…Он открыл глаза, и первое, что увидел сквозь замирающую дрёму едва распахнувшихся ресниц, – удивительную игру солнечных бликов на противоположной стене. Словно из далёкого детства озорно подмигнули вдруг блуждающие огоньки на поверхности реки в черте городского пляжа. Окончательно встряхнувшись от сна, он встал, сладко потянулся и, не одеваясь, вышел на балкон.
Короткая июльская ночь прошла. Часы показывали всего лишь без четверти пять, но рассвет уже вовсю господствовал над утопающими в зелени дворами и скверами пробуждающегося микрорайона. Лёгкий предутренний ветерок нерешительно заигрывал с листвой полусонных деревьев, зевающие в рукав дворники слабо шаркали кудлатыми мётлами по асфальту оживающих тротуаров, редкие прохожие озабоченно торопились куда-то по своим делам. На бледно-голубом небе воздушные, почти прозрачные облака, подсвеченные золотисто-розовыми отблесками пробивающихся из-за леса солнечных лучей, застыли гигантскими веерами разметавшихся причудливых всполохов, будто распустившиеся крылья нежных фламинго перед отрывом от водной глади…
Он уже не мог спать. В такое утро, в такой день, который к вечеру обязательно должен был закончиться встречей с той, чьё ласковое имя он много раз повторил даже во сне, – было бы грешно безмятежно проваляться в постели. Душа рвалась на волю: к цветам, кустам, деревьям, облакам и солнцу, а сердце трепетно выстукивало самые сокровенные, самые дорогие слова для неё, для этой женщины, что последние дни занимала все его чувства и помыслы.
Наскоро умывшись и переодевшись, он вышел из квартиры, гулко прошагал по ещё не растревоженному коридору и под взбудораженное, недовольное ворчание встрепенувшегося от ночной передышки лифта спустился вниз. Пропитанный влажной прохладой утренний воздух был переполнен счастливым и дружным гомоном одуревших от радости ощущения нового дня неутомимых пернатых и испускал по всей округе такие разнообразные и пьянящие ароматы, что с непривычки кружилась голова. Казалось, всё живое с самозабвением и нескрываемым восторгом, со всей стастностью рвущейся на части плоти предалось лишь одному значительному событию сегодняшнего утра – многоголосому и жезнерадостному гимну, восхваляющему пробуждение природы…
Улыбка не сходила с его губ. Не разбирая дороги, словно пьяный, бесцельно петлял он по каким-то полузаброшенным закоулкам, мысленно вновь и вновь прокручивая телефонный разговор с ней, из которого отчётливо понял, что их предстоящее рандеву отнюдь ей не в тягость. А, возможно, и сам он для неё совсем не безразличен.
На одной тенистой аллейке, около ветхого заборчика, наткнулся он на раскидистый куст колючего шиповника, нежно благоухающего ярко-малиновыми плафонами распустившихся бутонов. Не обращая внимания на пронзительные укусы впивающихся в пальцы колючек, машинально сорвал несколько цветков и, с наслаждением вдыхая их благоговейный, неповторимый "парфюм", счастливый, побрёл дальше.
В соседнем дворе, куда произвольно вывела его праздно настроенная "кривая", около одинокой скамейки, дремавшей рядом с малоприметным подъездом, неожиданно бросился ему в глаза пышно цветущий куст жасмина. Аккуратные шапочки распахнувшихся соцветий так густо облепили буйное нагромождение ветвей, что, казалось, на куст специально кто-то сверху донизу, словно в диком помешательстве, накидал, сколько мог, обрывков из бесформенных клочков медицинской ваты.
У жасмина был совсем иной запах. Не такой густой и сладковато-приторный, как у шиповника. Однако сами нежно-белые, с кремовым отливом, гроздья цветов казались, безусловно, привлекательнее. Недолго думая, поозиравшись по сторонам, он сорвал несколько веток от этого куста и трогательно, словно ребёнка, заботливо прижимая их к груди, заспешил домой…
"Вот какой чудный букет получился! – умиротворённо рассуждал он, поправляя веточки в вазе с водой. – Представляю её глаза и выражение лица, когда вечером подарю ей эти цветы. Она их определённо заслужила! Уже хотя бы потому, что просто существует в этом мире, и что я её безгранично люблю… Прими, моя радость, это дивное послание лета! Возьми эту прелесть подмосковной флористики себе домой! Ведь мне для тебя очень хочется сделать хоть что-нибудь приятное! Искренне и с… нескрываемым обожанием!.."
