Убить врага. Вариант 1

               
Отрывок из романа " Провинциальная история смутного времени"


  3.


  Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Гриша с детства слышал эти слова, и всегда понимал их по-своему.  Для него это было сродни их дворовой поговорке: «Прошла любовь – завяли помидоры». Ну, в том смысле, что любовь проходит, и бабы стервенеют.  Но никогда раньше он не задумывался над тем, что и от ненависти до любви тоже всего один шаг. Тот же самый!
 А ведь на памяти  Курка такое случалось, хотя и не с ним. Наверное, такое случалось даже чаще, чем он мог себе это представить, просто раньше  на это он не обращал внимание.
 Да, вот хотя бы у них в школе, или во дворе. Иногда парень с девчонкой,   казалось, терпеть друг друга не могут, а потом вдруг раз – и ходят уже под ручку. И вспоминая всё это, и все прочитанные в лагерях книги, Курок с каждым днём всё больше убеждался, что такие случаи очень даже обычное дело. Вспоминая, он приходил к выводу, что  даже Ромео и Джульетта  полюбили друг друга не благодаря, а вопреки.  И может быть именно то, что они  из враждебных лагерей,  так обострили их чувства?
 Курок прошёлся по широкой светлой комнате, взял с дорогого велюрового покрытия дивана белое как снег полотенце, и оглянулся в  дверной проём, назад.  В соседней комнате, оборудованной под спортзал,   в тусклом солнечном свете блестели хромом новенькие части множества всяческих тренажёров, стальные перекладины турника, и чернело ворсом, мягкое специальное покрытие пола. Анна где-то долго искала его и нашла. И вот теперь, он мог спокойно бегать и прыгать, скрежетать тренажёрами и опускать с размаху пудовые гири на пол. Соседям было слышно чуть. Сам ходил знакомиться и проверять слышимость.
 Взгляд прошёл по велотренажёру и зацепился за шведскую стенку.  На одной из перекладин висела скомканная футболка.
« Опять забыл!» - с улыбкой подумал Курок, и вспомнил недовольные строгие глаза Анюты. Она всегда сердилась, и прикрикивала на него за «бардак в квартире».
 Возвращаться не хотелось, и Григорий пошёл  в душ,  беспечно закинув полотенце через плечо. При ходьбе, он привычно ставил левую ногу то ступнёй внутрь, то наружу, проверяя, отдаёт ли боль в колене или нет. И с досадой чувствовал, что  боль гудит где-то внутри ноги. А ведь при занятиях спортом, и при нагрузках, приседаниях, и даже жиме штанги ногами он совсем забывал о ней. Непостижимо, но боль давала знать  о себе только когда он просто шёл. 
Как всегда после душа, он включил вытяжку и курил сидя на краю огромной, круглой никелированной ванной. Анюта заказала строителям ванную с джакузи, уверяя, что это очень благотворно для его выздоровления, и вот теперь ему даже окурки нужно было выкидывать в окно. Смыть их было невозможно. А в окно: это значит вставай на унитаз, и кидай неизвестно, кому это упадёт на голову. Внизу  проходит тротуар, что ведёт к ним во двор. Сплошные неудобства.
   Один раз  окурок упал на шляпу доктору, который приходил к ним в последнее время, осматривать Курка, только один раз в неделю. И тот смесь, и дёргая головой,  долго рассказывал об этом Анюте, а потом строго и угрожающе кричал на Григория.  Но выхода у него  всё равно другого не было. Курить хотелось так, что иногда темнело в глазах. А потому, окурки каждое утро продолжали лететь вниз,  на тротуар.
  Он захлопнул слуховое окно, почистил зубы, чтобы Анюта не дай бог не учуяла запаха, и только потом, прислушиваясь к зудящему шуму вытяжки, стал привычным движением потирать на груди рубцы, которые как змеи расползлись и застыли под кожей твёрдыми жгутами. Сегодня сердце кололо меньше, и Курок, улыбаясь, толкнул дверь ванной комнаты.
- Ну, конечно! Мы ещё и курим! Нагрузки от одной штанги нам не хватает!
В коридоре стаяла Анюта, уперев руки в бока.
- Анюта!  Григорий раскинул руки  и просто заграбастал её хрупкое тело в объятия.
- Уйди ты! – пыталась вырваться она. – Я же с мороза, дурак!
