Предчувствие дождя

               

ПРЕДЧУВСТВИЕ  ДОЖДЯ

     В парке приторно пахло распустившейся совсем недавно черемухой, а теплый весенний воздух, казалось, становился все более осязаемым и плотным. Повеяло сыростью, и как-то сразу притихли неугомонные пичуги, голосившие до этого со всех сторон. Приближалась гроза. Заметно потемнело. И, как только первые крупные дождевые капли упали на землю, парк, до этого наполненный праздно и неспешно-гуляющей публикой, пришел в движение: остановились карусели, по дорожкам побежали молодые мамаши с колясками,  стайки пионеров смешивались с неуклюже бегущими пенсионерами.  Налетевший внезапно предгрозовой ветер бесцеремонно сдувал с голов зазевавшихся старичков их соломенные шляпы, попутно бесстыдно задирая крепдешиновые юбки молоденьких девушек...

     Мишка Звягин проснулся, как просыпался много раз, на одном и том же месте своего сна: парк, качели, карусели,… все бегут, должна начаться гроза и…
     Сон повторялся с заметным постоянством раз в две недели, и Мишка, в общем-то, к нему уже привык: сон как сон, бывают и хуже. Пионеры, раскачивающиеся карусели-лодочки, серебристый громкоговоритель на столбе, выплевывающий из своих недр бравурные марши, мороженщица со своей деревянной коляской с мороженым… Какое вкусное было это мороженое в бумажных обертках!

     Эти воспоминания были ЕГО воспоминаниями, ЕГО памятью, памятью ЕГО детства…
      Звягин чиркнул зажигалкой и посветил на наручные часы. Эти старые часы марки «Ракета»  оставил ему на память отец. Не хотел, наверное,  оставлять, а оставил: так сильно вцепился, обняв за ноги, в него Мишка. 
     «Не уходи, папка, - плакал он, не отпуская ноги отца, - не уходи!».
     Отец снял часы, вложил их маленькому Мишке в руку и, взяв свой огромный, обитый дерматином чемодан, навсегда исчез из его  жизни. На все мальчишкины  вопросы мать отвечала, что у папки теперь другая женщина и ему там, наверное, лучше, чем с ними. Когда Звягин немного повзрослел, он хотел было выбросить эти злополучные часы, но потом передумал и оставил, специально оставил, чтобы не забыть о том человеке, который их предал.

     На часах было ровно шесть утра, а рассвет в сентябре наступает в семь. Это Звягин хорошо знал, потому что эту маленькую каморку, где жил последнее время, он должен был покинуть до рассвета, а прийти сюда будет возможно только тогда, когда на город опустится ночь. Почему так сложно? Да только потому, что маленькая Мишкина «каморка» находилась не где-нибудь, а в самом настоящем местном драмтеатре.


     …После Афгана  Мишка Звягин вместе со своим закадычным дружком Женькой Егоровым несколько лет проработал на стройках в Таджикистане. А когда они вернулись в «Совок», очень удивились: не было больше «Совка»! Все, что угодно было: города – те же, дома – тоже, а страна – другая. Все вокруг в одночасье  вдруг стали предпринимателями, бизнесменами. Все продавалось и приватизировалось, отнималось и присваивалось… Нелегко пришлось Звягину в новой стране. На стройке работать он уже не мог – дала о себе знать старая контузия, «заработанная» в Афгане. Попробовал было стать бизнесменом, назанимал денег, влез в долги и… закончилось это все продажей маминого жилья. Слава Богу, что мать всего этого уже не увидела по причине отсутствия оной среди живых.

     Несколько лет Мишка подрабатывал где придется и кем придется. Снимал маленькую квартирку на окраине. В общем, худо-бедно, но жил, пока его болезнь не стала прогрессировать. Жуткая головная боль могла придти совершенно неожиданно, ночью, днем ли – она не выбирала. И тогда не было покоя Звягину. От острой непереносимой боли, казалось, лопались глаза, и синими змеями выступали на лбу вены. Боль отдавала в позвоночник, заставляя его скрипеть зубами, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не завыть по-звериному.  Отступала боль так же внезапно, как и начиналась, и Мишка, обессиленный, мокрый от липкого пота устало улыбался, радуясь этому.

