«…Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, изродительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь…»
Ф.М. Достоевский, «Братья Карамазовы»
Жили-были трое братьев. Отец и мать мечтали, что дети вырастут, обзаведутся семьями и будут жить вместе с родителями или неподалеку.
Но случилось иначе: старший остался на Украине после окончания института, средний эмигрировал в Америку, а младший, хотя и не стал иностранцем, покинул родительский дом и умотал за тысячу километров.
Отца уже давно нет, а мать живет одна в той же деревне, где родилась.
Как ни уговаривают ее сыновья уехать в город, не соглашается.
В свои 83 сама управляется с хозяйством, да еще пытается в огороде копаться.
Дети не забывают, заботятся. Младший сын навещает часто, приезжает невестка из Харькова, чтобы помочь.
Но в основном теперь она одна - редко приходится ей видеть своих мальчиков, особенно, когда они вместе, как раньше.
Бывает стоит, на ночь глядя, и молится за них перед образом - прикрепленным к стене листком календаря с изображением иконы Божьей матери.
Молится за старшего сына. Всегда переживала за него больше, чем за других. В молодости был повесой и очень любил компании, где много веселых развязных парней и от всех пахнет вином и сигаретами. Теперь на пенсии, начались проблемы со здоровьем.
За среднего сына молится, который уж совсем редко - один раз в год, приезжает к ней всего на несколько дней. У него хорошая семья, но мать любит говорить, что «сынок там совсем один, что все там чужое, что ему трудно, и что никто его бедного не пожалеет….». Беспокоится каждый раз, когда по телевизору объявят, что в Америке опять тайфун или теракт.
Молится мать и за младшего сына, ведь жизнь в Москве сейчас почти как в Нью-Йорке: то дома взвывают, то метро, а то и заложников берут. Спрашивает по телефону или когда видятся: «Ну как вы там?». А он, как всегда, что бы там ни было, бодренько отвечает: «Нормально». На что она, как обычно, с недоверием ворчит: «Да у тебя всегда все нормально…».
Звала своих сыновей обычно ласково, всех одинаково - «сынок», и уже давно братья, подражая матери, в шутку только так друг к другу и обращаются. Со стороны это выглядит забавно, а некоторых вводит в изумление, когда один лысый седой солидный мужчина, разговаривая с другим таким же, называет его снисходительно «сынок».
Очень редко встречаются теперь сынки. Звонят иногда друг другу.
Если бы раньше сказал кто, что так будет, не поверили бы.
Впрочем, в нашей сегодняшней действительности это можно считать уже нормальным. Вместе с новым жизненным укладом растет отчуждение: люди воюют за место под солнцем, пытаясь вписаться в реалии, завидуют. С приходом власти денег фраза «человек человеку – волк» для очень многих перестала быть метафорой. И что тут поделаешь - меньше стали общаться и понимать друг друга даже родные люди.
Но ведь все мы по сути своей не изменились. Как прежде хотим понимания и сочувствия, любви и ласки.
И когда кончается «запас нежности», а жизнь бьет и ломает, на помощь приходят милые и близкие сердцу воспоминания детства.
Вот и сынки теперь часто вспоминают о своем детстве и родительском доме, дарившем так много нежности и тепла его маленьким обитателям. В нем происходили всегда забавные и часто смешные истории.
И хотя сейчас уже трудно отделить то, что запомнилось по рассказам родителей от того, что было собственным опытом, воспоминания эти и есть то самое чудесное лекарство, которое сегодня лечит издалека, а иногда даже спасает.
В те далекие времена всегда рядом со своими мальчиками была мама, потому что единственной ее «профессией» и заботой был семейный очаг. На ней держалось все: воспитание и учеба, готовка, стирка.
Мужа постоянно переводили по работе из района в район, и каждый такой переезд она выносила на своих плечах, обустраивалась на новом месте, заводила хозяйство.
