ВЫЗДОРОВЕТЬ ПО ДАРВИНУ.
«Свет в окошке твоем». Однако же позорно как-то стоять молодому парню и наблюдать за чужими окнами в этот холодный зимний вечер. Впрочем, и летом делать такое не прилично. «Как пацан какой», - подумал Сергей, но ничего поделать с собой не мог. Он уже второй раз приходил к дому Наташи, хотя понимал, что это унизительно, и он ничего не сумеет предпринять, если даже и увидит её. В сторону киоска, где он обосновался, выходило кухонное окно их второго этажа. Если в первый раз он едва успел заметить её в домашнем халатике, то теперь к окну подходила её мать – тетя Полина и зашторила занавеску. Он несколько раз бывал у них дома, знал расположение комнат. Наташа обычно занималась в комнате, окна которой выходили в другую сторону дома, но там сразу за корпусом расположены гаражные ряды с примкнувшими бочками для мусора. Если стать между домом и гаражами, то расстояние такое близкое, что окна второго этажа совершенно не просматриваются, вернее видны только гардины и узкий кусок потолка, а за гаражами и вовсе видны только четвертый и пятые этажи.
Пора прекратить это, - думал Сергей, - обратной дороги для него нет. Так сильно, как говорит сосед по комнате Коля – «в дребезги»-, Сергей влюбился во второй раз, не считая далекую детскую влюбчивость, которая случалось еще в школьные годы. После первой неудачной любви, он так же переживал долго, но со временем забыл. Повторно наступая на те же грабли, он все одно не верил, что сможет забыть её. На этот раз происходило все серьезнее, он ходил в гости, где его полушутя называли «зятьком», интересовались жизнью его родителей и планами на будущее. Все, как ему показалось, шло к тому, что именно Наташа проводит его весной в Армию, а когда вернется, они поженятся. Вслух об этом особо не говорили, но молча подразумевали все, и это проскакивало во время разговоров на отвлеченные темы.
Всё началось во время просмотра её фотоальбома. Они находились вдвоем в той комнате, окно которой выходит в сторону гаражей. Среди прочих фотографий, Сергей увидел снимок, где Наташа целуется с парнем. Это была фотография счастливых вдвоем людей, снято среди цветов сирени и смотрелись они идеальной парой. Можно бы было и не обратить особого внимания, мало ли с кем он сам целовался за эти годы. Правда, он бы не смог вот так напоказ пред фотографом позировать. Его привел в бешенство тот факт, что Наташа не собиралась убрать этот снимок из альбома и вообще заявила: « С памяти такое все равно не сотрешь, так пусть остается». В тот вечер он сорвал из альбома свою фотографию, засунул в карман и ушел. «Память, значит тебе дороже, чем я? Ты хочешь, чтобы с самого начала между нами еще кто-то стоял?! Может лучше было начинать всё с белого листа?!». Говорил он еще что-то, но был ужасно взволнован и не помнил. Он никак не мог допустить, что услышит от неё такое. Было обидно, что несколько дней ходил сам не свой, пока не понял, что не так-то легко вырвать из сердца то, чем жил всё это время. Да, не может же она дорожить дружбой одновременно двух парней? Наверное, характер решила показать или хотела, чтобы он поревновал немного. Девушки же это любят. Он позвонил ей первым, но она была решительно настроена на разлад отношений, отвечала грубо и такими словами, что «тот», по отношению к ней, был гораздо воспитанным. Даже голос у неё звучал нотками сарказма с примесью безразличия. Это еще больней задело за сердце. Сергея нельзя было узнать. Кому теперь верить?! Ведь сколько было замечательных вечеров, хороших и нежных слов, и в один миг случилось такое. С тех пор началось самоистязание путем придумывания различных ракурсов: как она целуется с тем парнем снова и говорит слова, которые повторяла раньше только ему. Сергей и сам не совсем понимал, почему ездит к её дому. Толи он хотел, чтобы она выбежала, заметив его возле киоска, и пригласила к себе, толи вообще желал увидеть её с тем парнем, целующимися у них на кухне. Это был бы исход при любом проявлении - остаться или порвать насовсем, и успокоиться. Его мучили сомнения и, как ему казалось, недосказанность и неопределенность ситуации. Любовь его была сильнее самолюбия. Но надо бы как-то кончать с этим.
С такими мыслями, Сергей пошел в сторону трамвайной остановки, расположенной в двух кварталах, удовлетворенно замечая, что начинают согреваться ноги, замерзшие от долгого стояния на снегу без движений. «Патологически обреченный на платоническую любовь», - с невеселой улыбкой подумал он, подходя к остановке, когда на него налетели двое парней, один из которых со словами «Выходи на следующей остановке, мы встретим» сунул ему в руку пакет и убежал за первым в сторону домов. Следом бежали двое полицейских, а трамвайные пути переезжала служебная машина с маячком.
