(из книги «Пробуждение»)
Дело было на масленицу.
Накануне договаривались пойти в город, на гуляния, пожевать под бодрую музычку шашлычка на пленэре, но прогулка сорвалась – ночью задул пронизывающий северо-западный ветер, нагнал свинцовых беременных туч, которые с утра не замедлили разродиться «обильными осадками смешанной фазы», как аккуратно поименовал творящееся за окном безобразие корректный Гидромет. А если говорить по-нашему, по-простому, то «свистало» с неба проливным снегом пополам с дождём. Или дождём пополам со снегом, это уж как кому будет угодно. В такую погоду, как говорится, хороший хозяин и собаку на двор не выгонит, так что от пожирания непрожаренных шашлыков единогласно решено было отказаться, и Севрюгин, впервые за всё время их с Жанной Михайловной знакомства (а знакомству этому на тот момент исполнилось уже, почитай, два месяца), был приглашён к своей будущей супруге домой.
Обитали тогда Жанка с Юлькой в квартире какого-то своего дальнего родственника – капитана торгового флота, на время очередного длительного плавания сердобольно пустившего в свою крохотную «двушку» в самом конце проспекта Энгельса (практически уже в пригороде) приехавшую в северную столицу на зиму глядя, отчаянную мать-одиночку.
Трёхлетняя Юлька, оказавшаяся этаким белокурым ангелочком, незнакомого дядю встретила поначалу неприветливо, прячась за мамкиной спиной и настороженно поблёскивая оттуда голубыми озёрцами своих, чреватых обильными водопадами, глаз, но, приняв из рук «дяди Толи» симпатичного плюшевого зайца, тут же и оттаяла; голубые озёрца восторженно распахнулись вширь, и спустя каких-нибудь пять минут доверчивый ребёнок уже по-хозяйски восседал на «дядитоликовых» коленях, самозабвенно играясь вновь подаренной игрушкой и потешно лопоча что-то своё – непереводимо-детское.
Было по-домашнему уютно. По окнам косо хлестала «смешанная фаза». Несущийся с Финского залива ветер тонко выл в оконных щелях и яростно мотал обледенелые верхушки деревьев. А в доме было тепло, празднично и чуть-чуть чадно от свежеиспечённых блинов. Жанка – в цветастом передничке поверх своего лучшего платья – хлопотала по дому, наводя последний «марафет»; Севрюгин, на тот момент так ещё до конца и не очухавшийся после своих шикотанских кошмаров, блаженствовал, развалившись в уютнейшем капитанском кресле.
За стол сели тоже втроём: Толик и Жанка – напротив друг друга, Юлька – на своём высоком детском стульчике – сбоку, как большая. Центр стола украшала здоровенная стопка духмяных, маслянисто поблескивающих блинов, над которыми Жанка трудилась всё утро. Расстаралась она и другими вкусностями, умудрившись при совершенно пустых магазинах и регулярных задержках с выдачей зарплаты (вот ведь времена были – не дай бог никому!) накрыть вполне приличную праздничную «поляну». Толик присовокупил к хозяйскому разнообразию добытый по случаю и принесённый с собой в качестве основного аргумента ухаживания, очень даже неплохой «Чинзано Бьянко» и в довесок к нему – баночку красной икры, беззастенчиво «стыренную» из родительского холодильника. За столом было весело и вкусно. Много шутили. Юлька, мгновенно извазюкавшаяся от уха и до уха, трещала без умолку. Раскрасневшаяся от вина Жанка пыталась её урезонивать и всё подкладывала и подкладывала гостю на тарелку свои разнообразные разносолы. Проголодавшийся Толик (час на метро, переполненный автобус плюс затяжная пробежка под ледяным дождём), приняв ударную дозу ароматного вермута и ураганом пройдясь по закускам, в конце концов малость подуспокоился и сосредоточился на блинах.
Умыкнув из стопки очередной ароматный лоснящийся, всё ещё чуток парящий, поджаристо-ноздреватый кружок, он неспеша разложил его у себя на тарелке, обильно смазал сметаной и, вычертив по блинному диаметру зернистую икряную дорожку, аккуратно свернул блин в трубочку. После чего, ухватив блин сверху рукой и придерживая снизу вилкой, сильно подавшись вперёд и наклонившись над тарелкой, засунул трубочку одним концом в рот и, отхватив чуть ли не половину, принялся сосредоточенно жевать, жмурясь, посапывая, почмокивая и разве что только не постанывая от наслаждения (жив, жив был ещё – неотвязно стоял за спиной – дистрофийный шикотанский призрак с круглыми вечноголодными глазами!).
– Дя Толя!.. – отвлёк Севрюгина от сладостного гастрономического процесса тонкий детский голосок.
– М-м?.. – не отрываясь от блина, с набитым до отметки «full-back» ртом, скосил Толик глаза на Юльку.
– Дя Толя... – ребёнок смотрел на него строго и озабоченно. – Дя Толя, ты, када кусАес, у тебя с длугой столоны выпадает!..