Посёлок с каким-то немецким названием — Ямбург — находился, да и сейчас находится за Полярным кругом севернее Надыма на 285 км, на берегу Обской губы в устье небольшой речки с тоже необычным именем — Нюдя Монгота Епоко. В геологических картах этих мест название речки пишется цельным словом с добавлением в конце через тире слова Яха (Нюдямонготаепоко-Яха). Яха - означает «река».
Из-за климатических особенностей растительность здесь состоит в основном из ягеля и изредка попадающихся на глаза низкорослых кустиков полярной ивы. Одним словом — тундра. В этом районе в 1969 году геологи открыли месторождение газа. Лишь 15 лет спустя вышло распоряжение правительства СССР о начале обустройства этого участка.
Газовую станцию и всевозможные газовые трубопроводы строили соответствующие управления, а на ПСО-35, куда я устроился работать, возложили обязанность по строительству механизированного речного причала как раз в устье той самой речки, которая Нюдя... (ПСО-35 расшифровывается так: Плавучий Строительный Отряд 35).
В 1983 или 1984 году ПСО-35 пригнал сюда по воде двухэтажный дебаркадер (вверху на фото именно он) — но не для того, чтобы он стал плавучей пароходной пристанью, а для того, чтобы здесь жили рабочие. Установили его в двухстах метрах от устья.
Вахтовиков на Ямбург из Надыма возили вертолётами, полтора часа жуткой тряски в одну сторону и столько же через месяц обратно.
*****
Когда я в середине марта 1986 года впервые прилетел на Ямбург, обустройство причала шло полным ходом. Дебаркадер представлял собой нечто вроде общежития, где мы не только жили, но и питались. Для этого здесь оборудовали кухню и небольшую столовую, а пищу готовила повариха, тоже прилетавшая на вахту.
Здесь же, на брандвахте, в одной из комнат жили начальник участка и мастера. Имелся у них тут и рабочий кабинет с рацией.
Работали мы по 12 часов — с 8 утра до 8 вечера — с часовым перерывом на обед. Все виды работ — на улице. А Ямбург — это такое место, где круглый год дует ветер. И где круглый год холодно. Можно только представить, как я там уставал! Вечером приходил на брандвахту, переодевался, мылся, потом шёл ужинать, и после этого не проходило и полчаса, как я засыпал мертвецким сном. Просто отрубался. С утра всё начиналось сначала. Физиономия обветрилась, стала бронзовой, как у мексиканского индейца. Потрескавшиеся губы я смазывал вазелином, который нашёл в аптечке.
Все дни у меня в голове крутилась одна и та же мысль — там, в Надыме, осталась беременная жена, не болеет ли, как её самочувствие? Из кабинета начальника участка я изредка по рации дозванивался в Надым до квартиры брата, трубку обычно брала сноха Люся. Я тревожным голосом спрашивал:
— Люся, здравствуй! Это я! Ну, как там Люба?
— Лёнчик, все нормально, всё под контролем, работай, не переживай, привезём Любу с роддома сами, — со свойственным ей оптимизмом, отвечала Люся.
И вот 2 апреля мне на Ямбург из конторы по телефону сообщают радостную новость - у меня родилась дочка! Вечером по телефону я связался с Люсей, она некоторое время меня третировала своей шуткой, мол, Лёня, у тебя двойня, две девочки. Я не успевал переводить дух.
6 апреля на Ямбург прилетел главный инженер ПСО-35 Вячеслав Фёдорович Харитонов. Вечером, перед отлётом в Надым, Харитонов провёл с рабочими собрание. После собрания я подошёл к нему и спросил, как мне быть, ведь 7 апреля (в этот день должны выписать Любу) я буду находиться на Ямбурге... Харитонов пристально на меня посмотрел, на миг задумался, потом сказал, как отрубил: «А ну-ка, немедленно собирайся, жену нужно забирать самому, сейчас полетишь на вертолёте со мной». Этим же вечером около 9 часов я оказался в Надыме. Сразу же из конторы позвонил Любе в родильное отделение. Она обрадовалась, узнав, что я прилетел, сказала, что завтра выписывают.
*****
Вторая вахта мне показалась намного легче первой. Во-первых, душа моя плясала от радости: кроме симпатичного шустрого сынка, у нас теперь родилась замечательная дочка, и скоро мы своих детишек повезём к бабушкам, которым, я в этом не сомневался, не терпелось посмотреть на них, не виделись ведь целый год, а внучку вообще ещё не видели. Во-вторых, наступила весна. А весна, как говорится, и в тундре весна. Всё кругом таяло, сильных и сдирающих кожу ветров уже не было.
На Обской губе и на речке Нюдя Монгота Епоко, где стояла наша брандвахта, лёд набух до предела, сверху на нём стояла вода. В один из дней, 1-го или 2-го июня, мы увидели вдали два ледокола, медленно продвигавшихся во льдах губы. Напротив устья реки они приостановились, долго стояли, наконец, один из кораблей начал делать манёвры, издалека кажущиеся еле заметными. Все работы мы производили на берегу, поэтому постоянно могли наблюдать за тем, что происходило в этих, оторванных от цивилизации, просторах. Причал строился в районе Нижнего посёлка, а были ещё и так называемая Барановка, где находились магазин и почта, и Верхний.
