Жизнь вошла в счастливую полосу. Ей с сыном дали квартиру на тогдашней окраине Москвы, где он окреп, подрос и стал меньше болеть. Работа, на которую она с таким трудом устроилась, оказалась интересной и, возможно, перспективной. Появились новые друзья. Времена наступили относительно вегетарианские. Ослабла железная рука страха. Стало возможно обсуждать надежды на более свободную и достойную жизнь.
И тут она встретила своего избранника. Свой первый отпуск они провели в Грузии и однажды, ошалев от избытка чувств и экзотической обстановки, забыв "на минуточку", в какой стране живут, решили вдруг обвенчаться в действующей церкви Х века. К счастью, что-то там не сладилось.
Прошел год. Они уже жили вместе, и дети стали привыкать к ним. Второй отпуск оказался еще интереснее. Он взял ее с собой на конференцию в Петрозаводск, которая продолжилась на Соловках (была тогда такая мода совмещать полезное с приятным).Страшное прошлое этого места не слишком их по молодости лет тяготило. Запомнился поход на Анзеры под полуночным солнцем, катанье на лодках по монастырским каналам, плаванье по Белому морю на теплоходике, где капитан дал ей покрутить медный штурвал. Потом они провели несколько чудесных дней в Петербурге (тогдашнем Ленинграде), а затем поехали в Усть-Нарву представить его ее родителям. Он им понравился уже тем, что был влюблен в нее и не пытался этого скрывать.
Стояла чудесная, редкая для Прибалтики погода. Они лежали на песке, наслаждаясь близостью и солнцем. Нечаянно дотронувшись до груди, она ощутила внутри как бы постороннее тело, шарик размером с орех. Ночью она ему об этом сказала.
-Не тревожься, родная. Скорее всего, пустяки. Приедем, покажешь врачу.
Родителям, конечно, ничего не сказали.
Врач был категоричен: "Вырезать, и немедленно!" Через неделю он проводил ее в больницу. Там с ней были откровенны, и она впервые поняла, что дело нешуточное.
-Вырежем опухоль под местным наркозом и сделаем экспресс-анализ. Если хороший - зашьем; если плохой - дадим общий наркоз и ампутируем грудь. Только бы вовремя.
Это новое испытание она приняла внешне спокойно, но ночами не спалось. Всё виделись ей полные тревоги и сочувствия, добрые глаза пожилой женщины-врача. Скаорее всего, он ее не бросит. Недавно в соседней лаборатории случился пожар; ожог до неузнаваемости изуродовал лицо молодой женщины. Когда врач посоветовал родить второго ребенка, чтобы обновить ткани организма для пластических операций, муж согласился без колебаний. Она тогда восхищалась их мужеством.
Да, он вряд ли бросит ее, а при первых признаках перемены в его отношении она уйдет сама. Но сознание неполноценности, инвалидность в тридцать лет. И постоянный привкус горечи в их до того безоблачной любви, когда каждое мгновенье хотелось удержать навсегда. Да и долго ли продлится такая горькая любовь? А дети, которые успели привязаться к ним, как к родным, а жизнь под дамокловым мечом метастазов? И разрешат ли ей работать в химии? Господи, что же делать, чтобы не дрожать и не стонать на этом проклятом столе?
Наступил день операции. Все было готово. Сделан успокаивающий укол, голова запрокинута, перед лицом экран "Скальпель!" - скомандовал хирург.
-А можно я буду читать стихи? - вдруг спросила она дрогнувшим голосом.
-Читайте, если вам так легче.
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал...
Вначале голос звучал слабо и дрожал, но привычные любимые строки придавали силы. Операция шла. Сильной боли она не чувствовала. Терпимо. Страшно, конечно, но от страха она заслонялась Пушкиным.
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел...
"Большая, с грецкий орех", - услышала она сквозь собственный голос неутешительные слова хирурга. Потом экран убрали, она замолчала и увидела спину удалявшегося почти бегом лаборанта, который уносил в пробирке ее судьбу. Минуты шли, она читала дальше:
Любви все возрасты покорны,
Но юным девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям.
"Я, кажется, больше ничего не помню", - подумала она в изнеможении, и тут перед лицом снова возник экран. Хирург улыбнулся, погладил по слипшимся волосам:
-Счастлив твой бог, девочка, - и уже привычным голосом: - Иглу!
-Ты не бойся, шовчик будет аккуратный, о н ничего не заметит.
-Я Вас люблю, к чему лукавить? - прошептала она, засыпая.
Очнулась в палате, залитой осенним солнцем. Жизнь была желанна.