Надеясь на терпение читателя, к случившемуся со мной эпизоду-«ужастику» я перейду чуть позже, предварительно рассказав о времени этого происшествия и людях, среди которых я жила.
Времена те принято называть «лихими 90-ми». Они и были таковыми, особенно в крупных российских городах. Мне приходилось наблюдать разорённый Петербург, где не на шутку разгулялась криминальная братия, ходили электрички со срезанным с сидений дермантином, в которых зарабатывали на жизнь заунывными песнями инвалиды и косящие под них тунеядцы; на вокзалах скапливались толпы нищих и воров, в кафе люди в отрепьях искали остатки пищи и пива, в буфетах и пышечных кофе и чай подавались в чашках с нарочито отбитыми ручками (дабы на них никто не позарился), а на Невском проспекте продавались разложенные на коробках и ящиках продукты питания.
В деревни вместо «лихости» пришло небывалое унылое запустение…
Жила я тогда в далёкой от родной Беларуси деревне Сухое Ленинградской области, в девяти километрах от холодной ветреной Ладоги, где проходила в годы войны легендарная «дорога жизни». Жители деревни незадолго до этого въехали в новые квартиры, но чуть-чуть не успели обзавестись такими благами цивилизации как туалет и ванна – грянула перестройка. Естественно, строительство очистных сооружений было заморожено, материалы разворованы, а установленные в домах ванны стали местом для хранения картофеля, либо приспосабливались для других нужд, по фантазии хозяев. Так и остались три дома городского типа без удобств. Помойная яма, общественный туалет и колодец – во дворе, отопления хватало лишь на то, чтобы поддерживать 10-12 градусов тепла в квартирах, а поэтому для дополнительного обогрева в кухнях включались духовки, отчего пахло газом. От недостатка кормов коровы на ферме почти не приносили молока, и их убивали, распределяя мясо среди «своих»; не работающих в совхозе учителей, кем была я, это не касалось. Рейсовый автобус из города курсировать перестал, а от железнодорожной станции ходил весьма нерегулярно, и приходилось очень часто расстояние в 18 км преодолевать пешком. Некоторые дети, живя всего в 100 км от Петербурга, никогда не бывали в его музеях. Кроме всего прочего, в совхозе для многих не находилось работы, а это оборачивалось порой беспробудным пьянством. Правда, вскоре появилась в тех краях лесопромышленная компания «Форест» – и пошёл, как по этапу, бесконечными фурами дешёвый русский лес на производство дорогой финской и шведской бумаги и пиломатериалов. Но это была большая удача для многих мужчин, нашедших постоянный заработок. Один мой ученик написал в сочинении: «Мой папа работает шведом».
Другие люди выживали за счет проданных летом картофеля и ягод, но в семьях пьющих родителей средства быстро заканчивались, и дети попросту голодали. У меня в первом классе была девочка, которая питалась на ферме силосом и комбикормом, причем вкусовые качества одного были для неё предпочтительнее другого (меньше горечи). Стоит ли говорить о том, мог ли этот ребенок учиться… Периодически таких детей-горемык с диагнозом «ЗПР» отправляли в интернаты. По причине многодетности многих семей и доставки детей в школу со всех окрестных деревень, классы были довольно большие, и учителям работы хватало. Но, несмотря на все невзгоды, в нашей старенькой деревянной школе царила домашняя атмосфера, и все мы жили как одна семья. Иногда, конечно, разгорались в учительской горячие споры с нападками старшего поколения на «проклятых демократов, разваливших страну» и встающей на защиту новой жизни молодежью. Но прения быстро гасли от чьей-то своевременной шутки или просто звонка на урок. Такой взаимовыручки и сочувствия друг к другу в коллективе я больше не встречала. А теплота директора школы, нашей замечательной Валентины Михайловны, греет меня до сих пор, хотя теперь мы видимся очень редко. В любую погоду, на попутных машинах она бесстрашно ездила в районный центр за зарплатой, привозила её порой поздним вечером в обычной матерчатой сумке и разносила по домам учителей. Мы часто в такие вечера чаёвничали, говорили о жизни, и она шла дальше. В первую голодную зиму она подкармливала нас картошкой и вареньем, приглашала на свои вкусные пироги, и даже дарила собственноручно связанные красивые тапочки. В ее уютной кухоньке всегда нежились коты, которых хозяйка очень любила и баловала. А ее любили и уважали все. Когда она уходила из дома, в дверную петлю вешала не закрытый замок – просто для того, чтобы дверь не распахнулась от сквозняка. Однажды, в ожидании моего приезда, чтобы замок меня не смутил, она на нём даже записку прикрепила: «Замок не закрыт. Заходите, располагайтесь, я скоро буду». Эта записка хранится у меня и сейчас. Три года, проведенные в этой деревне, стали вехой в моей жизни.