     Работодатели «сочувствовали» парню, советовали лечиться, дружески похлопывая его плечу, говорили, какой он славный малый и…увольняли.
     Так Мишка остался без работы, без прописки и по этой же причине без инвалидности. Хозяйка квартиры, которую он снимал, пару месяцев терпеливо ждала от него денег, но, так и не дождавшись, однажды предложила ему съехать.
     Всю ночь бродил Звягин по городу, думая о своей никчемной, не сложившейся жизни. Из всего «хозяйства» у Мишки с собой был только его старый друг – афганский военный вещмешок,  а в нем – смена белья да транзистор «Россия», купленный еще в Таджикистане.

      Разные мысли лезли ему в голову  в это время, и нехороших среди них было большинство. Но все же Мишке повезло: во-первых, на дворе благоухало и зеленело лето; а во-вторых, сам не зная, почему, оказавшись в скверике возле драмтеатра он решил согреться – ночью еще было прохладно -  и не придумал ничего лучше, чем залезть по пожарной лестнице на крышу театра.

     Старое здание не отличалось особенностями архитектуры – типовое трехэтажное строение довоенного времени без причудливых излишеств, колонн и прочей вычурности. Чердачное окно на крыше оказалось открытым, и Мишка, подсвечивая себе зажигалкой, прошел по чердаку, то и дело снимая с лица паутину, пока не уткнулся головой в оцинкованную железом дверь. Дверь была заперта на хлипкий замок и Звягин, поработав немного перочинным ножом, открыл его без труда. Пройдя по длинному коридору, он оказался на балконе, установленном прожекторами, софитами и прочей театральной «ерундой». Где-то под балконом тускло горела лампа дежурного освещения, и в полумраке угадывались очертания мягких кресел театрального зала, а справа – чуть впереди – была сцена.

     До Звягина долетел лёгкий, тёплый ветерок кулис. Запах сцены… Мишка чувствовал этот неповторимый запах тяжелого красивого занавеса, дощатого пола, запах таинственного ожидания лицедейства, огней рампы, запах грима на лицах актеров, запах сказки…
     Он вдруг вспомнил, как давным-давно мама повела его на Елку в этот самый театр. После праздничного елочного представления для детей  был приготовлен спектакль-сказка «Красная Шапочка». Мишку усадили в первый ряд рядом с его соседом по квартире Димкой. Димкина мама была актрисой этого театра и в спектакле играла героиню – Красную Шапочку. Мальчишка  весь спектакль только и говорил Мишке об этом. Его глаза блестели, и сам он, худенький, черноволосый, раскраснелся от удовольствия. Но потом, когда Волк съел Красную Шапочку, Димка вдруг разревелся на весь театр и с криками: «Мама! Мама!» - побежал на сцену…


     Сейчас эти воспоминания казались нереальными, ненастоящими, взятыми будто бы из какой-то другой – не его – жизни.
     Мишка огляделся и, пройдя по узкому техническому балкончику, уставленному софитами, оказался на лестничной площадке. Слева лестница уходила вниз, а справа виднелась обшарпаная дверь. Он уперся в нее плечом, и дверь поддалась.
     Звягин оказался в маленькой комнатке с узким окошком в стене. Окошко это наверняка выходило в зрительный зал и на сцену. Было похоже, что это бывшая будка киномеханика. Большую ее часть занимал всякий хлам: старые плакаты, деревянные подрамники, сломанная лестница и прочее. Но в дальнем углу вполне можно было уместиться, и парень, сбросив вещмешок, расстелил на полу свою джинсовую куртку, устроился на ней поудобнее и тут же уснул…



     Этот, обитый сайдингом, круглосуточный ларек Егоров приметил давно. Шикарный ларек:  проходимость большая, да и находится в удобном для «отхода» месте. Вот за этим домом можно припарковаться. «Посетил» ларек – до машины тридцать метров и ищи его! - думал Егоров. – Большой «куш», конечно, не возьмешь, его тут просто не может быть, но на некоторое время должно хватить. Правда, придется делиться с Рустамом, но без напарника трудно, прикроет, ежели чего».

     Они сидели в раздолбанной Рустамовой «шестерке» и наблюдали за ларьком.
     - Хорошо, хочешь - завтра, давай - завтра, - кивнул Рустам. – Часика в два ночи подъедем и быстренько все сделаем. Славный ты джигит, Женя, хоть и «неверный»! – рассмеялся он и хлопнул Егорова по плечу. – Не печалься, брат, сделаем вскоре одно дельце – да поможет нам Аллах! – и большие деньги у тебя появятся, слово даю! Вот только человечка найти еще одного нужно будет. Ты обещал, Женя, помнишь?
     Чеченец посмотрел на Егорова своими колючими карими глазами, и тому стало не по себе.
     - Будет, будет человек, не торопи, Рустам, - обиделся Егоров. – Ну, что, поехали, что ли…


     … Мишка  проснулся от резких женских голосов где-то на лестнице и догадался, что это уборщицы. Слышались звуки ведер и характерные шлепки мокрой тряпкой.
     Осторожно загородив дверь щитами и прочим хламом, он стал ждать. Ждать пришлось долго. То на сцене, то в зрительном зале то и дело слышались голоса, а на балконе включались софиты, и его каморка на время освещалась осколками этого света.