А он кружил её, чувствуя на разгорячённом теле мягкий и обжигающий холодом ворс её шубки…
  Вот уже почти два месяца, он просыпался от того, что она обнимала его худенькими тёплыми руками и прижималась щекой к его плечу. И это было чудом, и наваждением, и сказкой одновременно. Он никак не ожидал от себя, что может так полюбить эту замарашку из воровской малины. Да, и то, что эта замарашка окажется такой красивой, нежной и ласковой он тоже не ожидал. Вот и лезли ему всё это время мысли о непостижимости того, что с ними происходит.
 Впрочем, Анюта давно уже не была ни замарашкой, ни даже просто блатной марухой. О той замарашке он мог судить  только по редким воспоминаниям, которые приходили к нему в бреду. И ему чудилась волчья яма с твёрдыми, скальными стенами, и вонь затхлого погреба, и запах собственного тела, плавящегося в огне паяльной лампы…
    Квартира Рентгена, изменила Анечку–маруху за несколько дней.  И ещё пребывая в забытьи, и в тумане от болей и ожогов, в редкие минуты прояснения сознания,  Григорий уже видел перед собой чудное создание со светлыми волосами. Оно появлялось перед ним, стоило ему только очнуться и, склонившись, смотрело, будто бы в самую душу широко распахнутыми, наполненными слезами и тоской голубыми, словно  вымытыми весенним дождём,  глазами…
 - Ну, всё! Поставь меня, - уже слабым и совсем не строгим голосом попросила она. И когда он опустил её на пол, не поднимая глаз, добавила: « Есть новости. Нужно серьёзно поговорить!».
 «Оп-па!» - воскликнул про себя Григорий и внутренне напрягся. Грустное выражение лица, так не свойственное Анюте последнее время, сразу подсказали ему проблему.
- Была у Рентгена? – выдохнул он.
- Да! – вздохнула Анюта, и только тут Григорий почувствовал запах её духов.
«Встречались  в городе…» - промелькнула мысль.
- Он позвонил, когда ты спал и  срочно назначил встречу.
- Срочно! – задумчиво повторил Григорий, - Значит, решил всё-таки насчёт Зуба! Ну, и чего ты вздыхаешь? Ты же этого хотела?
 Анюта стояла потупясь, и молчала. Он не знал,  что и подумать, так всё было необычно.
- Так! – решительно сказал Григорий, - Если время есть, то  я иду заваривать себе чай, и  варить тебе кофе. Раздевайся, смывай раскраску, я жду тебя на кухне.
 Кухня, в отличие от всех других помещений огромной квартиры, была епархией Курка. Его усилиями, и так, сверкающая чистотой и новизной всех частей мебели, и посуды,  кухня содержалась всегда в идеальном порядке. Это было единственное место, где он мог находиться долго, когда Анюта часто отлучалась по делам.
   Он слабо помнил первый месяц своего пребывания в этой квартире.   Выздоровление шло медленно и когда врач, тогда приходивший к нему ежедневно, разрешил ему наконец-то вставать и двигаться, то всё вокруг него выглядело так, как сейчас. Когда, как и какими усилиями, Анюта смогла, не тревожа его, загнать сюда бригаду строителей и сделать капитальный ремонт всей квартиры, для него и сейчас оставалось загадкой. Её отрывочные рассказы ничего не объясняли, а выспрашивать ему не хотелось. Но именно здесь, на кухне, при включённом телевизоре,  скворчащих сковородках и  кипящих кастрюлях,  он коротал время без неё. Именно здесь он размышлял о них, о прошлом, и запрещал себе думать о будущем. Проведённые здесь часы не прошли для него даром, он это знал, но ещё не понимал, насколько он изменился после  сидения в волчьей яме, и болезни, и насколько изменилось всё вокруг него. Изменилась Анюта, изменился Рентген, которого он видел только дважды за это время.
 Запертый стенами пусть и большой, и шикарной, сытой и суперсовременной тюрьмы, он менялся внутренне намного быстрее, чем после любого из лагерных сроков.
 Когда она зашла на кухню, уже по-домашнему, с распущенными волосами и привычном халатике, он тут же  подставил ей на маленькую барную стойку, где уже хлебал чай, маленькую чашку кофе. И она села, и так же сумрачно, как и несколько минут назад пила кофе, привычно вытягивая губы трубочкой. А он смотрел на неё, и улыбался. Ему было приятно, что ей не нравится ЭТО. Ему было приятно, что его женщина уже  умеет жалеть людей, хотя бы даже нелюдей  по-жизни.