Мама никогда не сидела без дела. То колит в сарае огромные глыбы угля, чтобы топить печь, молодая еще совсем с марлевой повязкой на лице, испачканной угольной пылью. То поднимает и ставит на огонь тяжеленную выварку с бельем, а воду из колодца носит и греет в дровяном титане, чтобы мальчики и муж могли искупаться вечером. Колоть дрова – тоже ее забота….
Сначала жили с мужем практически в поле, на каком-то хуторе. Он вечно на работе. Возился с тракторами и разными железками - был тогда главным инженером МТС.
Сынки вспоминают, как родители иногда ругались из-за того, что отец периодически оставлял семью без зарплаты. Покупал за свои деньги запчасти для техники, особенно когда посевная или уборочная начинались, и любой ценой нужно было выпустить технику в поле. Выручала картошка, что росла в огороде, а то хоть голодай.
Но заботы о хозяйстве были лишь небольшой частью тылового обеспечения семьи.
Трое маленьких детишек постоянно нуждались во внимании, тем более что некоторые из них были на редкость шустрыми и доставляли кучу хлопот.
На все четыре стороны от хутора было чистое поле, а потому матери частенько приходилось отправляться на розыски своих пацанов.
Однажды старшего, ему было тогда шесть лет, угораздило запереться в сортире. Заведение было в безлюдном месте, а вертушка, возьми да повернись за ним сама собою – вот и закрыло ребенка.
Кричал долго, но никто не слышал. Просидел там полдня. И уже когда начало смеркаться, пошла мать на розыски с двумя детьми на руках в поле. Еле отыскала! Сильно перепугались тогда и мать и сын.
И младший, когда только ходить начал, убежал однажды на старое кладбище тракторов. Как он залез высоко-высоко на огромный комбайн, никто потом понять не мог. Сидит там и «рулит», воображая, что в поле работает. Вот и полезла мать туда спасать «механизатора», боясь, что тот испугается, начнет убегать и свалится – много страха натерпелась...
Сегодня эти случаи кажутся смешными и забавным.
Так часто бывает, что на первый взгляд – страх, ужас и огорчение, а потом, вслед за избавлением,- радость и веселье.
Вот однажды старший сынок вернулся с хоккея, а на лбу шишка с куриное яйцо. Сильно перепугал всех. Как мать металась и не знала бедная куда бежать, чем помочь сыну. А он стоит такой растерянный и смешной посреди кухни с шапкой в руке и со своей шишкой, и баба Надя - соседка, успокаивает мать: «Та що ты так умираешь… как на собаке заживе - ничо яму не будя» и руками пытается вправить шишку обратно…
Особенной «отвагой» отличались в детстве старший и младший. Вечно что-то с ними происходило. У старшего, правда, было все по «серьезному» – он же старший.
Сидит как-то он в компании сопливых малолеток и рассуждает о том, что наверное, пойдет учиться в медицинский, а потому хочет отрезать себе большой палец на руке ради интереса. Те смотрят и боятся, что вот возьмет сейчас… и отрежет. А ведь действительно в медицинский пошел. И доктором стал хорошим. Что хирург из него получится, было видно еще по тому, как он бывало рыбу ест. У всех на тарелке кавардак, а он так съест, что скелет целым остается.
Когда он учился в медицинском, привез как-то с собой из Харькова домой на выходные друзей-негров – это уже когда в городе жили. До того случая негров живьем там никто не видел, поэтому ребята со всей округи сбежались и глазели на них, а потом почему-то стали скандировать: «Свободу и независимость Африке!».
Мать их накормила, напоила. Когда же гости спать пошли, а они были черней угля, она сильно волновалась за то, что белоснежные простыни не отстираются потом. А утром никак не могла скрыть удивление – простыни совсем чистые и не помятые, как будто на них и не спал никто вовсе…
Зато благодаря гостям дома были пластинки и музыка разная, какой тогда мало кто мог похвастать. И рубашку они подарили сынку африканскую - зеленая такая с разводами, а он ее потом младшему брату отдал. Тот долго в ней красовался, удивляя всех.