- Я их не знаю и видел впервые, - отвечал Сергей на вопросы сержанта полиции. – Никого же не было на остановке , кроме меня, вот мне и сунули.
Ему, похоже, особо не поверили, но проехали вместе на трамвае до следующей остановки. Никто их там не встретил.
- А кто ко мне подойдет, если вы тут рядом в форме торчите! - кричал он вне себя на полицейского.
- Мы что, по твоему, должны были сбегать домой переодеться в гражданку, - орал в ответ сержант,- или отойти подальше, чтобы они вырвали свой пакет обратно и снова смотались!
Так он оказался в обезьяннике райотдела полиции, откуда вскоре был приведен к дежурному по отделу пожилому грузному капитану. Капитан внимательно выслушал своих работников и, похоже, был из тех, кто не верит в легкую удачу. Возможно, что Сергея отпустили бы сразу, но он упорно молчал, где находился и кто может подтвердить его алиби. Не мог же он в самом-то деле сказать, что безнадежно влюблен, а потому ходит поскучать под окна любимой. Смеяться будут обязательно, но и не поверят. Ответ «гулял по вечернему городу» прозвучал не очень убедительно - мог бы гулять возле своей общаги, зачем на трамвае поперся в такую даль. Все же капитан поверил Сергею и особо не «пытал» расспросами, а только позвал специалиста по наркотикам, который как не странно оказался в это время в здании отдела.
- Ты еще не ушел? Вот и хорошо, давай-ка определи, что изъяли при задержании, возьми пробу своим насосом.
- А мне и прибора не надо для этого, - говорил прибывший лейтенант, доставая из пакета изъятое имущество. – Вот эта сено в целлофанах – это маковая соломка, а вот эти кусочки, похожие на серое мыло называются опий-сырец, их ещё «ханкой» называют. Полуфабрикат для наркоты, одним словом. Неужто прихватили барыгу-торговца?
Он с надеждой посмотрел на Сергея.
- Не факт, - проговорил капитан, - даже не знаю, что с ним делать.
- Ну, делов-то куча! Отметь у себя задержание. Разве плохо? А его самого, утром передадите в городскую управу в отдел по работе с наркотой. Это уже не ваша головная боль. Вам-то какая печаль?
- Лады, - ответил ему дежурный и, повернувшись к Сергею, - будешь у нас ночевать. В камеру тебя отправлять не стоит, но обезьянник на эту ночку – твой.
В закутке, обнесенном железной решеткой, кроме Сергея, находился еще один мужчина, который спал беспробудным сном, источая ароматы давно выпитой борматухи и мочи от мокрых штанов. Мужчина с неестественно забросил одну ногу в угол, уперев о стену, а вторая болталась на полу, и сладко улыбался во сне. Видать, успел прикорнуть и на снегу, а теперь почуял тепло и уют предоставленного, наконец, крова. Сергей сидя прислонился на другом конце нар и задумался.
То, что сидит тут и будет ночевать в полиции, его не особо тревожило. Все мысли были о неудавшейся любви, но потом переключились на слова тети Вали, работавшей вахтером их общежития. Она , уже пожилая женщина, занимала одну из комнат в секции, где проживают семейные пары с правом приватизировать своего угла. Все, кто с большим трудом смогли прописаться в общежитии, знали, что со временем так же могут стать владельцами квадратных метров, а потому держались каждый за свое место. Сергей так же собирался уходить в Армию с сохранением своей прописки, а после вернуться на родной завод. Другой возможности заиметь свое жилье в городе не было. Тетя Валя, кроме вахтерской работы, занималась уборкой в семейных секциях и успевала ухаживать за пятилетней внучкой , которая жила при ней. Так случилось, что Сергей никогда не отказывал ей в различных просьбах, угощался после оказанной помощи – пил чай с яблочным варением, чувствуя себя как в родительском доме. Уютной комнату делали домотканые половики, небольшой ковер и буфет для посуды. О дочери, которая «совсем забросила свое дитя», она говорила мало, а вот жизнью Сергея интересовалась всегда. О Наташе и своих чувствах, он , конечно же, не рассказывал, но споры на эту тему происходили в каждый раз. Теперь, сидя на арестантском положении, он как не странно, не искал алиби, и что будет говорить утром. Все его мысли непроизвольно возвращались к последнему разговору с тетей Валей. Она крепко верила и готова была спорить до хрипоты, что человек бывает счастлив только тогда, когда его кто-нибудь любит. Сергей ничего против этих слов не имел, но считал – чтобы быть окончательно счастливым нужно самому любить кого-либо. Получалось так, что говорят об одном и том же, но мнения имели совершенно разные. Сергей так же был готов спорить, доказывая свое мнение, но почему-то не мог не поддакивать её аргументам.
