиделки.
Летом возле двора собирался народ по-соседски и допоздна мыл кости всем подряд. Кто проходит мимо – обязательно здоровается и останавливается, чтобы немного потолковать. Как только прохожий или кто-то из компании уходил, тут же начинали обсуждать и его. А уже совсем поздно, когда по дороге начинал толпой валить народ из деревенского клуба, все потихоньку собирались и шли спать. Зимой такие собрания устраивали у кого-нибудь дома. Садились возле печки вкруг на табуретках и клевали семечки прямо на пол, а в конце подметали.
Вообще Серега часто вспоминал прошлое. И хотя у него в жизни было не так много хорошего, грели душу какие-то пусть и незначительные, но очень родные мелочи.
Как было здорово, например, помогать взрослым месить глину, когда вся деревня собиралась «мазать хату» - штукатурить стены и потолок нового дома. Посреди улицы делался огромный блин из глины, туда добавлялась вода, солома, сухой навоз. Сначала месили лошадьми, а верхом часто сажали пацанов всех по очереди. Дальше народ заходил в круг и с песнями, взявшись за руки, все продолжали месить. И даже трудно было представить, что хозяин дома должен был что-то кому-то за это платить. Правда в конце, когда работа была сделана, здесь же – во дворе дома собирался стол. Как хорошо было бегать возле этого стола, получать угощение и слушать бесконечные песни на хохляцком и русском. «Рiдна мати моя…» - басили красные от работы и самогонки мужики. «Ой, бочечка, бочечка, дубовая…» - голосили бабы. И сколько было раньше таких песен!
Так же задушевно проходили и свадьбы. Не то, что сейчас - запрутся в школьной столовой, даже сто грамм не выпросишь, и только слышно, что кто-то мычит в микрофон поздравления, а потом бухает музыка вся похожая одна на другую. Петь разучились и песен хороших не знают.
А как было, когда резали кабана. На всю деревню был один - самый опытный рiзник - дядя Миша. Все зимние выходные у него были расписаны, как график концертов у знаменитого музыканта – на год вперед. Сам он работал на сахарном заводе и мог «давать концерты» только по выходным. У него был фирменный нож, доставшийся по наследству. Говорили, что это был немецкий кинжал, который во время войны оставил какой-то немецкий солдат, когда танковая дивизия СС «Мертвая голова» стояла в деревне в 1943-м.
Дядя Миша подходил обычно сзади, брал кабана за переднюю лапу и привычной рукой вгонял нож прямо в самое сердце. Тут как-то уже позже, когда дядя Миша ушел в отставку, один попробовал сам заколоть кабана. Так тот, бегал потом по всей деревне, и из него хлестала кровь. До весны снег по всей округе был в крови, даже милиция приезжала – кто-то заявил, подумал, что убийство. Другой - задумал из ружья в голову. А у кабана лоб крепкий и пуля рикошетом пошла. Сначала никто ничего не понял, и было тихо. Потом из сортира во дворе выскочила очумевшая от страха и белая как смерть хозяйка, стала кричать и показывать, какая дырка в двери нужника. Чудом осталась цела.
Так вот, после того как кабана заколют, его обычно заваливают соломой и поджигают, чтобы осмолить, и чтобы был у сала приятный запах. А в конце уже смолят паяльными лампами, обливают кипятком, моют, скребут ножами и уже после этого накрывают тушу попоной и почему-то зовут всех детей, кто рядом, сесть и посидеть немного сверху. Но самый коронный номер - когда дядя Миша делал разрез, брал металлическую кружку и запускал руку внутрь туши, вытаскивал кружку полную крови и выпивал ее. Красная от крови волосатая рука протиралась тряпкой и «операция» продолжалась. Дядя Миша умер только недавно - прямо за столом. Позвал друга Николая резать кроля, после этого сели за стол покушать, там же он и отдал богу душу.
Сейчас скотину никто уже почти не держит. Все едут на рынок и покупают там сало. Свиней выращивают на комплексах, кормят их чем-то там по науке - чтоб быстро росли, а сало такое, что не угрызешь – твердое как подошва и никакого тебе вкуса. Жрут они это сало у себя на их свадьбах и не знают, какая была раньше свiжина, когда кабанчика кололи, какой это был праздник. Никакая теперешняя свадьба не сравнится.