     Звягину ужасно хотелось есть, но больше всего ему хотелось в туалет. И когда терпеть стало невмочь, ему попалась на глаза пластиковая бутылка из-под пива. Мысленно благодаря того чудака, распивавшего здесь когда-то пиво, Мишка, наконец-то, вздохнул свободно.
     Вырваться из театра ему удалось только вечером, и теперь парень  знал, что «сматываться»  из каморки лучше поутру, если, конечно, есть необходимость, а возвращаться только ночью.

     Так как ключа от комнатки Мишка не нашел, дверь приходилось закручивать изнутри куском металлической проволоки.
     Постепенно Звягин стал привыкать к новому месту своего обитания, обжился и даже ухитрился протащить сюда раскладушку.
     Как-то подслушав разговор уборщиц, он узнал, что ночью театр охраняет старенький сторож дядя Паша, который, к тому же, ни черта не слышит, да и видит тоже хреново. Мишка осмелел и иногда по ночам, когда не спалось, стал спускаться в зал. Он сидел в мягком кресле театрального зала в чуть видимом свете пары дежурных лампочек и смотрел на темный прямоугольник сцены. Затем он поднимался на сцену  и ходил по ее отполированным доскам, вдыхая запах кулис. Где-то впереди зияла темным провалом оркестровая яма, словно пещера неведомого чудовища, затаившегося в темноте…

     Перебивался Звягин случайными заработками: где-то что-то поднести, убрать мусор, что-то покрасить и так далее.
     Более всего тяготило Мишку его одиночество: дожил до сорока пяти лет и до сих пор один, ни жены, ни детей. «Только вот кому он такой нужен? Инвалид и к тому же бомж…» - печально думал Звягин.
     Приступы не возвращались уже несколько недель, но радость его была преждевременна…
     Он вскочил среди ночи, уже предчувствуя боль, и не ошибся. Боль обрушилась не него сразу, ударив будто бы тяжелой гирей сначала в висок, затем в затылок, далее – в позвоночник. Мишка упал на колени, заскрипели его зубы, напряглись пальцы, а на лбу выступили черные, готовые лопнуть вены. И закричать ему нельзя, а так хочется! «Пропади все пропадом!» - кусая в кровь губы, шепчет он и теряет сознание…


     …Рустам припарковал машину за углом дома, как и договаривались,ещё немного посидели в машине, выждали. Вроде, всё тихо. Натянув на голову капюшон от ветровки и прихватив травматический «Макарыч», Егоров двинулся к ларьку.
     Звякнув колокольчиком над дверью, Женька зашел в магазин. За прилавком никого не было, где-то в подсобке  негромко играла музыка.
     - Эй, хозяйка! – крикнул он. – Мне бы сигарет пачку!
     Шторка подсобки распахнулась, появилась раскрасневшаяся грудастая девица.
     - Какие вам? – спросила она с нетерпением ,недовольно  рассматривая Егорова.
     Женька вытащил из кармана руку с пистолетом и прохрипел враз высохшим ртом:
     - Выручку давай!.. Ну?!...

     Засовывая на ходу отданные перепуганной девицей купюры, Егоров кинулся к выходу, как вдруг из боковой двери магазинчика к нему навстречу выскочил здоровый бугай весом под сто кило, как успел отметить парень.
     - Стоять!!! Мать твою!!!... – завопил амбал.
     Пока Егоров судорожно вытаскивал из кармана ветровки застрявший там пистолет, парень вцепился Женьке в горло двумя руками. У того потемнело в глазах и перехватило дыхание. Но тут амбал охнул, руки его разжались, и все его грузное тело брякнулось на асфальт.

     Только тут Егоров увидел Рустама с окровавленным ножом и понял, в чем дело.
     Опомнился Женька только в машине. Рустам гнал «шестерку» за город, ловко крутя «баранку». На кисти его правой руки запеклась кровь того бугая, но похоже что чеченец не обращал на это внимания.
     Рустам остановил машину недалеко от какого-то дачного товарищества, и они стали делить деньги. Денег оказалось двадцать пять тысяч, и чеченец, забрав у Егорова купюры, отсчитал ему десять.

