Сегодня первое августа. Значит, прошло ровно три месяца, как они с Петей поженились. Три месяца пролетели, словно три дня, до краёв наполненные любовью и счастьем. А ещё сегодня выдали зарплату, и она после работы забежала на рынок и напокупала всякой вкуснятины .
Маша родилась на юге, в дружной многодетной семье, где кроме неё росли ещё четыре девочки. Они с сёстрами всегда всё делали вместе. Помогали отцу с матерью, играли, вместе пели песни. Петь она очень любила, эта любовь не прошла и с возрастом. Даже когда она приехала в Ленинград и поступила на фабрику, то и там продолжала петь . Фабричные сначала на неё шикали, мол «что распелась, делать что ли нечего?», но потом привыкли и полюбили. Даже из других цехов приходили её послушать. И он тоже пришёл ...
Он был с севера, с Баренцева моря. Оставшись сиротой, воспитывался дядькой: суровым нелюдимым мужиком. После службы в армии перебрался в Питер, устроился на фабрику наладчиком станков. Вот однажды, придя в цех, сначала услышал пение, а потом уж и увидел её. И конечно же сразу влюбился.
Пётр был высокий, под два метра, с жесткими, как солома, белыми волосами, со светлыми, словно небо севера, глазами. Он был спокойный и молчаливый, до того молчаливый, что с ним было трудно разговаривать. Ведь в разговоре участвовают как минимум двое, а ему что ни говори – никакой реакции, молчит и улыбается, и непонятно: соглашается он или наоборот не одобряет. Собеседники сначала охотно этим пользовались, разражаясь длинными монологами, но, в конце концов, уставали, начинали повторяться, путаться, теряли мысль. Наконец, осознав бессмысленность и несерьёзность своей «трескотни», замолкали, испытывая неловкость. Вскоре к Петькиной манере общаться привыкли и стали обращаться к нему исключительно по делу. Влюблённость не прибавила ему красноречия. Он встречал её после работы и молча шёл рядом, провожая до общаги. А утром наоборот, от общаги до работы. Сначала она стеснялась его молчания, но вскоре привыкла и стала болтать за двоих. И, конечно же, она пела. Вот так с песнями они и проходили зиму и весну, а три месяца назад поженились. «Как же это он тебя уболтал?» – поддевали фабричные.
«Да это я его заболтала! Спросила: Петенька, может, ты на мне женишься?»
«Ну, а он?"
«Ну, а он кивнул», - смеялась она.
Фабричный профком предоставил молодожёнам маленькую квартирку в старом фонде. Жизнь иногда так прекрасна! А сегодня у них очередная сладкая дата: три месяца вместе! И сегодня выдали зарплату!
Довольная собой с лёгким сердцем и полными сумками она уже подходила к дому, когда её остановили цыганки. Они были разодеты в разноцветные юбки, кофты, шали, но всё равно походили на стаю серых ворон. Обступив со всех сторон, они отсекли её от других прохожих, прижали к стене. Одна в монисто из серебряных монет взяла её за руку, заговорила.
- Всё вижу, красавица! Всё вижу, голубица! Любишь сильно, и тебя любят! Только вот беда, беда рядом ходит, любимого твоего стережёт. Ой, беречь его надо, а-то пропадёт, совсем пропадёт! Позолоти ручку, дорогая, всю правду расскажу, помогу твоего касатика от беды уберечь. Знаю, милая, деньги у тебя есть, но ты мне их не давай, в руке зажми крепко-крепко. Мне только одну бумажку и надо-то.
Она говорила проникновенным гортанным голосом и заглядывала в глаза. Голова Маши закружилась, мысли перепутались, сознание затуманилось, от страха за любимого сжалось сердце. Она поставила сумки, достала из кошелька деньги , протянула цыганке. Та схватила их и моментально спрятала куда-то в рукав. Другие цыганки подхватили сумки с провизией, и весь табор двинулся по направлению к Фонтанке… Через минуту Маша очнулась. Придя в себя, ужаснулась случившемуся и бросилась за ними , прося вернуть деньги. Воровка резко остановилась, грубо крикнула ей в лицо.
- Домой иди! Там твои денежки – под подушкой лежат! Ступай – ступай! А будешь приставать – порчу нашлю! Ни один мужик на тебя не позарится!
Пёстрая толпа свернула за угол. Маша, еще на что-то надеясь, бросилась к дому. Вбежав на третий этаж, дрожащей рукой отомкнула дверь , промчалась мимо мужа к кровати. Отбросила подушки. Денег не было… Слёзы брызнули из глаз, она рухнула на кровать. Муж Пётр присел рядом, осторожно перевернул и посадил её . Она, уткнувшись ему в грудь всё рассказала. Когда Пётр сквозь рыдания и всхлипы наконец разобрал в чём дело, он молча встал и вышел из квартиры, тихонько прикрыв дверь. Перепрыгивая через пять ступенек, выбежал на улицу. Огляделся. Навстречу ему шумной толпой двигались цыганки. Ястребом ворвавшись в их стаю, он схватил двух женщин за шиворот и стал трясти и крутить с такой силой, что у тех чуть не выпали золотые зубы . Остальные заголосили, замахали шалями, но подойти близко не могли: так сильно он мотал их подруг.
- Отдавай Машкины деньги! - рычал он, и его светлые глаза потемнели от гнева.
- Какой Машки? Какие деньги? – кричали цыганки.
Он не слушал. Его руки, крепко державшие их, вдруг понеслись навстречу друг другу и лишь в последний момент затормозили, смягчив «лобовое» столкновение. Но затем вновь разошлись для нового, возможно последнего для цыганок полёта. Те, страшно напуганные, согласились всё отдать. Самая старая из них дрожащей рукой полезла куда-то вглубь своих тряпок и извлекла на свет пачку банкнот, перехваченных резинкой. Он, отпустив свои жертвы, взял пачку, стал её разглядывать, о чём-то думая.
- Сколько у твоей Машки пропало? – скрипучим голосом спросила старуха. Пётр напряжёно думал. Цыганка придвинулась вплотную, заглядывая в глаза. В это время из парадной выбежала зарёванная Маша и заголосила:
- Петя, Петенька!
Цыганки, увидав её, бросились прочь, шурша пёстрыми юбками, выкрикивая гортанными голосами непонятные ругательства. Вскоре они скрылись за углом.
- Петенька! – кричала Маша, задыхаясь. – Это не те, не те цыганки! Он смущённо протянул ей пачку денег. Она очень осторожно, словно бомбу, взяла её и, сорвав резинку, пересчитала купюры. Затем испуганно и виновато посмотрела на него :
- Здесь же больше, чем было…
Он обнял её и крепко прижал к себе. Они немного постояли, а затем не спеша двинулись к Фонтанке, перешли через мост, зашли в Летний сад. Долго стояли около пруда, любуясь парой белых лебедей … Спешить было некуда
Завтра суббота, за ней воскресенье, а дальше, дальше - счастливая, спокойная, прекрасная жизнь... Так им казалось... Наступал вечер первого августа 1991 года...