Ходил с блокнотом по местным деревням. Присаживался на скамейки, рядом с греющимися на солнце стариками и старушками. Менял направление их бесед и мыслей.
-Зачем вы мертвых ворошите? - с ноткой недовольства в голосе, напрямик спросила меня Валентина Курочкина из деревни Комлево.
-Для людской памяти,- спокойно объяснил я ей,- если мы никого не будем помнить, то и про нас очень скоро все забудут. Человек жив, пока про него помнит хотя бы один из его потомков.
-Замиралов Михаил?- удивился в той же деревне Иван Александрович Чапаев, - да он же в колчаковцах служил!
-Нет этот был капитаном РККА. Воевал на Ленинградском фронте в 1942.
-А, ну значит это другой Замиралов.
Яковлевых да Замираловых раньше в Комлево было полдеревни.
Весной 1918 года установилась и здесь, ненадолго советская власть. И пошла, сначала ненавязчивая мобилизация в Красную Армию, а к лету 1918 пришли белые. Начался повальный призыв мужиков в колчаковские части. И оказались Замираловы и Яковлевы по разные стороны окопов.
К осени 1919 из разбитых сибирских полков белой армии и брошенных ими на произвол судьбы госпиталей, стали возвращаться по селам солдаты и офицеры. Заворачивали в промасленное тряпье, принесенное с рухнувшего фронта боевое оружие, прятали его от глаз подальше. За ними потянулись к своим очагам, прятавшиеся по лесам дезертиры, и уж только потом, один за другим, стали приходить c войны и красноармейцы и не только местные. Подъезжали из дальних малохлебных краев, те, что во время боев за Сибирь, увидели, сколько здесь много простора и свободной земли. Потихоньку, слово за словом, под пьяную лавочку, узнали солдаты противоборствующих сторон друг о друге все.
-А, помнишь, как мы вас зажали у Шабалино , -хвастались одни.
-А как мы вас разделали в пух и прах у Красноярска, не забыли?- в запальчивости отвечали им другие.
Непросто складывались людские судьбы. Одних власти репрессировали, переселяя их на стройки и лесоповалы. Других расстреливали. Третьи погибли на очередной германской войне.Я смотрел краткие обвинительные протокола чрезвычайной сибирской тройки. «Родился, проживал, обвинение, приговор (раскулачивание, контрреволюционная деятельность, антисоветская пропаганда, статья). Мне выносили из домов пожелтевшие фотографии, распадающиеся на двойные листки красноармейские книжки, затертые почти до дыр бумаги с постановлениями о реабилитации. И рассказывали, рассказывали. Одни о прошлом, другие о настоящем. И редко кто из них пытался при мне заглянуть в наше смутное будущее. Лицо моего народа вставало передо мной во всех его противоречивой сложности и пестроте. И о каких знакомых, почти литературных сюжетах, человеческих замыслах и их разочарованиях повествовали мне люди! Через наши места в конце тридцатых годов прошлого века должна была пройти железная дорога, соединяющая южную и северную ветки Транссиба от Петухово до Омутинки. Возле Надина и Селиверстова колков уже начались земляные работы. За небольшую плату привлекались и местные жители. Но финская война остановила этот проект.
Екатерина Великая ссылала сюда, в Зауралье, на поселение плененных пугачевцев, Столыпин эшелонами гнал за сытой жизнью крестьянскую бедноту, Сталин выбрасывал как ядовитый мусор «врагов народа», раскулаченных, неблагонадежных, поволжских немцев, а комсомол - посылал романтически настроенную молодежь, на бесконечные стройки, которых всегда хватало во время советских пятилеток. И все они оседали здесь. И какой удивительный человеческий «коктейль» в результате всех этих исторических перемещений народа получился! Зауралье наши историки, как только и не называли. Тут тебе и «Азиатская Скифия», и «Обетованная страна шаманизма», и «Колчакия», и «Сибирская Вандея», по имени одной из французских областей, предавшей когда - то парижскую комунну.
Я с большим удовольствием писал и пишу обо всех этих людях в своих документальных и художественных рассказах. Кузнецы они, или солдаты, учителя или ученики. Всех их объединяет, по-моему, главное - любовь к этой жизни, и своей родине.
на авторском снимке с. Армизонское. один из райцетров Тюм. обл.