     - Извини, брат, но на мне теперь труп, и я думаю, так будет справедливо, - сверля Женьку черными глазами, произнес он. – Не грусти, брат, - добавил чечен, вытирая окровавленные пальцы, - теперь мы вместе, и я буду откровенен с тобой. Недавно я получил посылку, не по почте, конечно, - ухмыльнулся Рустам. – Посылочка эта – мощная взрывчатка с таймером. Подумаем, где ее бабахнуть, чтобы вознеслось к небесам как можно больше «неверных»… Что, испугался, брат? – усмехнулся чеченец, глядя на побледневшего Егорова. – А ты не пугайся, джигит! За эту «хлопушку» получишь двадцать штук «зеленых». Конечно, по результату исполнения. – Думай, Женя, думай. Как придумаешь – позвонишь. А мне пора.
     Рустам оставил Егорова на дороге, хлопнул дверцей, и «шестерка», подняв облако пыли, скрылась за поворотом…


     … Звягин пришел в себя, когда на дворе было уже темно. «Целый день провалялся, однако» - тяжело вздохнул он и решил пойти побродить, подышать воздухом.
     В скверике у театра было хорошо. Под ногами стелился ковер из нападавших кленовых листьев, а хрустально чистый сентябрьский воздух навеял  Звягину воспоминания.
     Мишка вдруг вспомнил, как в десятом классе назначил свидание Ленке Точилиной – активистке и отличнице. Назначил, ни на что не надеясь, просто написал ей записку на уроке: «Приходи в скверик у театра в семь вечера». Ленка, вопреки его сомнениям, на свидание пришла и минут через десять после банальных ненужных фраз набросилась на него с яростными жадными поцелуями. После такого активного Ленкиного поведения Звягин потерял к ней всяческий интерес, и они больше не встречались…

     Сейчас все это казалось смешным. Конечно же, Ленка Точилина была не единственной девушкой, были и другие, с которыми Мишка встречался перед армией. А с одной из них отношения зашли настолько далеко, что Звягина чуть не женили… Но Точилину он запомнил на всю жизнь: настолько неожиданным и пошлым показалось тогда ему ее нетерпение.
     - Мишка! Звягин! Это ты? – окликнул вдруг его проходивший мимо парень.
     - Егоров! Как же я тебя не узнал? – обрадовался Звягин.
     Они обнялись. Их случайная встреча была приятна обоим. Они подружились еще в Афгане, вместе воевали и вместе получили ранения в одном бою. Егорова ранило в грудь, ну в Мишку только контузило. И тогда эта контузия казалась пустяком: подумаешь, контузия!

     -… Вот так, Мишка. Помотало, побросало меня как перышко. Отсидел даже два года за драку. Ты знаешь, всё как в тумане, как будто бы не со мной… Жена и та ушла. Живу с матерью в её «однушке». А эти гады жируют, сволочи, олигархи, мать их! Почему всё не так, Мишка?..
     Звягин смотрел на парня  и понимал, что это уже совсем не тот Женька, которого он знал когда-то: совсем седой, с осунувшимся почерневшим лицом.
     «Побила, побила его жизнь».

     - … Так ты прямо в театре и живешь? – оживился Женька. – Ну, ты даешь! И что, никто не знает? Ну ты, братан, мастер, прямо Копперфильд!
     Егоров помолчал немного, и посмотрел на Мишку:
     - Слушай, Звягин, есть возможность очень не хреново заработать, а заодно и сволочей этих наказать – чиновников да депутатов. Связался я тут с одной гнидой, Рустамом зовут…
     Егоров рассказывал, а Мишка послушно кивал головой и удивлялся тому, как легко он соглашается пойти на ТАКОЕ. Еще где-то в глубине его сердца зарождались сомнения, но внезапно Звягин  все вспомнил. Вспомнил, что никогда он не был никому нужен, что страна, которую он любил и защищал, как казалось ему когда-то, забыла о нем. Его НЕТ. Он – тень, он жалкий осколок прошлого, судорожно цепляющийся за свою никчемную жизнь…
     И он ответил, ответил со злостью, накопившейся в нем за все эти годы:
     - Передай чечену, что я согласен. Пропади оно всё!...



