Появился Кипиток на нашем лесовозе в день отплытия. Правда, о том, что он Кипиток, или Кипитуля мы узнали несколько позже. Представился он как Фёдор Фёдорович Фомкин. Невысокий, крепкий, с узко-посаженными маленькими серо-голубыми колючими глазками на лобастом лице. Заметным носом, скорой лысиной и ироничным изгибом губ он чем-то неуловимо напоминал художественного руководителя театра «Ленком».
На вид ему было заметно под сорок. Матросы его возраста в нашем хоть и старейшем (после Черноморского) пароходстве, явление не частое. Рядовой плавсостав на Севере преимущественно молодой.
Первое о чём Фёдор спросил, это не куда мы направляемся, вопрос для любого моряка естественный, а о вакансии на должность артельщика (заведующий судовым магазином в свободное от основных обязанностей время). Его просветили, что неожиданно заболевший матрос, которого он подменяет, как раз и был «артельным». Ничуть не удивившись совпадению, как будто он и сам это знал, Фёдор нетерпеливо переспросил:
- Так свободно место или нет?
Не получив от матросов вразумительного ответа, досадливо, как на переростков, искренне верящих в зубную фею, махнув рукой, Федя не распаковав вещей помчался искать старшего помощника.
После разговора со старпомом он появился с видом, какой, наверное, имел граф Алексей Григорьевич Орлов, после того, как в золу; спалил турецкий флот при Чесме.
- Артелочка-то?... Где тут у вас? – с чувством канувшего в лету «глубокого удов-летворения» спросил он у подвернувшегося ему матроса. Получив ответ, Федор плотоядно улыбнувшись довольно пробормотал:
- Теперь всё будет в «кипитуличку».
Мы ещё не вышли из Двины, как к радиотелефону позвали первого помощника (замполита). Тому едва плохо не стало. Практика замполитов на судах загранплавания в связи с новым «мЫшлением» вот-вот должна была прекратить своё паразитическое существование, а нашему старичку замполиту до пенсии полгода оставалось. Вот он грешным делом и подумал, что его вместе с лоцманом и вещами, за ненадобностью, на Pilot(е) в Архангельск-то и завернут.
Оказалось, что звонили пока по другому поводу. Замполита предупредили о необходимости персонального пригляда за неким матросом Фомкиным. Когда же первый помощник спросил что в этом Фомкине такого особенного и чего от него следует ожидать, ему коротко ответили: - «Да вы что?! Это же Кипиток!». Нашему старику замполиту опять «поплохело».
Старпом услышав эту новость только крякнул:
- Дождались б…! К нам едет Кипиток! Вернее Оне уже прибыли.
Заболевший не ко времени артельщик был моим вахтенным матросом, так что Кипиток автоматом, к вящей радости старпома и третьего помощника, становился под моё начало.
Про Кипитка на судах знали многие. Фёдора Фёдоровича Фомкина - в отделе кадров. То, что это один и тот же человек знали в первом отделе и те, кому довелось с ним работать. Ни на одном судне по причинам, которые я изложу ниже, долго он не задерживался, поэтому работал на подмене.
Родом он был откуда-то с Чукотки. Срочную служил на Краснознамённом Северном флоте, там же остался на сверхсрочную службу, окончив школу мичманов.
Отслужив контрактный срок, уволился из ВМФ. Пока длилась «подписка», работал боцманом на каботаже. Имея хороший послужной список, и что в то время немаловажно, партийный билет, без особого труда перевёлся на «загранку».
Причины «нелюбви» начальства к Кипитку особо сложной подоплёки не имели.
Бывший военный, помимо профессиональных навыков в руководстве людьми, обладающий природными качествами лидера, с незаурядным умом и независимым характером «по ту сторону баррикад»… Я и сам не чувствовал бы себя комфортно, имея в экипаже этакую «мину замедленного действия», будь я на месте капитана или старпома.
За мною же и третьим помощником матросы-рулевые были закреплены только на несение вахты. Всё остальное время они находились в непосредственном подчинении у капитана, старпома и боцмана. Так, что я из-за Кипитка особо не переживал.
Если бы неприятности состояли только в чувстве дискомфорта от присутствия на борту неформального лидера. В конце концов, на борту не XVIII век, никто «весёлого роджера» на гафель, а офицеров на рею подымать не собирается.
На всех судах, где работал Фёдор Фёдорович, команда единогласно избирала его в судовой комитет. Будучи членом партии, он естественно входил и в состав партийной судовой ячейки.