* * *
И вот однажды, 31 августа 1993 года, после торжественной школьной линейки и покупки с автолавки полмешка сахара, я решила сбегать за грибами. С моим ориентированием на местности меня одну не то что в лес – на соседнюю улицу выпускать нельзя, особенно в темное время суток. Но об этом тогда еще никто не знал, а сама я толком не представляла, что такое настоящий лес этих краёв. В это время каждый вечер, кажется, в 20.20, шёл всем известный бесконечный сериал «Санта-Барбара». Пообещав 10-летней дочке к началу очередной серии вернуться, направилась за грибами. А был уже седьмой час вечера. На выходе из деревни учителя обсуждали школьные дела. На их удивлённый вопрос, куда, мол, я, на ночь глядя, отправляюсь, глупо шучу: «Вот, смерти белой купила, а теперь иду заблуживаться». Валентина Михайловна ворчит: «Вы так не шутите, кто у меня первый класс будет вести?!» Что-то ещё дурацкое сказав в ответ, я помахала им рукой…
Иду вдоль опушки, кажется, в одном направлении, радуюсь изредка попадающимся маслятам и сыроежкам, и вдруг понимаю, что нахожусь уже не на опушке, и дороги к дому не знаю, и стемнело как-то неожиданно быстро. Сомнений нет: заблудилась. Пробую найти хоть какую-нибудь тропинку – тщетно. С перепугу уже просто куда-то бегу и плачу, представляя, как волнуется за меня мой ребенок. На ходу вспоминаю, что незадолго до этого в окрестных лесах расстреляли 130 волков… боюсь, что не всех. Да и медведя видели… Вдруг земля подо мной заколыхалась. Этого еще не хватало – трясина! А леса и болота в тех местах знатные. На месте стоять нельзя – проваливаюсь. Впереди на кочках виднеются какие-то чахлые деревца. Наивно полагая, что там есть островки твердой земли (ведь растут же на чём-то эти заморыши!), стремлюсь к ним. Наступаю на кочку, и вместе с деревцем куда-то опускаюсь. Ужаса моего не передать словами! Остаётся только одно – молиться. Молюсь искренно и отчаянно, прошу Господа пожалеть мою дочь – не оставить без матери (хоть и бесшабашной). Уверена, что помогла именно эта молитва, потому что каким-то чудесным образом нога моя ступила, наконец, на твёрдую землю. Осталось выйти на дорогу. Под ногами различаю какую-то узкую тропку. Пытаюсь идти по ней, но в темноте она теряется. Возвращаюсь назад, ища эту спасительную ниточку; сначала тщетно, потом тропинка снова находится и подаёт надежду. Впереди – просвет. Ура! Мчусь, не чувствуя ног, к нему, и выхожу на большую поляну, вокруг которой… опять лес, окружающий её плотным кольцом. Снова отчаянье, но уже не такое безнадёжное, как в болоте. И тут появляется ещё один повод для тревоги: надо мной низко закружилась птица с огромным размахом крыльев. За ней появилась другая, и вот эта пара хищников угрожающе мечется над моей головой. Снова охватывает паника: заклюют! Молитва моя продолжилась с неистовой силой и снова возымела действие: взгляд упал на едва различаемый в темноте гусеничный след трактора. Ну, а раз уж трактор здесь прошёл, вслед за ним пройду и я. Появилась уверенность в удаче, а вместе с ней пропал страх перед птицами. Они, как будто почуяв перемену в моём настроении, перестали меня преследовать и, сделав прощальный круг, отправились на поиски другой добычи.
Спасительная колея вывела меня, наконец, на шоссе. В каком именно месте – неважно; главное – я уже не в лесу и не в болоте. Предполагаю, что нахожусь совсем не в той стороне, в которой оказалась на самом деле. Это я поняла, когда наткнулась вдруг на школу, в которой работала. Счастью нет границ: до дома всего три привычных километра! Иду, почти бегу, благодаря Бога за милость и ругая на чём свет стоит свою обезбашенность. Во дворе, у колодца, мою рыдающую дочку соседка отпаивает валерьянкой. Учителя пошли в лес и зовут меня, срывая голоса. Кто-то из мужчин даже стреляет из охотничьего ружья. Теперь уже моя очередь пришла бежать за ними и кричать, что я уже вернулась. Судя по тому, с какой стороны я появилась, пройти мне довелось немалое расстояние за четыре часа моих блужданий.
Не стоит даже описывать, какую выволочку устроили мне коллеги, и как я сгорала от стыда перед ними и дочкой. Потом я полночи чистила грибы, а следующие полночи не могла уснуть от пережитого. На следующий день учительская гудела от обсуждения события, и мои первоклассники смотрели на свою учительницу с неподдельным интересом.
Вот такая сказка-быль со счастливым концом.
* * *
Все 20 лет я не прерываю связи с этими чудесными и очень важными для меня людьми, общаясь с ними, изредка приезжая туда, а чаще – по Интернету, для которого тысяча километров не является препятствием. Некоторые из бывших коллег являются теперь моими благодарными читателями. И еще те тяжёлые времена подарили мне подругу, ставшую самой близкой и надежной до сегодняшнего дня.
Сейчас Сухое – уже совсем другая деревня. В отремонтированных квартирах стало тепло, многие жители переселились в собственные дома. Для школы построено еще одно здание, и её ученики получают многочисленные кубки и дипломы на различных соревнованиях и конкурсах. Кроме опытных учителей, там работают молодые активные педагоги, отдающие детям свой талант и задор.
Валентина Михайловна уже не трудится в школе, но по-прежнему пользуется авторитетом и уважением сельчан.