Продолжая размышлять в таком духе, он сел рядом с кухонным столиком, подвинул вазу поближе к окну, к свету, и не переставая любоваться букетом, вновь мысленно перенёсся к тем чудодейственным биоимпульсам, что неразрывно связывали его с женщиной, телепатическое общение с которой ни на секунду не оставляло его с момента пробуждения. Под сердцем, как в ранней юности, ощущал он лёгкое пощипывание, душа переполнялась головокружительным восторгом, которым, не задумываясь, поделился бы он сейчас с первым встречным. Столько прекрасных слов, давно копившихся в поющей от счастья груди, сказал бы он ей в этот миг, будь она рядом!..
…К вечеру погода испортилась. Солнце спряталось за плотной, беспросветной пеленой сгустившихся облаков, деревья недовольно и жалобно зашелестели под порывами ветра. Не хватало только дождя, чтобы полновесно довершить разительный контраст сегодняшнего дня между утром и вечером.
Прошло немного времени, и он с удивлением и огорчением обнаружил вдруг прилив удушающей тяжести, неуютности, сковывающей усталости во всём теле. Вдобавок неприятной, сдавливающей ломотой разболелась голова. Стараясь не поддаваться всем этим тревожным симптомам, он бодро расправил плечи и, подстёгиваемый предстоящим свиданием с прекрасной нарушительницей его спокойствия, героиней всех мучительных и сладких грёз последних дней, извлёк из вазы половину сорванных утром веточек жасмина (другую половину он решил сохранить на память, как реальное доказательство сегодняшней встречи) и вышел из дома…
…Она долго не приходила. Сжимая в руке приунывшие ветки жасмина, он ежеминутно взглядывал на часы и внутренне уже соглашался с её нежеланием явиться на тет-а-тетный "раут". В самом деле, зачем? Всё более усиливающийся ветер и мрачно темнеющее серое небо не предвещали спокойного и тихого вечера. Да и самочувствие его, признаться честно, не обещало пока улучшиться или хотя бы стабилизироваться. Какое-то нехорошее, гнетущее и тревожное состояние всё активнее и беспокойнее скребло его и без того взвинченный, издёрганный рассудок.
Когда минуло сорок минут после назначенного срока, сорок минут его взволнованного ожидания и беспредметного блуждания "под часами", когда он, уже обречённо успокоившись и простив ей любые мотивы неявки к месту свидания, стал подумывать об отступлении, – она неожиданно появилась. Она пришла!.. Да, пришла и возникла перед ним действительно так неожиданно, что после секундного замешательства и неловкого преподношения букета ему пришлось вновь собирать в кулак всю свою волю и перестраиваться на любезно-доброжелательный тон, всем своим видом показывая самое изысканное, тёплое и искреннее расположение к ней…
Несколько шагов, несколько дежурных, ничего не значащих фраз, пара испытывающих, внимательных взглядов друг на друга… Однако что же произошло? Почему всё как-то не так, совсем не так, абсолютно по-иному?.. Перед ним, вернее, рядом с ним, была совершенно не та, о которой грезил он ночью, утром и днём. Все его добрые слова, все заготовленные оригинальные фразы, нежные чувства, бодрость, умиление и восторг, – всё куда-то исчезло! Словно упругим жгутом стянула его неведомая могучая удавка, не давая свободно вздохнуть и собраться с мыслями. Будто кто-то, издеваясь, запрятал его в глухую барокамеру, из которой можно было разглядеть только жалкую, беспомощную физиономию, способную лишь обречённо помаргивать глазами и потерявшую возможность произнести хотя бы пару осознанных словосочетаний…
Они долго брели извилистыми лесными тропами, оврагами, холмами, поросшими крепкими рыжествольными соснами. Затем, поёживаясь от резких и пронзительных порывов ветра, прошлись по городской набережной. Внешне всё выглядело вполне сносно – они о чём-то говорили, что-то обсуждали, даже пытались шутить и острить. Но, как ему казалось, всё это было не то, походило на наивный детский лепет, содавалось впечатление неудачной имитации задушевного разговора. В общем, из последних сил поддерживалась хорошая мина при плохой игре. Слова, взгляды, мысли, жесты, чувства – ненатуральные, совсем не искренние!..
Надо отдать ей должное, – держалась она великолепно и непринуждённо, хотя прекрасно осознавала, что он почему-то необоснованно комплексует. Вероятно, слишком волнуется… Ей хотелось вывести его из этого состояния оцепенения, найти общую нить, общий стержень в разговоре и создавшемся "микроклимате", заинтересовать, помочь раскрыться и расслабиться. Между тем он в какие-то моменты начинал было "оттаивать", переходил на оживлённый ритм беседы, но затем, внезапно сбившись и ляпнув несколько раз невпопад корявую и витиеватую несуразицу, снова мрачно замыкался в своей непробиваемой оболочке и отвечал только односложно и примитивно.