Вокруг старшего была всегда компания. В той компании мальчики и девочки вели «современный» образ жизни: курили, выпивали, увлекались танцами. Наркотиков тогда еще не было в свободном доступе, к счастью. Старший был красавцем, нравился девочкам, и всегда вел себя интригующе, как сейчас бы сказали «понтовался». Его вообще все сильно уважали.
Один раз младший в школьном дворе мяч гонял с такой же шпаной, как сам. Пришли какие-то парни на бандитов похожие и отняли мяч. На просьбу отдать его показали нож и стали забавляться над тем как мальчишка заливается слезами от страха. И тут появился БРАТ. Он не был взрослее обидчиков, но те перед ним почему-то тут же принялись извиняться и заискивать. Видимо, компания старшего была «в авторитете». Какая же гордость охватила тогда младшего! Вот что значит СТАРШИЙ БРАТ!
Но что интересно, сынки не помнят случая, чтобы старший хотя бы раз продемонстрировал им свою силу и превосходство. А ведь он на 6 лет был старше.
Он не вмешался даже тогда, когда мать, «взывая к отмщению», просила его отлупить младшего за то, что тот ради интереса взял и порезал ножницами тяжелую толстую штору, что висела в гостиной. Не совсем, правда, порезал, а так сантиметров на пять – интересно было, как режется такой материал. Если «хирург» хотел себе палец отрезать, то этот, видимо, должен был стать инженером-исследователем. Удивительно, но именно им он и стал, когда вырос. Кто после этого скажет, что сложно определить наклонности ребенка еще в детстве. Правда, «исследователь» получил тогда свое. Обычно мать делала это мокрой половой тряпкой…
А еще младший, подражая старшему, хотел нравиться девочкам. Как-то лет в пять он пришел к матери и стал просить, чтобы она выдала ему «новую рубашку и новые штаны». К соседке напротив приехала внучка – городская девочка с большими белыми бантами на голове. Прислонившись к соседскому забору, он сначала все глаза сломал, наблюдая в щель, а потом пошел просить у матери одежду, чтобы выглядеть подходяще. Майка и шорты никак не соответствовали случаю и не годились для знакомства. Мать все в окно видела и переживала за «влюбленного», но рубашку и штаны не дала – было лето и к школе еще не купили тогда новые штаны. Над этим случаем долго потом шутили братья и весело дразнились: «Сынок влюбился!».
Но не всегда младший был так благодушно настроен. Когда ему хотелось выпить ситро или поесть мороженное, а эти вещи были в то время почему-то необыкновенно вкусными, он был способен на решительные действия и даже шантаж.
Как-то в очередной раз, не допросившись денег, он стал сыпать песок и камешки в вентиляционную трубу, что шла из подвала, где был погреб.
Там в это время хозяйствовала мать с бабой Надей, пришедшей помочь перебрать картошку. Когда две несчастные женщины услышали, что сверху что-то сыпется, они подумали, что погреб рушится, стали причитать и прощаться.
Баба Надя рассказывала потом, что Мать воскликнула: «Бедные деточки мои!….». Даже в тот момент она думала не о том, что погибает, а о своих сынках - как они без нее жить будут.
Но этим дело не кончилось. Когда они стали выбираться по лестнице наверх «вымогатель» преградил путь к отступлению, бросая песок и камни на лестницу.
Баба Надя первая сообразила, в чем дело, и вступила в дипломатические переговоры, которые к взаимному удовлетворению закончились вожделенным ситро и мороженным.
Тогда мать не стала наказывать сына. Очень была рада, что погреб не валится, что жива, и что, слава Богу, все по-прежнему хорошо.
Тот замечательный день оказался богат на приключения. Младший и средний пошли на добытые столь необычным путем деньги купить сладостей. И на обратном пути средний, неся в руках две бутылки, соскользнул вдруг в глубокую колею, размытую дождем. Бултыхаясь по самую шею в грязной воде и держа над головой на вытянутых руках самое ценное, он вопил: «Ситро, ситро…!».