Вообще, сравнивая ту жизнью с теперешней, Серега часто думал, кому же все это нужно было, чтобы люди перестали радоваться. Старики говорят, что так же точно было и при немцах. Все сидели дома и боялись выходить без нужды. Теперь тоже вечером мало кто выходит. Все прячутся в своих домах и пялятся в телевизор. А новая власть, что все это устроила, колхозную землю присвоили и перераспродали каким-то москвичам. ПТУ, где поначалу Серега учился, закрыли и сказали, что если кто хочет, пусть едет куда-то за 100 километров продолжать учебу. Осталось бы все по старому, может и выучился бы он на тракториста, стал бы ходить на работу, как отец. Но что об этом теперь...
Понаехали в деревню кто с севера, кто с юга, кто с деньгами, кто без. Понастроили себе домов, живут чужаками. Раньше за деревней было пшеничное поле, колхозный яблоневый сад. Теперь на этом месте поселок этих пришлых. Живут лучше местных, чем-то занимаются в городе, торгуют на рынках. А в деревне – одни старики доживают. Кто из молодых остался и не сбежал в город, сильно поменялись – тоже стали как чужие. Работу найти невозможно, поэтому за копейку удавятся. А если что лежит без догляду, – обязательно упрут. Раньше, правда, тоже воровали, но только у колхоза. Теперь – друг у друга. Один приезжий купил дом, пожил какое-то время и уехал на месяц в Казахстан забрать семью, перевезти вещи. Так за этот месяц дом растащили: кто двери унес, кто окна, кто поднял пол и перестелил себе. Приехал хозяин, а жить негде – уже стены начали по кирпичику разбирать. А там, в Казахстане, он все продал и теперь с семьей некуда податься и вещи на улице. Снял угол, какой-то сарай, и достраивает дом, пока холодно не стало. Вот такая история.
И злые все стали – как собаки. Есть в деревне один дядя Вася – тихий такой мужик, всю жизнь шофером в колхозе работал, а теперь на пенсии. Держит чуть не единственную на улице корову и бычка выращивает на мясо – у него семья большая. Сам маленький, скрюченный – одни морщины, пашет целыми днями. Ну, возьми та его корова и случайно нагадь возле двора соседей. Так соседка собрала все в ведро, принесла и вывалила Василию прямо под крыльцо. Его дома не было – так она на огород, да с вилами. А у того коса – пол деревни собралось смотреть, как гладиаторы рубятся. Соседка - баба мощная, бросила вилы, схватила бедного Ивана за шкирку, поволокла к крыльцу, да мордой - прямо в говно... Ему жутко стыдно было, и он потом оправдывался, что, мол, не сопротивлялся только из-за того, что соседка Тося - сердечница.
С дядей Васей вообще часто происходят интересные случаи. Вот, например, такой.
Решил дядя Вася забить у себя во дворе быка. Привязал его к дереву и вместе с сыном Сашкой - Сашка это тот, что купил камаза, он такой же мелкий как отец - стали бить быка кувалдой в голову. Дядя Вася был с бодуна и ему край нужно было поправиться, потому что в руке нет твердости и глаза искажают прицел. Но баба Груня - жена дяди Васи - наотрез отказалась давать, пока тот не закончит дело: "Покы ны вбьешь – нiчого нэ получишь!" Как оказалось, сделала она это напрасно… Вот они по очереди били и били быка, да все не точно. Тому это дело надоело, он отвязался и стал гонять все семейство по двору – прямо какая-то коррида получилась...
Другой раз этот же Василий пахал свой огород трактором и случайно захватил чужой соседской земли. Что тут началось! Эта ж соседка - Тося - кинулась под плуг и стала руками выгребать землю обратно – за межу. Оно-то и ее понять можно – каждый комок своей земли за всю жизнь руками испробован. Огород - кормилец и без него сейчас не прожить.
Тося тоже много чудит, но тут ей не повезло - с другой стороны появился новый сосед, тот что из приезжих. Он жил раньше где-то далеко и работал главврачем в военной психушке. Сам тоже придурковатый, но всех в деревне разводит и любит потолковать, наблюдая над пациентом. Все местные его считают чудаком, а некоторые - идиотом. А Тося, понятно, скандальная баба. Она всегда со всеми ругается, а тем более, с соседями. Как только возник первый повод, она набросилась с бранью на соседа, а дело было в огороде, на виду у всех. Викентий Карлович, не долго думая, подошел к ней и со всего размаха дал кулаком в лицо. Тося остолбенела. Никто и никогда не позволял себе такого с ней, даже муж Степа – тракторист, который приходил с работы вечно весь измазанный в солярке и умер, бедный, рано. Она тут же успокоилась, пошла домой и долго не могла понять, что произошло. Видимо в той психушке Викентием Карловичем не раз был испробован такой способ усмирения буйных.
