Из дорогих воспоминаний
Эта маленькая повесть посвящена памяти «расходного материала» - миллионов животных, принявших мученическую смерть в лабораторных освенцимах «ради блага человечества»… Стоит ли оно того?
Перед моими глазами две старые фотографии. Как говорится, окна в далёкий мир. За долгие годы жизни многое уже ушло (или было убрано) из памяти, ведь прошло уже более 30 лет с того дня, как в нашем доме появилось это крошечное существо, о котором я вспоминаю до сих пор с не остывающим со временем теплом.
Ксюша… Первая живая радость моего младшего сына Максима, в то время семилетнего сорванца и семейного диктатора. Как почти все дети, Максим долго просил ( то есть требовал и канючил) купить ему собачку или кошечку. Но, увы! Бабушка и дедушка были решительно против и того и другого. Когда-то в их далёком детстве у одного из них кого-то из родственников укусила бешеная собака, и тот умер, у другого – кто-то умер от заражения крови, поцарапанный кошкой. Короче, никаких собак и никаких кошек!
Знакомый профессор-зоолог, муж моей университетской подруги, посоветовал мне взять в дом белую крысу. Когда-то он лежал в больнице со сломанной ногой, и там в большой больничной палате жила маленькая белая крыса – радость и утешение для покалеченных малышей. Она всегда приходила к тому, кому было особенно плохо. Этот рассказ, одно из самых тёплых воспоминаний его детства, заставил меня решиться.
Итак, белая крыса… О возможном появлении в доме такого существа бабушку с дедушкой мы лукаво не уведомили. Мол, это же не собачка и не кошечка. В зоомагазинах тогда таких зверьков не продавали, пришлось искать по лабораториям.
Так в нашем доме появилась однажды коробочка с ватой внутри, а в ней… Коробочку открыли. Высунулась острая мордочка с носиком-пуговкой… Это было маленькое белоснежное существо с крошечными розовыми лапками и большими рубиновыми глазами. Мягкая шёрстка отливала шёлком. Впечатление совершенства несколько портил длинный голый хвост, правда, нежно-розовый. Я посадила малышку на ладонь и поднесла к лицу. Она пахла фиалками… Нам сказали, что это девочка, и Максим сразу назвал её Ксюшей, Ксюшей-крысюшей.
В стенной шкаф на табурет поставили купленную в магазине птичью клетку с поддоном, разделённую уже нами на два этажа. На второй этаж вела лесенка. Получилась спальня. На пол первого этаже насыпали стружку, поставили блюдечко с едой, к прутьям приделали поилку. Дальний угол Ксюша отвела под туалет. От дверцы домика на мою тахту вел настил из дух узких дощечек. Тахта, накрытая вторым плотным покрывалом, стала служить Ксюше местом для прогулок. На пол она никогда не спускалась. Покрывало было сразу помечено крошечными капельками. Если кто-нибудь садился на тахту, Ксюша подбегала, гневно размахивая хвостом, и носиком пыталась сдвинуть с места незваного гостя. Таковым она считала всех, кроме Максима, своего любимого хозяина. Меня она тоже не сгоняла, как других, видимо, считая, что я имею на это место некоторые права, как домашняя прислуга, которая её кормит и чистит её дом. Наверное, поэтому она и меня метила, наравне с покрывалом.
Ксюша очень любила чистить свою шкурку и проводила за этим похвальным занятием много времени, но при этом полностью пренебрегала хвостом. Заметив это, я стала сама мыть её хвост под краном маленькой намыленной щёточкой. Ксюша вырывалась, брыкалась задними лапками, но я держала её крепко.
Когда в доме появилась Ксюша, Максим только что пошёл в первый класс и очень трудно и хмуро ставал по утрам. Мы стали выпускать Ксюшу из клетки и сажать к Максиму на кровать. Радость, восторг… «Максим, осторожно! Ты же её задушишь, она же крошка!» - кричу я каждый раз, видя эту бурную утреннюю встречу двух друзей.
… Максим в школе. Ксюша спит в домике. Издалека, в нашем длинном общем коридоре раздаются шаги. Если Ксюша выбегает, встаёт на задние лапки, значит, идёт Максим. Далее следует встреча друзей с объятиями и поцелуями.
… Максим делает уроки. Ксюша сидит рядом на письменном столе, дремлет или грызёт какое-нибудь угощение. Иногда она забирается по рукаву рубашки ему на плечо и прижимается к щеке. Но это ещё не всё. Бабушка каждый раз приходила в ужас, когда Ксюша оказывалась у него на голове и, чтобы удержаться, цеплялась кончиком длинного хвоста за его ухо или даже за нос.
… Максим, увы, часто болеет ангиной. Горло завязано платком. У него жар. Ксюша бегает по кровати, ложится рядом. Она, несомненно, понимает, что хозяин болен.