Почему дети в то время так любили ситро? И что такого было в этом эпизоде, что его теперь на протяжении всей жизни сынки с удовольствием вспоминают. Впрочем, такого вкуса лимонада, как тогда, сегодня уже не встретишь…
Нужно отметить, что средний в детстве был самым рассудительным из всех сынков. Несмотря на то, что он был старше самого младшего всего на год и четыре месяца, вел себя как взрослый, и даже мог выступить иногда с осуждением «образа жизни» старшего брата.
Родители считали его не только умным, но и ответственным, поэтому доверяли кое-что в вопросах снабжения дома разными продуктами. Раньше это иногда поручали старшему, но после того как он однажды недонес до дома пряники, купленные по просьбе матери, - скормил их по дороге собакам, стало понятно, что доверять ему такие вещи не следует. Впоследствии только средний сынок обеспечивал поход в магазин с непременным соблюдением бюджетной дисциплины и никогда не нарушал целевого характера выделенных средств. За это мать с уважением называла его «снабженцем».
В то время ответственные и пунктуальные снабженцы были очень нужны семье. Хрущев так обустроил жизнь страны, что даже очереди за хлебом появились. Сынок иногда возвращался из магазина ни с чем. Говорил, что не досталось хлеба, поскольку его весь по распоряжению районной власти отдали детским садам и больницам. А самым главным начальником районной власти тогда был никто иной как отец. Приходил он домой и интересовался, почему хлеба на столе нет. И узнавал от матери, что это его рук дело.
Как и у двух его братьев, у среднего тоже были свои странности. Ему очень нравилось, когда в доме меняется обстановка. Часто по его прихоти вся семья во главе с мамой двигала из угла в угол нехитрый набор мебели.
И если что-либо делалось вопреки его воле, тут же обижался по-взрослому, а один раз даже пригрозил, что уйдет из дома. Было ему тогда лет семь. Правда, отец в тот раз проявил характер и скомандовал: «Иди!». Сынок медленно начал собирать вещи, складывая их в школьный портфельчик. А мать умоляла, чтобы пожалели мальчика. Вышел тогда сынок в темноту со своим нехитрым скарбом, а все домашние сидели и гадали, что же будет дальше. Однако дело кончилось тем, что мать в тот раз добилась реабилитации. Посидел он под окнами дома в темноте минут 10, и отец разрешил позвать отшельника обратно, чтобы не простудился, а то ведь хоть и лето на дворе, по вечерам холодно - приближалась осень.
Но не только своих детей вот так могла защитить мать. Она, обычно мягкая, сердобольная и смиренная, в критической ситуации, когда речь шла о благополучии родных людей, могла повести себя совершенно непредсказуемо.
Один такой случай вспоминают даже десятки лет спустя бывшие сослуживцы отца.
Было это, когда уже переехали жить в город. Самый главный начальник установил правило: все праздники, выходные тоже считались праздниками, руководство с женами собирается за накрытым столом и отмечает. Отец и мать попали в эту славную компанию тоже. Было принято также за выпивкой и закуской обсуждать дела, проводить «профилактику против гриппа», то есть воспитательную работу. И вот однажды во время одного такого застолья самый главный стал воспитывать отца. Долго измывался и демонстрировал свою власть, а тот сидел понуро и пытался оправдываться, даже извинялся за что-то. Мать слушала-слушала все это, а потом встала и говорит отцу: «Ну что ты сидишь, голову повесил..– смотреть противно! Разве у тебя нет специальности, рук нет? Разве мы останемся без куска хлеба? Чего ты так унижаешься перед ним. Пойдем отсюда!». Отца не уволили тогда, а еще больше стали уважать за то, что жена такая, что способна защищать мужа.
Вообще работа отца была такой, что дома его сынкам не хватало. Они его видели поздно по вечерам и по воскресеньям, ведь субботы тоже были у него рабочие.
Сынки помнят эти бесконечные ожидания отца с работы, когда он вечно занятый появлялся дома за полночь.