После партийных и комитетских собраний капитан, старшие офицеры и боцман выходили как после парилки. Никого и ничего не боящийся Кипиток чехвостил руководсво за любое нарушение трудового законодательства, любую несправедливость по отношению к команде.
Профессионально грамотного, по-военному исполнительного, не пьющего и не курящего члена КПСС заставить заткнуться было практически невозможно. Он и из боцманов-то ушёл, чтобы у него руки были развязаны, правда, не столько из-за этого.
Было у Кипитка помимо прочих ещё одно качество, за которое Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-Бей принял бы его в свои благодарные объятия, как хранителя и преумножателя его идейного наследия.
Схемы, при помощи которых деньги можно было добывать только что не из воздуха, выстреливались из мозга Кипитули, как мячи из теннисной пушки.
Об одном таком случае «честного» заработка он мне рассказал в одну из спокойных ночных вахт.
Говорят, что после домохозяек самые болтливые люди это моряки. Вполне возможно – пресловутый дефицит общения. Люди, ограниченные пространством судна, в длительном плавании получают одинаковую зрительную и слуховую информацию. Делиться ей между собой не имеет смысла. Представьте себе соседа по креслу в кинотеатре, который толкая вас в бок, поминутно спрашивает: «Ты это видел? Ты это слышал?». Я был свидетелем, как один мой приятель, второй механик, в «кубинском рейсе» получил замечание от первого помощника:
- Александр Вячеславович! Я заметил, что вы не всегда здороваетесь по утрам с членами экипажа.
Сашка, затравленно озираясь по сторонам, выдал:
- А зачем здороваться-то?! С кем? Мне уже мерещится, что они все у меня в каюте живут!
Поэтому иногда случается, что в море рассказывают то, о чём на берегу предпочли бы помалкивать.
Два часа утра (четыре склянки). Судно идёт на автомате, медленно поднимаясь и опускаясь на длинных, покатых волнах. Океан, закончив свои дневные дела сонно, по-стариковски, уютно бормочет за бортом. В открытый лобовой иллюминатор мягко, как из фена, задувает тёплый воздух с таким йодистым, солёным и живым запахом, который можно услышать только в дальнем открытом море. А над всем этим невообразимый звёздный купол тропиков. Половина вахты за спиной. Мы с Фёдорычем стоим у открытого «лобаша». Я слушаю, изредка переспрашивая или поддакивая, он говорит:
- Привезли мы «доски» в Италию, в какой-то южный городок, названия сейчас и не вспомню. Сколько их было-то!
Ну, так вот. Сепарации (брусья, доски, используемые для расклинивания груза с целью предотвращения его смещения) осталось «море». Я стояночную отбывал. Подходит ко мне итальянец. Показывает на бруски. Просит словом. Выбрал я ему пару подлиннее, всё равно после «двенадцатимильной» всё за борт пойдёт, отдал. Он в них вцепился, как в родные и убежал. Минут через десять возвращается. Улыбается во весь рот. Сумку мне полиэтиленовую полную вот таких апельсинов суёт,- Кипиток изобразил ладонями размер небольшой дыни, - тебе мол. Grazie signor, говорю, а сам думаю, это за два бруска-то? А у нас-то этого добра!...
Постой, amico. И рукой ему так, на все «дрова» показываю, потом на сумку. Он головой закивал, понял чертяка! Тогда я ему по часам показал, когда приезжать. Опять кивает. Сговорились. Теперь боцмана надо как-то уломать. «Наверх» соваться, смысла нет.
Переговорил с боцманом. Тот сначала ни в какую. Ну, говорю, дело твоё, а только мужикам я намекну, что ты из-за мусора их витаминов лишил, они тебе бородёнку-то подравняют.
К вечеру у кормового трюма лежали связки из сепарации, что получше.
После «нолей» к корме подкатили два пикапа-грузовичка. Ещё вечером я вахтенному «трёхе» пацану, сказал, чтоб спал крепко, во избежание, так сказать.
Боцман краном-стрелой тихонечко так, «на мягких лапах», в два захода сгрузил связки сепарации на причал. Обратными ходками забрал поддоны с коробками апельсинов.
Ребята итальянцам «дрова» в пикапы покидали, и на борт. Те ручкой сделали, и по «газам».
Словом, получилось всё в «кипитуличку».