- Поймите, тетя Валя, человек не должен так обывательски поступать и воспользоваться с хорошим к нему отношением . Он должен иметь встречное чувство. Невзаимная любовь кратковременна.
- Вот-вот, - отвечала она, - вы, молодежь, придумываете себе принцесс и принцев, а потом все заканчивается словами в суде «не сошлись с характерами». Любить, Сережа, надо для жизни, а вы живете, чтобы любить. А кому такая любовь нужна, когда вам не человек для совместной жизни нужен, а ваши дурацкие выдумки. Не далеко вы от детей ушли, продолжаете выбирать игрушки. Думаешь, я не была молодой? Была, Сережа. Я тоже из деревни в свое время приехала, работала кондуктором и всё заглядывалась на городских «принцев» в узких галстуках и с рукавами белых нейлоновых рубах, высунутых из пиджака с специальными зажимами, не помню уж как назвались. Я тоже влюблялась, ходила на танцы, но истинно счастливой стала, когда меня выдали замуж за человека, которого раньше знать не знала. Все мои подруги, которые хвастались, что «окрутили принцев» (о, вспомнила!) с запонками , все потом разошлись. Все трои. Вот такие дела.
- А вам, может, просто повезло. Это же дело случая, верно?, - продолжал Сережа,- без любви нельзя.
- Любить любви – рознь, - не сдавалась тетя Валя, - не практичный вы народ, молодежь, не головой думаете.
- А как же, само собой. С душой надо полюбить человека и страдать от любви, относиться, как к божеству к своему возлюбленному.
Тут тетя Валя и вовсе рассмеялась, поправляя скатерть:
- Вот вы и страдаете, бедолаги. Душа, она, Сережа, для страданий и создана и плохой советчик при этом деле. Я свою полюбила уже после свадьбы, без душевных страданий и то, что его люблю почувствовала, когда он уезжал надолго. Он стал для меня родным человеком, и любовь такая, она – совсем другая. Там любишь родного тебе человека, а не гоняешься за запонками в поисках страданий.
Так закончился их спор, с которым Сергей , временами, готов был согласиться. «Но ведь некоторые и на деньгах женятся, значит не душой, а тоже головой думают, - уже с сам с собой спорил Сергей. – Значит и башка осечку может дать. Права тетя Валя в одном – потом они страдают душой». Неужто душа и впрямь – орган страдания. Интересно»…
Вспомнилась, почему-то и Люба, работающая фельдшером в заводском мепункте , которая и вправду тянулась к Сергею. Казалось, что она готова на все ради него. Такая могла бы из Армии дождаться и не хранила бы фотографии с другими парнями…
Засыпая время от времени, он пару раз чуть не свалился с нар, но дождался рассвета, а после помаялся почти до обеда, пока не повезли в городское управление полиции. Там с ним разговаривал молодой ещё парень в штатском.
- Я часто люблю бродить зимой по вечернему городу, - как мог, объяснял Сергей, - но нет у меня никаких свидетелей и алиби. Просто было холодно, и я вышел на этой остановке, чтобы ехать обратно.
- Ты понимаешь, парень, это не героин из Средней Азии, а местный товар. Мы обязательно установим всех, включительно и деревенских, у кого тайно выделены скрытые от чужого глаза целые участки мака. Установим всех, можешь не сомневаться, но тебе уже будет поздно сознаваться, если кого-либо из них знаешь и продолжаешь молчать. Сейчас я тебя допрошу процессуально, с предупреждением об ответственности за дачу ложных показаний и отпущу. Но если ты вспомнишь, что знаком хотя бы с одним из них, то ноги в руки – и ко мне. Усек?
-Усек, но мне бы ещё повестку… Я на работу должен был идти, а просидел ночь в обезьяннике райотдела, пока к вам не привезли.
В комнате ребят не оказалось и Сергей – раздевшись- почувствовал такую негу, что уснул, едва коснувшись головой подушки. Уже под вечер его разбудил Коля, а рядом на кровати читал свои детективы Олег.
- Ты чё, Серега, где пропадал? Со своей Наташкой что ли помирился?
- Да нет, Коля, полиция меня задержала с наркотой, в обезьяннике пришлось ночевать.