Вечерами, чтобы скоротать время ходили вместе с мамой к соседям «на телевизор» - в поселке телевизор был только у них. А ближе к ночи ложились мальчики вместе с мамой в родительскую кровать, и начинала она им читать самые разные книжки, иногда стихи читала наизусть - много стихов знала, особенно Пушкина. Сама же периодически поглядывала на маленькие кругленькие часики, что на руке. Сынки и сейчас помнят те часики.
А когда наскучат стихи и книжки, станет мама про войну рассказывать. В то время она была одиннадцатилетним ребенком. За окном ночь, а мама рассказывает: «… Стояли тогда в деревне по дворам немецкие танки Тигры - готовились к битве на Курской дуге. Танкисты все в черной форме и с черепами на шевронах…». Страшно было слушать ее рассказы про войну и про то, как после битвы на Прохоровском поле бежали через деревню разбитые отступающие немцы – обгорелые в изорванной одежде…
Но самым удивительным из рассказов мамы про войну было то, что немцы оказывается, хоть и были фашисты и враги, точно так же, как наши солдаты, скучали по детям, оставленным далеко дома. Те, что были на постое в их доме, говорили родителям мамы, что девочка (мама) очень похожа на маленькую немку, и один из них, у него в Германии маленькая дочь осталась, отправляясь на знаменитое танковое сражение, прощаясь и глядя на нее, плакал…
Слушали сынки такие истории, лежа рядом с мамой, и засыпали иногда, так и не дождавшись отца. Но в конце концов за окнами слышался шум подъезжающей машины. И тогда тот, кто еще не успел уснуть, вставал и гасил свет, чтобы лучше было видно в окно, действительно ли это он приехал.
А отец, видимо, не понимал, как переживают за него и даже любил иногда по-своему подшутить над женой, если это вообще можно было назвать шуткой. Однажды поехав с мужиками на охоту, решили «развлечься» - повесили на ветки свои шапки и начали палить из ружей, упражняясь в меткости. Отец вообще никогда не стрелял в зверей.
Вот в такой простреленной со всех сторон шляпе пришел однажды отец домой, да еще голову забинтовал и для правдоподобности бинты перепачкал кровью убитого кабана. Явился и стоит на пороге, покачиваясь.
Невозможно представить, что думала в ту минуту женщина, панически боявшаяся потерять мужа, не представлявшая себе, как без него сможет одна прожить и поднять троих детей.
Впоследствии оказалось, что мама не зря боялась. Работа у отца такая была, что все время на машине в разъездах по районам в любую погоду, днем и ночью. Несколько раз попадал в серьезные аварии, а в одной, самой последней, погиб. Правда, сынки были уже взрослые тогда….
Воспоминания далекого детства всегда связаны с родительским домом и самыми близкими людьми.
Сынки помнят, какая красивая была у них мама, какая добрая.
Она всегда очень нравилась мужчинам. Отец вечно на работе. И находились такие, что набирались наглости встретиться ей где-нибудь на дороге с цветами. Один такой любил ее со школьной скамьи и никак не мог смириться с тем, что ему не отвечают взаимностью. В отчаянии он даже бросил ей букет полевых цветов прямо в лицо.
Имела мама прекрасный голос. И если бы училась пению, то наверняка стала бы певицей. В кампании всегда считали за счастье, когда она соглашалась спеть «..из далека долго, течет река Волга…», или «оренбургский пуховый платок».
Но самыми светлыми и дорогими для сынков качествами мамы были ее бесконечная доброта и непосредственность. В доме даже домашних кур-несушек никто не смел резать. Все они, вырастая с цыплят, умирали от старости, и с именем. Они даже иногда спасались бегством от петухов, прыгая маме прямо в руки.
А как светились ее глаза, как по-детски радовалась, когда вместе с сыновьями запускала змея, участвовала в играх…
Мама у сынков, слава Богу, жива. И все знают истину- пока это так, они сами дети.
И еще. Пока живы вынесенные из родительского дома воспоминания детства, мы можем рассчитывать на спасение.