Он и сам понимал, что в роли такого профана, идиота, кретина, скучного кавалера и неинтересного собеседника давно уже не бывал. Словно сопливый и стыдливый мальчишка, позорно плёлся он рядом с той, которую, можно сказать, боготворил, и не знал, что ещё такое сделать, какое усилие предпринять над собой, чтобы выскользнуть наконец из-под "колпака" угрюмой скованности и развеять напрочь неумолимо растущую между ними пропасть бесконтактного вакуума…
Небо всё сильнее хмурилось, грозя в любую минуту расплакаться унылым, затяжным дождём. Миновав набережную, они свернули к её дому, где, как ему показалось, к обоюдному облегчению, без долгих расшаркиваний и комплиментов, вежливо откланялись друг другу. Перед этим она лишь сказала, что завтра уезжает по своим делам в Тверь и в городе её не будет около недели. Ну, а когда вернётся, возможно, они созвонятся и как-нибудь вновь увидятся. Если, конечно, будет на то взаимное желание…
Всю обратную дорогу, обдуваемый сердитыми нападками крепчающего ветра, он в смятении и на все лады клял себя и свою судьбу за сегодняшнее, в принципе, несостоявшееся свидание, своё глупейшее поведение и отвратительную душевную сумятицу. Господи, каким же нескладным телёнком, заторможенным "ботаником" и невежей предстал он сегодня перед ней! Какое впечатление оставил после всего сумбура напряжённой встречи?!.. Что же всё-таки его так основательно скрутило и не давало быть самим собой? Похоже, он слишком уж переусердствовал в своих мечтах и романтических фантазиях. На протяжении всего дня, с наступления безмятежного рассвета, он великолепно мысленно отыграл свою предстоящую роль, а к вечеру вчистую обессилел и выдохся. Да так, что не хватило запала даже на обыкновенное, цивилизованное и непринуждённое общение с дамой. Хотя вполне мог "разрулить" и не такую ситуацию… Стыд и непростительный позор! А ещё – весьма поучительный и показательный урок на будущее. Так тебе и надо, слабак! Впредь наука!..
Вернувшись домой, он, несмотря на то, что целый день практически ничего не ел, ужинать не стал и, лишь наспех выпив чашку холодного чая, кое-как разделся и завалился в кровать, отрешённо зарывшись пылающей головой в подушку. Думать о чём-либо, а тем более глубоко анализировать всё, что сегодня произошло, он уже был не в состоянии…
Ночью долго копившаяся небесная влага всё-таки прорвалась сквозь плотную завесу облаков и устремилась, сначала нерешительно, а затем всё обильнее и внушительнее, к земле, сразу заполнив спящий микрорайон монотонным гулом падающих капель. Ко всему прогремела ещё и гроза. Правда, немного в стороне, поэтому ночная темень лишь периодически озарялась отблесками молний, а раскаты грома басовито и приглушённо ворчали где-то вдалеке… К утру дождь вошёл в размеренный ритм и, не снижая своей интенсивности, великодушно и щедро предложил всем желающим основательно освежиться по дороге на работу. Однако у вынужденных "желающих" особого энтузиазма на лицах почему-то не наблюдалось. Прохожие, нахохлившись под зонтами, торопливо перебирали ногами и, виртуозно лавируя между лужами, спешили поскорее очутиться в спасительном тепле и уюте…
…Проспал он долго. Лишь к десяти утра стал подавать первые признаки оживления. Придя в себя, он сел на кровати, потряс отяжелевшей головой и, снова вспомнив вчерашний вечер, хмуро посмотрел за окно. Погода, естественно, настроения не улучшила. Он вяло оделся, разогрел чайник, без аппетита пожевал, что попалось под руку и, закурив, вышел на балкон. Сегодня у него был выходной, и поскольку метеоусловия оказались "нелётными", он решил заняться домашними делами: приготовить обед и ужин, починить давно барахливший магнитофон, почитать свежие журналы, привести в порядок некоторые документы и бумаги. Надо было отвлечься, перестроиться и постараться напрочь вычеркнуть из воспоминаний вчерашний глупый и невезучий день. Возвращаться к пережитому "облому" у него не было абсолютно никакого желания. Лишь противное и едкое самобичевание продолжало ещё в закоулках подсознания нудно и злорадно подтачивать до конца ещё не успокоенную душу.
Закрыв за собой балконную дверь, он протяжно вздохнул, осмотрелся, и взгляд его непроизвольно проскользил по кухонному столу, на котором, словно издеваясь, красовалась и источала слабые ароматы жалкая половинка от вчерашнего букета из жасминовых веток. Несколько секунд он тупо смотрел на неё, затем решительно выдернул из вазы и, открыв окно, с силой запустил в надоедливую морось непрекращающегося дождя. "Всё!.. Прости меня, милая!.. Прости, дурака, и… не поминай лихом!.."