- Чтооо!, - соскочил Олег со свей кровати, забросив книгу. - С наркотой? Ты что, не проснулся и сон рассказываешь? С какой еще наркотой? Иди сначала, помойся, а то хреновину такую порешь.
Ребята долго обсуждали рассказ Сергея и решили, что временно они с Олегом поменяются шапками. Уж больно приметной была рыжая собачья шапка у Сергея. Опознать его те ребята могли только по ней. На Сергея напялили шапку-петушок , а собачью одел Олег. Он худощавый дылда с прозвищем «недомерок», а к тому же носит очки. Его ни с кем не перепутаешь.
- А между прочем , вчера была твоя очередь чистить картошку, - поспешил напомнить Коля, - мне пришлось. Так что, дуй на кухню, наркоша ты наш. Вчера была картошка с тушенкой, а сегодня – жаренная. У тебя это хорошо получается.
Уснуть в эту ночь получилось плохо. Он выспался хорошо, к тому же беспрестанно храпел Олег и постанывал время от времени, видимо продолжая действия своих героев из детективов. Совсем парень зачитывается ими.
Заснул он только под утро, но встал бодрым и попил вместе с остальными чаю, намазывая хлеб остатками паштета из баночки. Утро было прекрасным, народ толпился на остановках, но им и пешком недалеко от своего заводского общежития.
Начальнику цеха, Анатолию Дмитриевичу придется повторить свой рассказ, но он, пожалуй, поймет. Тем более в повестке указано, что содержался в качестве свидетеля. Никаких волнений из-за этого он не испытывал, но как-то было тревожно и в то же время свободно на душе – органе страдания. Видать, успокаивается. Даже о Наташе вспомнилось непонятно легко, как о давно минувших днях. Работалось ему так же радостно, пока он не понял, что скоро наступит обед, и он увидит Любу.
А улыбка у неё и впрямь не такая откровенная, но добрая и робкая, готовая довериться и раскрыться на полную мощь, почуяв понимание. Содержательная что ли… Не плохая девушка. Она обязательно пойдет в столовую. Олег с Колей, работающие в одном цехе на таких же станках, пошли в специальную комнатку поглощать бутылочное молоко с булочками, а он метнулся в столовую, хотя деньги тоже надо было экономить – до получки почти две недели.
- Привет!, - Сергей первым увидел Любу в столовой и даже непринужденно встал в очередь за ней, слегка отодвинув стоящего там рабочего, что за ним раньше не замечалось. – Как дела?
- Сокращают нас, Сережа, на той неделе. Больше не будет у вас медпункта.
- Ничего себя, а как же я?, -вырвалось у него из языка, но нашелся – Где ты теперь работать будешь?
- Мы с Людмилой Ивановной уже пробиваем должности в райбольнице, вроде как, получится, - улыбалась Люба,- как-нибудь пробьемся.
Водрузив на поднос суп с кашей, Сергей сел с ней за один столик, но понял, что он, как оказалось, совсем не умеет есть культурно. Надо было не спеша, не чавкая совсем, что выходило с трудом. Однако за разговорами забылся и подобрал нужный ритм.
- Не будем больше видеться, Сережа, - сказала Люба тихо, толи утвердительно, толи спрашивая, а глаза её в это время смотрели настороженно, как бы боясь отрицательного ответа, будто продолжали говорить сами.
- Встретимся, Люба. Обязательно встретимся.
Рабочий день закончился и Сергей, уходя приоткрыл дверь в медпункт и помахал ей ручкой.
- До завтра.
Уже в комнате общежития, Сергей почувствовал, что с ним случилось нечто, от чего он изменился неузнаваемости, даже хотел до душа заняться уборкой комнаты, но его пыл умерили ребята.
- Для этого есть выходной день, вот и проведем генеральную уборку, - ответил Олег, - тем более на эти выходные никто домой не уезжает. Тут он захохотал.- Вообще-то я тебя не узнаю, Серега, может ты и вправду на иглу сел?
Хохот стоял на весь этаж общежития, что прибежал сосед Аркаша, посмотрел на них поочередно, но ничего не понял и ушел, покрутив указательным пальцем у виска.
- Что, три крыши одновременно задымились?
От этих слов хохот только усилился.
- Авторитетно заявляю, господа, - говорил Олег, важно поправляя свои очки, - КПЗ на Серегу действует положительно.
- А ведь и вправду, ребята, я там никого не боялся, но побывал в этой шкуре и начал совершенно иначе мыслить. Вроде как, человеком стал.
- Вот-вот, - выдал тут Коля, - он превратился в человека, пройдя этап ментовского обезьянника. Блин, прямо по Дарвину.
Хохот продолжался.