Зимой у нас в квартире холодно. Топят плохо. Четырнадцатый этаж. Дом на пригорке над Яузой. Ветер дует сквозь окна. Максим старательно укутывает Ксюшу во что-нибудь тёплое, но, по молодому недомыслию, иногда прямо с головой, чтобы было теплее. Ксюша не сопротивляется. Оставленная согреваться, она просто прогрызает себе ход. Однажды таким способом Максим завернул малышку в мой новый, только что сшитый халат. Развернув его, я обнаружила в нём с десяток дыр…
Вечером Ксюша укладывается рядом с Максимом крошечной головёнкой на угол его подушки, и оба засыпают. Тогда я беру её и отправляю в клетку. Водворённая на своё законное ночное место, Ксюша бурно выражает неудовольствие, пытается даже грызть металлические прутья. Тогда я выпускаю затворницу, и она перебирается ко мне на письменный стол под свет и тепло настольной лампы. Каждая из нас занимается своим делом. Я пишу монографию, Ксюша чистит и без того белоснежную шкурку.
Над тахтой к стене прикреплён ковер. Собственно, это и не ковёр. В роли ковра выступает толстое, на поролоне, стёганое покрытие, изначально предназначенное для того, чтобы накрыть подушки с пружинами и проволочным каркасом. Но сейчас эта, отнюдь не мягкая, конструкция накрыта простым ватным матрасом, выполняющим ту же умягчающую функцию, а по ребру «ковра» часто бегает Ксюша, перебираясь от своего домика до невысокого книжного шкафа, на котором стоят горшки с цветами.
Не помню, каким образом, но на этом шкафу оказался бумажный кулёк с сушками. Бабушка заметила, что Ксюша таскает из него сушки и прячет в свою кладовую. Я сижу за письменным столом, и похищение происходит за моей спиной. «Пусть таскает, - говорю я, - сушки какие-то малосъедобные». После моих слов маленькая воришка вдруг останавливается, бросает очередную похищенную сушку, бежит в домик и начинает выбрасывать оттуда уже складированные. Мы обе стоим с открытыми ртами. Что это было?! До сих пор не знаю.
Ксюша - зверёк любознательный. Она охотно отзывается на все эксперименты Льва Васильевича, всякий раз удивляя его до чрезвычайности. Ум малышки оказался быстрым и гибким. Казалось, что все эти опыты ей даже нравятся. Но однажды Лев Васильевич решил убрать мостик между домиком и тахтой, чтобы посмотреть, сможет ли Ксюша перебраться без него. Для такой крохи это была тяжёлая задача. Она ведь ни прыгать, ни летать не умела. Ксюша долго не могла найти способ переправы и очень сердилась. Но тут экспериментатор вдруг отвлёкся и не заметил, как Ксюша всё-таки каким-то образом перебралась на тахту и, видимо, решила отомстить обидчику. Подкравшись, она пребольно укусила его за палец. Ни до, ни после она никого не кусала. Услышав громкий вскрик, я прибежала из кухни и увидела картину. Лев Васильевич в крови, Ксюша носится по краю тахты и бьёт хвостом из стороны в сторону, как дракон. Это у неё высшая степень гнева. Хорошо, что Максима нет дома. Бинтую Льва Васильевича, пытаюсь успокоить Ксюшу. Рычать Ксюша не умеет, но и мои дипломатические усилия тоже не имеют успеха. Забинтованный раненый пытается подольститься, угощает Ксюшу любимым орешком, но та решительно отказывается. Много раз он пытался покормить Ксюшу с целью примирения, но, увы! Даже когда Ксюша слышала его шаги по коридору, то выбегала из домика и бегала по тахте с угрожающим видом.
… Через два дня – Новый Год. Наряжаю ёлку. Игрушки разложены на тахте. Слышу, как за моей спиной что-то подозрительно шуршит. Оборачиваюсь. Ксюша, перебирая лапками, тянет в домик ленту серпантина, точь-в-точь как моряки тянут канат. А из домика уже свисает хвост стеклянной гирлянды. И когда только успела! Серпантин ей дарю, гирлянду – отбираю. Вдруг начнёт грызть стеклянные бусины, ещё подавится или поранится стеклом. Ксюша мной очень недовольна. Такая-сякая, отобрала такую красоту! Я отвернулась, а она уже тащит в домик канитель. Тоже отбираю. Тоже опасно. Насыпаю горсть орешков. Ксюша перетаскивает их в кладовочку и больше на игрушки не покушается. Мир!
… Весна. В вазе на столе ветки вербы. Ксюша поднимается на задние лапки, вытягиваясь до удивительной длины, отгрызает серые пушистые комочки и уносит их в дом. В хозяйстве и это пригодится.
По ночам бессонный зверёк тихо шуршит в запертой клетке, изредка попискивая каким-то свирельным звуком, и эти привычные звуки ночи в уснувшем доме создают особый уют и покой. За два года Ксюша выросла, но всё равно оставалась крошкой – быстрой и изящной, и её шубка по-прежнему пахла фиалками.
Увы! У этих зверьков короткий век. Мы долго скрывали от Максима смерть Ксюши. Говорили, что она в больнице, что её лечат. Он собирал в корзиночку передачи, и мы, отводя глаза в сторону, клялись, что обязательно передадим ей её любимые лакомства…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Слава Богу, что хоть одному существу из великого множества несчастных «лабораторных» животных, миллионами гибнущих мученической смертью в лабораторных освенцимах, посчастливилось прожить свою недолгую жизнь вне этих застенков, в доме, где его любили, как маленького члена семьи.
Прошло более 30 лет. Теперь в нашем доме живут кошки. Это о них я написала книгу «О тех, кто встретит на пороге…» (Повесть о кошачьих душах).