Когда же сын Викентия Карловича стал вести себя грубо с соседом, а сосед с другой стороны от Викентия Карловича – Петя, внук тот самого Дяди Миши, - вся деревня знает, что немецкий нож Дяди Миши хранится теперь у Пети, не долго думая пригрозил, что церемонится, как Тося, не собирается и сделал вид, что пошел доставать нож. На это Викентий Карлович тут же ответил, что у сына есть справка и что его уронили в детстве… Ну и сволочь же этот Викентий Карлович. После переселения он поначалу стал активно обрабатывать огород, но через несколько лет энтузиазм его покинул и теперь все большую часть огорода занимает клевер - чтобы не рос бурьян. У нас теперь так многие делают, ведь работать в огороде становится некому. В сильно засушливый год Викентий Карлович один, как дурак, поливал на огороде картошку, а она все равно выросла мелкая. Набрался с горя и ходил, держался за забор, чтобы не упасть. Это с ним сейчас часто происходит. Потерял веру человек …
Часто вспоминал Серега и прежние снежные зимы. Теперь зимой ему – сущий ад. В сарае холодно, и когда сильные морозы он все-таки в доме ночует. Но попробуй целый день просидеть дома. Мать, как оторвется от телевизора, так тут же пилить и попрекать. Вот и выходит он погулять на мороз в старом засаленном кожушке, что остался от отца. Плохо на улице зимой, народу не особенно, работы почти никакой, если только ни помрет кто-то из своих – местных. Тогда можно поучаствовать и согреться на поминках.
Раньше зимами, особенно в каникулы, пацаны только и делали, что играли в хоккей, катались с горки на санках и лыжах. Откуда только бралось столько народу, и никакой мороз не мог прогнать с улицы. Сейчас же молодежь, когда зимой холодно, в основном дома - возле компьютера, или соберутся толпой возле магазина - пьют пиво, курят и мимо пройти страшно. Там Витек после них и шприцы находил. Его один раз просто так - ради забавы побили, порвали ему его мешок, и он потом с мокрыми штанами через всю деревню шел по морозу домой.
Иногда думал Серега, что могли быть и у него дети, как у его сестры. Мечтал о том, чтобы он стал делать, как-бы должен был, вести себя с ними. Наверное, вот так, как сейчас, он не смог бы жить, а стал бы, как раньше его отец, работать и деньги домой приносить. Но как увидит он тех, кто шляются по улицам, начинает думать, что вот ведь у них и родители вроде - не ему чета, некоторые работают, есть свои дома. А дети все равно такие, что страшно, что будет и кто из них получится. Может оно и лучше одному сгинуть, чем такую же судьбу дать еще кому-нибудь, чтобы мучились. Да и кто согласится теперь с таким как он детей заводить. Нет, это все не про него…
«Так и выходит по всему, - думал Серега, что, возможно, правильная жизнь у него складывается. Может и не время сейчас для жизни-то человеческой? Тот, который к старушке из Москвы приезжает, говорит, что в Америке считают, что 140 миллионов человек – много для России, хватит и 20-ти, чтобы обслуживать нефтяные скважины и рудники. А раз он - Серега, понятно, не из этих 20 миллионов, видимо все, что происходит с ним, может оказаться и не случайно, и, может быть, это определено ни как-нибудь и где-нибудь, а специально аж там - далеко в Америке, чтобы он, Витек и многие другие жили бы у нас вот так, как живут сейчас. Когда Серега думал про это, ему почему-то становилось легче, ведь вроде получается, что не он сам виноват в том, что такой. Очень даже может быть, что другая жизнь для него и невозможна вовсе…».
Вот так по обыкновению поразмыслив всласть, вышел Серега из своего убежища на улицу и заглянул в родительский дом. Там – никого, и на столе ничего не оставили поесть – видать забыли. Ведь сейчас в огороде много работы и мать старушка возится там с раннего утра. Взял Серега ковш, попил воды, покурил натощак и не спеша пошел к магазину.