Теперь надо было подумать, куда прибрать апельсины. На вскидку на пол тонны тянуло.Несколько коробок ко мне в артелку занесли. Остальные под полубаком пересыпали в бочки из под краски – «грузите апельсины бочками».Вышли в море. Оставшуюся сепарацию за борт побросали. Мы ведь от силы половину итальянцам отдали.
До Мурманска я подкармливал команду витаминами, но без «фанатизма». Деньги не едят. Вашему брату шиш - сами виноваты. В Мурманске таможню без проволочек прошли. Они же только по наводке шерстить начинают, сам знаешь. Ну, а там я с нужными людьми переговорил, итальянские апельсинчики влёт ушли.
Боцману с ребятишками, из тех, кто помогал «отстегнул», как водится.
В общем, я за тот рейс считай свой годовой заработок отбил. Эх! Королевство маловато…- Фёдорыч сладко потянулся. Наша вахта подходила к концу. Я тогда подумал, а ведь Кипиток-то мне, наверное, о самой безобидной из своих комбинаций поведал.
Как-то перед дневной вахтой я зашёл в столовую команды поискать в судовой библиотеке какую-нибудь книгу, чтобы почитать на досуге.
Перед кое-как принимающим сигнал телевизором сидели Кипиток и дневальная, беседуя в полголоса. На меня, похоже, они не обратили внимания. Шкаф с книгами стоял не далеко от них, поэтому volens nolens я слышал их разговор.
- Светик! А ты не хочешь денёк с косой походить? – небрежно, как бы невзначай, спросил Кипяток.
- Как с косой? – не поняла Света. Она носила короткую стрижку.
- Ну, не знаю, как вы там женщины делаете. Шпильки там, заколки всякие…
- А зачем?
- Зачем, зачем. Походишь, или нет? – Кипитку видимо не хотелось посвящать Светку в свои замыслы.
В том, что он что-то задумал, я не сомневался.
- Да ну вас Фёдор Фёдорович, глупости какие! – не сдавалась Света.
- Ну, ладно. Слушай! – разочарованно вздохнув, решился Кипиток.
- Я тут справочки навёл. Волосы за кордоном дорогого стоят. Я по нашим парикмахерским пройдусь, добуду пару кос подлинней и погуще. Мои проблемы. Вы их с буфетчицей там как-нибудь… - он неопределённо подвигал руками в воздухе. – Нацепите. Подкраситесь под масть…
- Почему это мы? Может легче косу покрасить? – Светка ещё ни на что не согла-силась, просто решила блеснуть способностью к логическому мышлению.
- Потому девонька, что это товар! А товар портить негоже,- как на ущербную умом посмотрел на неё Кипиток.
- А нас, значит, можно! – возмутилась Светка, как будто её прямо вот сейчас начнут перекрашивать.
- Да что с вами куклами станется! Задаром по пяти разов за месяц краситесь. – Возмутился Кипиток. - Ты послушай дурёха! Пока наша таможня допетрит, что мы экспорт отечественных кос наладили, ты уже на «жигулях» рассекать будешь. А ра-боты-то? – тьфу! Под косу покрасилась, час походила и всё. Дальше я сам. Всё бу-дет в «кипитуличку».
- К себе косу прицепите, хоть сто, как у узбечки! – обиделась Света, резко под-нялась, и вышла из столовой.
- Ну как тут можно работать? Такое дело губят! – увидев меня, а может, и с самого начала разговора зная о моём присутствии, возмутился Кипиток.
Наш «старик» лесовоз возвращался домой, в Архангельск. Двина уже очистилась ото льда, скоро лето.
На судно вернулся после болезни «штатный» матрос. Кипиток, к несказанной радости судового начальства списался на берег.
После того, как Кипиток потерялся из виду в постперестроечной неразберихе, о нём ходили разные, порой и вовсе невероятные слухи.
Одни говорили, что в девяностые, списавшись с флота и продав всё своё имущество, он отправился в плавание иного толка - капёрствовать в неизведанном доселе море нарождающегося отечественного бизнеса. Другие – что Кипиток принял иудаизм и эмигрировал в Израиль. А некоторые с сотворением крестного знамения и целованием нательного креста утверждали, что он женился на дочери шамана, владеет многочисленными стадами оленей и кочует по тундре, иногда подменяя тестя в камлании, когда тот переберёт грибов. Любой из этих слухов с большой степенью вероятности мог оказаться правдой.
Я ничуть не удивился бы, «всплыви» Кипитуля даже в депутатском корпусе, представителем от какой-нибудь малочисленной северной народности.