Строгое солнце выглянуло из-за белесых облаков и заиграло отблесками на мокрых крышах. Дождь кончился уже час назад. Марта Фогель, пожилая старая дева с добрым некрасивым лицом, гувернантка, вывела детей на прогулку. Как смогла строго наказала им не лезть в грязь и уселась на скамейку под липами в конце аллеи. День был чудесный, свежий после дождя. Теплый ветер гонял по парку желтые опавшие листья. Вдалеке, там, где проходила улица, изредка раздавались звонки, стук и скрежет проходивших экипажей, но здесь было тихо и, казалось, само умиротворение снизошло на этот живописный уголок старой Вены. И действительно пейзаж был изумителен. Старые липы, ровные как на подбор, словно вышколенные капельдинеры на светском рауте обступили аллею, вымощенную темно-коричневым камнем. Их желтеющие кроны были еще полны листьев и волнами переливались под мягкими порывами ветра.
Дети, мальчик и две девочки, визжа и смеясь, бегали друг за дружкой вокруг четырех старинных серых колонн, бывших некогда беседкой, но со временем утратившей крышу. На колоннах, символизирующих стороны света, можно было еще разобрать полустершиеся надписи «Norden», «Westen», «Zuiden» и «Osten». Перила, когда-то соединявшие эти колонны, обвалились, мусор был кем-то тщательно убран, и теперь каждая из колонн стояла сама по себе, словно отвернувшись от остальных.
Игра детей была незатейлива, они подбегали к колоннам и, обхватив их руками, кричали: «Das ist mein! ». Мальчик кричал громче всех.
Недалеко от места, где резвились дети, дворник сметал опавшие листья в кучу и собирал их в большие серые мешки. Иосиф Розенберг, старый еврей, родившийся в Вене и проживший в ней всю свою жизнь, любил это время года. Начало осени, когда уже нет этой одуряющей духоты летнего города. Когда, выйдя за покупками к бакалейщику, можно не спешить домой, под защиту каменного дома, испокон века хранящего спасительную прохладу. Иосифу было что-то около 60 лет, в любую погоду он носил свою неизменную синюю фуражку, имел покладистый характер и одинокую старость. Жена его умерла очень давно, а единственная дочь вышла замуж и уехала в Страсбург.
Завидя Марту, он аккуратно прислонил к дереву щетку, которой сметал листья и, не торопясь, приблизился к скамейке.
- Здравствуй, Марта! – произнес он и, глядя в ее улыбающееся лицо, добавил. – Фрау Марта разрешит мне присесть рядом?
- Фрау Марта будет безмерно счастлива! – нарочито чопорно проговорила она, грассируя «эр» и оба негромко рассмеялись.
Они знали друг друга уже давно, и за это время сложился негласный, но определенный ритуал приветствия, непринужденно поддерживаемый обоими. Ритуал, однако, еще не был исполнен до конца.
- Погода сегодня … - начал было Иосиф.
- … не такая как вчера! – озорно продолжила за него Марта, неожиданно для самой себя, ломая привычный дебют беседы. Но тут же «исправилась» - Как поживает дочка герр Иосифа?
Старик оживился и принялся рассказывать о том, что Клаус, зять, работает в крупной адвокатской конторе и, по словам дочери, может со временем сделать неплохую карьеру. Все это старая женщина слышала не раз, но ей был приятен этот день, неторопливая беседа в таком тихом и уютном месте. Потом разговор плавно перешел на политику. Впрочем, политика обоих не особенно интересовала. Разве может что-нибудь плохое случиться в наше время? Время войн закончилось. Просвещение и прогресс не совместимы с враждой и ненавистью. Единственное что могло бы послужить яблоком раздора так это религия. Неприятие иных духовных ценностей не раз служило источником возникновения разного рода войн и крестовых походов. Но, слава Богу, у людей хватает здравого смысла не воевать из-за этого. Как никак не средневековье какое-нибудь, не инквизиция. Времена Торквемады давно прошли и уже никогда не вернутся.
Собака выскочила неожиданно, словно из-под земли. Светло-серая, почти белая, она молча бросилась на детей и схватила мальчика за шиворот, опрокинув навзничь. Девочки испуганно замерли. Марту охватил ужас. Она вскочила и взмахнула руками, как большая встревоженная птица , на чьих птенцов напал ястреб. Иосиф, сидел вполоборота и не видел, что произошло, и, обескураженный странным поведением женщины, замолчал. Затем, следуя отчаянному взгляду Марты, обернулся.
Псина, тихо рыча, мотала мальчика как тряпичную куклу прямо в луже грязной воды. Старик соскочил и бросился со всех ног на выручку ребенку. Девочки, наконец, опомнились, и, визжа, бросились к Марте, которая без сил опустилась на скамью, молясь о том, чтобы с мальчиком ничего не случилось.
Старик подбежал к собаке и попытался ее пнуть, но она вовремя его заметила и, отпустив ребенка, отбежала на несколько шагов в сторону. В глазах ее не было ни страха, ни безумия. Только изумление.
- А ну пошла! – задыхаясь от бега, прохрипел Иосиф.
Собака помедлила немного, наклонила голову, перевела взгляд на мальчика, что лежал ни жив, ни мертв, тихо всхлипывая, и вдруг, резко снявшись, бросилась наутек.
Старик поднял мальчика. Тот был весь в грязи, две большие царапины перечеркнули лоб, широко раскрытые глаза залиты слезами. Вынув платок, Иосиф осторожно вытер ему лицо, отряхнул как смог курточку и, прижав бережно к себе плачущего малыша, понес к гувернантке. Она молча приняла ребенка и, усадив на колени, принялась неторопливо и ласково успокаивать, нежно шепча ему что-то на ушко.
Видя, что все разрешилось благополучно, девочки успокоились, но отходить далеко от взрослых опасались и стояли рядышком, тихо переговариваясь. Собаки нигде не было видно. Солнце вновь выглянуло, и птицы в кронах деревьев, словно дождавшись именно этого, разом защебетали.
- Герр Иосиф может идти. – полушепотом промолвила добрая женщина.
Мальчик, успокоившись, спал, изможденный пережитым страхом. Глядя на него она невольно умилилась и, покачивая слегка как маленького, принялась представлять себе кем станет малыш когда вырастет. Может быть, он станет великим ученым и откроет неведомые никому доселе законы. А может быть он станет видным политиком. И придумает такое устройство общества, которое сделает всех людей счастливыми. И в целом мире не останется больше голодных и больных. Миллионы людей будут благоговейно произносить его имя. Впрочем, неплохо даже если он станет простым пекарем, будет по утрам вкладывать в горящую печь противни с тестом и кормить своих земляков аппетитными булками. Или может быть он станет мясником. В его лавке будут гроздьями висеть колбасы, карбонаты, окорока…
Спящий мальчик тихо посапывал во сне.
- Какой он все-таки милый, - подумала Марта, – этот Шикльгрубе.