- Рентген сказал кончать их? – спросил он осторожно, и замер. Он был почти уверен в её ответе, ловил даже движение её головы. Вдруг кивнёт!
- Хуже! – вздохнула она.
- Нет! – испугавшись за себя,  и ещё больше за неё, мотнул он головой,  - Не мог же он…
- Он приказал отдать их живыми.
- Кому?
- Скорее всего, ментам!
Он громко вздохнул.
- Так радуйся! Помнишь, как ты однажды ночью сказала, что рада тому, что не убила тогда никого…
- Да! – резко выкрикнула она и будто осеклась.
- Не понимаю! – он улыбался смущённо, но внутри него уже закипала досада.
- Я простила  Зубу первого своего  мужа и даже сестру готова ему простить. Но пока он жив, ты всегда будешь ходить под топором. Он  может простить то, что мы заперли его на три месяца. Но только не сдачу ментам. Ни он, ни Алабай этого тебе не простят. Пока они живы, ты будешь ходить под топором.
- Вместе будем! – легко засмеялся Григорий.
- А я хотела попросить тебя!
Анюта впервые подняла на него глаза и стала похожей на ту, трёхмесячной давности, худенькую, со впалыми щеками и большими голубыми глазами. В них была мольба.
- Убей их!
Григорий встал, и стал расхаживать по кухне, больше обычного припадая на больную ногу.
- А как же Рентген? – будто размышлял он вслух, - Он сказал, что мы с тобой его люди. Но до тех пор, пока делаем то, что он скажет.
- Я спрашивала у него! – резко перебила Анюта, -  Он согласился со мной и сказал: « На ваше усмотрение».
- Но как? – выкрикнул Григорий, вскинув руки, - Как ты себе это представляешь? Там охрана Рентгена. Мы приезжаем, и я стреляю двоих, а остальных приказываю отдать ментам. Все: и охранники на свободе, и тех, что заберут менты, будут знать, что мы их грохнули. Это всё равно, что расстрелять их на площади. Да и не смогу я! Я что,  по-твоему?...
- Хорошо. – легко согласилась она, - Тогда я сама.
- Да! – уже почти кричал Григорий, - Они пытали меня, но я не скот как они. Я не могу мочить людей, словно яблоки ногой давить.
- Хорошо, - монотонно повторила она и передёрнула плечами так, будто дотронулась до чего-то гадкого, - тогда отдадим ментам всех. Не мучайся. Значит судьба!
- Судьба, - вздохнул он сразу успокоившись, и опять нервно, прихрамывая зашагал по кухне.
- Вот, что! – Григорий резко присел на соседний табурет и обнял Анюту за плечи, - Давай решим прямо на месте? Может, когда увидим их, станет всё яснее? Сколько у нас времени?
- До вечера.
- Возьми, - Анюта достала из кармана халата и со стуком положила на столешницу  старенький наган, - я поняла, что ты не хочешь, чтобы я…
- Зачем? – подскочил на ноги Григорий, - У нас же целый сейф всякого добра.
- Рентген сказал, что этот засвеченный. А другое нам нужно будет ещё.
- Понятно!
Григорий отошёл к окну, и через плотную тюлевую занавеску, стал смотреть на  припорошенный грязным ноябрьским снежком  замкнутый периметр двора. Он постоял несколько минут и вдруг громко, раскатисто засмеялся.
- Как-то не подумал я, что работать на такого человека, и остаться чистым, не удастся.  А раз так?  Значит, наган-то он тебе дал не зря.
- Ну, вот! – вздохнула Анюта, - Ты всё и сам понял. Давай, милый, в этот раз я сделаю всё сама…
- Нет! – резко перебил он, - Я хочу, чтобы ты ещё побыла немного Анютой, которую я так люблю. Да и не женское это дело. Рентген спас нам жизнь. Он спас  жизнь тебе, и ещё он дал нам друг друга. И я не знаю, что из этого более ценное. Знаю только одно: убивать, кого попало даже для него, я не стану.
- Ты веришь, что он убивает, кого попало?
- Если бы верил, давно бы предложил тебе сбежать. Есть в нём что-то такое. Верь ему почему-то.
- Сейчас я верю только одному тебе , Гриша. – тихо прошептала она. Но звук её, еле слышимого  голоса он уловил почти без труда.