     Через пару дней Егоров притащил в портфеле бомбу и объяснил Мишке, как устанавливать таймер.
     - Завтра в вашем театрике должно быть какое-то депутатское собрание. Рустам сказал, что будут присутствовать городские и даже областные «шишки». Начало этого «балагана» в восемнадцать ноль-ноль. Поставишь бомбу и проследи. А минут за пятнадцать до взрыва можешь «сваливать». Как все сделаешь, позвонишь мне вот по этому номеру. Ну, удачи! – добавил Женька  и быстро пошел по аллее.

     Ночью Мишка  устанавливал на сцене бомбу. Слева от столов президиума, которые уже поставили рабочие, рядом с кулисами, внизу на стене он обнаружил деревянную решетку вентиляции. За решеткой открывалась ниша. Вот туда и поставил свой «портфель смерти» Звягин, перед этим настроив таймер на шесть часов вечера завтрашнего дня.
     Бомба – по рассказу Егорова – была очень мощной, да еще и с «начинкой» в виде мелких гаек и болтов. Если все это сработает, то не только на сцене, но и в зрительном зале вряд ли кто уцелеет…


     … Щетки «дворников» заработали, торопясь очистить лобовое стекло «шестерки» от капель воды. Дождь, начавшийся час назад и не думал прекращаться. Рустам курил и посматривал на Женьку. Тот сидел рядом и нервно потирал руками щеки.
     - Что, волнуешься, джигит? Не волнуйся, сделаем дело и мы с тобой – богатые люди! – чуть насмешливо проговорил чечен. – Вот, возьми.
     Он протянул Егорову что-то, завернутое в бумагу.
     - Минут за двадцать до начала пройдешь в театр и сделаешь, как договорились. Потом уходи. Позвонишь мне через сутки после этого, тогда встретимся и рассчитаемся. Подвезти тебя не предлагаю,  «светиться» лишний раз не хочу. Ну, бывай, джигит!

     «Неудачник, дурачок, неужели ты и впрямь думаешь, что я стану с тобой делиться? «Неверные»  собаки! Рустам Ацаев всегда обманывал вас и смеялся над тем, как вы продаете друг-друга!»…


     … Через маленькое смотровое окошко Звягин осторожно смотрел, как на сцене идут приготовления к собранию. Настраивали микрофоны, и уборщицы усердно драили тряпками полы.
     До половины шестого была масса времени, и Мишка улегся на раскладушку, пытаясь вздремнуть.
     На его часах была половина третьего, когда он вскочил: нет, только не это! В его голове застучал невидимый молоток, от страха пересохло во рту, а боль мощным ударом стучала в висок и затылок. Звягин держался до последних сил, но и эти силы иссякли, и Мишка потерял сознание.
   … Звягин очнулся и посмотрел на часы. Стрелки его «Ракеты» показывали без восьми минут шесть. Он похолодел и прильнул к смотровому окошку. Что это?! Этого никак не могло быть!!!

     На сцене нет никаких столов, она полна детей в синих галстуках, да и сам зрительный зал заполнен ребятами.
     «Это конец!!!»
     Мишка, спотыкаясь о подрамники, бросился к двери. Дверь не открывалась, и он, посветив зажигалкой, увидел, что она закрыта на внутренний замок. «Кто это мог сделать?» - мелькнуло у него в голове. Несколько сильных ударов ногой, и замок не выдержал. «Теперь вниз, по лестнице! И через зал на сцену. Скорее, скорее! Звягин, сукин сын, теперь от тебя зависит жизнь этих сотен детей!».
     Звягин, завывая как раненый зверь, несся по лестнице. Вот и зал!.. Русые, темные, рыжие детские головы, смех, повизгивание девчонок, гул голосов…
     Мимо всего этого бежал Мишка в расстегнутой мятой рубашке.
     Вот и сцена.

     - Куда вы, мужчина?!... Кто это?!... Что происходит?!
     «Скорее, скорее!».
     Стена. Мощный удар ногой, и деревянная решетка разбивается вдребезги. Вот он – портфель! Остановить таймер он уже не успеет. Схватив портфель Звягин бежит дальше.
     «Скорее, через сцену к служебному входу и на улицу!».
     Руки толстой вахтерши, пытающейся его остановить…
     - Мужчина, стойте! Как вы….

    «Вот и выход!».
     Дверь едва не слетает с петель.
     « Ещё немного, ещё…»
     Яркий свет на мгновение ослепил Мишку, и он слился с ним, превратившись в огненный столп, сметая на своем пути столбы и деревья, круша пластиковые окна соседних домов, заставив разом нервно  взвыть сигнализацией сотни машин в округе.


Дмитрий  Грановский