И никто в этот момент не заметил, как взъерошенные ветки жасмина, подхваченные резким порывом ветра, полетели, кувыркаясь, в промокшие от дождя кусты, что разрослись под окнами около дома. Лишь один маленький лепесток, непонятным образом оторвавшись от своих сородичей, сделал вдруг замысловатый крен вправо и тем же порывом ветра был уверенно "десантирован" на мокрый купол зонта задумчиво проходившей мимо одинокой женщины. Через несколько мгновений мерное постукивание её каблучков затихло и бесследно растворилось в однозвучном переборе стелющегося по земле дождя…
…Легко и грациозно впорхнула она в тамбур электрички, сложила зонт и несколько раз слегка встряхнула его. Прошла в салон и села у окна, слева по ходу движения. Электропоезд, завывая, медленно оторвался от перрона, и она, посмотрев на ускользающие за влажным стеклом знакомые ландшафты, принялась аккуратно разглаживать и расправлять мокрые складки зонта. Маленьким, съёжившимся белым комочком взглянул вдруг на неё затерявшийся в одном из отворотов зонтичной материи нежный лепесток жасмина. Она машинально хотела стряхнуть его на пол, но неожиданно загадочная улыбка скользнула по её потеплевшему, смягчившемуся лицу, и тонкие пальцы заботливо и осторожно извлекли продрогший лепесток на свет божий и мягко прилепили его к стеклу, к нижнему углу вагонного окна… Всё так же загадочно и застенчиво улыбаясь, она попыталась повнимательнее разглядеть этот щуплый и мокрый осколочек флоры и, словно внезапно вспомнив о чём-то, задумчиво обратилась к запотевшему окну.
"Надо же, именно букетик жасмина он мне вчера и подарил. Видимо, многим людям нравится это необычное для нашей полосы растение… Интересно, не завянет ли его презент до моего приезда? Будем надеяться, что выстоит… А ему, этому мужчине, я обязательно позвоню, как только вернусь. Похоже, у него слишком эмоционально-впечатлительное восприятие мира. Стало быть, ранимая психика. И ни в коем случае её нельзя травмировать. Ни под каким видом! Иначе впадёт в жуткую депрессию… Поэтому мне нужно быть с ним помягче, повнимательнее, а то решит, что я над ним просто ехидно насмехаюсь, что он для меня – лишь мимолётная забава и по большому счёту совсем неинтересен… А вообще ему следует предложить почитать "Дианетику". Только очень ненавязчиво. Думаю, что эта книга пошла бы ему на пользу… А в остальном мужчина он, кажется, привлекательный. Во всяком случае в одноликую массу инфантилов как-то совсем не вписывается, заурядной серой мышкой его никак не назовёшь. И в принципе… Он весьма даже ничего! Правда! Я в людях редко ошибаюсь…"
Жасминовый лепесток, одиноко белеющий в углу стекла, с радостным изумлением и некоторым сожалением внимал её мыслям, чутко прислушиваясь к пульсирующим биотокам, исходящим прямо из её учащённо бьющегося сердца. Так вот, оказывается, какого мнения она о его хозяине! Абсолютно противоположного! Не такого, как он сам себе напридумывал!.. Эх-х! Жаль, нельзя повернуть обратно и обо всём поведать отчаявшемуся влюблённому. Сидит там, наверное, грустит, и ни о чём не подозревает. Не знает, что о нём думает сейчас его женщина. Не догадывается, как она его любит… Вот именно, любит! Точно! Этого не скроешь!.. Что же… Если вернуться невозможно, то остаётся только порадоваться за них, этих довольно милых, но чересчур сентиментальных молодых людей. А самому ещё хотя бы немного насладиться подрагивающим теплом салона, трепетной памятью о нежных и добрых пальцах сидящей рядом женщины, а также приятной, хоть и прохладной, гладью просторного, слегка тронутого влажной дымкой вагонного стекла…
Теперь он мог спокойно умирать, тихо и грустно, но с чувством выполненного долга, затаённо поглядывая в эти оставшиеся короткие мгновения на свою задумчивую спасительницу. Надо полагать, очень скоро ещё две судьбы смогут обрести долгожданное земное счастье. Бог им в помощь!.. Только бы эта женщина поскорее возвращалась обратно. К своему мужчине, который слишком рано отчаялся поверить в настоящие чувства и выбросил из окна ни в чём не повинные хрупкие ветки жасмина…
Ну а он… Сам лепесток прекрасно осознавал, что всё равно обречён. Пройдёт некоторое время, и чьи-нибудь грубые пальцы неминуемо оторвут его от стекла и безжалостно кинут на грязный, затоптанный пол электрички, под ноги нетерпеливых и вечно куда-то спешащих, озабоченных пассажиров…