Тот ледокол, который стал шевелиться, постепенно начал приближаться ко входу в устье Нюди... Я первый раз в жизни вблизи увидел морской корабль. На борту название: «Капитан Евдокимов». Он медленно, ломая усыпанный разными кучам мусора лёд, продвинулся по реке метров на сто, потом остановился, и я услышал, как из корабельного громкоговорителя донеслось: «Просьба коменданту брандвахты подняться на борт ледокола!» Наш комендант (имя его я забыл, за глаза его называли Шнырём) в сапогах-болотниках по льду побрёл к судну, откуда ему спустили трап.
О чём они там беседовали, не знаю, но вскоре Шнырь сошёл с корабля, с полчаса находился на брандвахте и вновь направился к судну, неся что-то увесистое в сумке. С ледокола он сошёл без сумки. Что уж он в ней нёс, известно только ему, но не исключено, что что-то вроде взятки за те беспорядки, что явно виднелись на льду в районе зимней стоянки нашего жилища (кто-то из рабочих сделал предположение, что в сумке, отправленной на ледокол, находились приготовленные загодя дефицитные в этих местах коньяк и водка). Немного после этого постояв, ледокол утюгом продвинулся метров на сто вперёд, потом задним ходом, подминая льдины, поплыл к своему собрату. Лёд, как мне показалось, только и ждал прихода судна — зашевелился, зашуршал. Наконец, мягко качнулась на воде и наша брандвахта.
В обеденный перерыв я вышел на борт брандвахты и увидел у её стенки среди льдин мутную воду, покрытую тонкой мазутной плёнкой, и всплывших, вяло шевелящих хвостами, небольших рыбёшек, похожих на плотву или пескарей. Вскоре посмотреть на это явление вышли и другие рабочие. Вот тут я и услышал название рыбёшек — ряпушка. После в справочниках я вычитал, что ряпушек в природе всего два вида: балтийская и сибирская. Значит, под бортом брандвахты находилась сибирская ряпушка, или по-научному — зельдь. Не сельдь, а именно так, с первой буквой «з».
Об экологии тогда разговоры почти не велись. Ни по телевизору не говорили на эту тему, ни в газетах не печатали. Я нередко становился невольным свидетелем, когда нерадивые водители втихую выливали отработанное автомобильное масло прямо на землю. Когда я это замечал, всегда пытался их усовестить, невозможно ведь нормальному человеку спокойно смотреть на бесчеловечное отношение к природе, к земле. Но все они говорили примерно одни и те же слова: «Тебе что, больше всех надо?» Я понял: тупоголовых усовестить трудно. Кто-то из классиков сказал: «Подлецы — они счастливы, их совесть не мучает». Это точно...
На Ямбурге тоже приходилось видеть буквально варварское отношение к окружающей среде. Приведу пример. Технология строительства причала на Ямбурге (в районе вечной мерзлоты) предполагалась такая, что кроме шпунта по-над строящейся причальной стенкой на расстоянии друг от друга метра через полтора забивались ещё как сваи — 10-ти метровые трубы, диаметром 219 миллиметров, заострённые и заглушенные внизу. Предварительно на месте забивки каждой трубы производилось подбуривание закоченевшего грунта (вечной мерзлоты), а иначе туда едва ли что можно вогнать. Трубы впоследствии заполнялись керосином (или соляркой).
Назначение труб таково: зимой, при низких температурах, солярка в верхней части трубы настывала и начинала перемещаться вниз, а снизу более тёплая жидкость поднималась соответственно вверх и тут же, охладившись, вновь несла минусовую температуру вглубь. Постепенно вокруг трубы замерзала и вода, и, самое главное, успевший оттаять за лето грунт. Но в своей основе — от труб грунт за зиму промерзал до такой степени, что никакое лето не могло его полностью растопить. Летом керосин в трубах не циркулировал (кто в школе хорошо учился, тот знает почему).
Так вот, после того, как трубы осаживали в грунт, их начинали заправлять соляркой. Тут я и заметил, что, выполняя эту операцию, слесарь вроде и следил за наполняемостью труб, но некоторое количество ядовитой жидкости постоянно проливалось мимо, прямо на лёд, оставляя жёлтое, лимонного цвета, пятно. Под впечатлением от всего увиденного, я написал небольшое стихотворение о беззащитной милой речушке, в устье которой стоит Ямбург. Когда я однажды своё сочинение принёс на заседание литературного кружка, которым руководил ныне покойный Альфред Генрихович Гольд ( http://www.proza.ru/avtor/agold ), оно ему понравилось и было рекомендовано для публикации.
Нюдя Монгота Епоко
Там, где ерник невысокий —
Признак северных широт, —
Нюдя Монгота Епоко,
Начиная путь с истока,
Вьётся тихо средь болот.
Нюдя Монгота Епоко...
Имя речки — звон струны.
Как напев эпох далёких,
Звуки тундры синеокой
В наши дни принесены.
Здесь олень бродил с рассветом —
Вверх ветвистые рога,
Здесь ему приют был летом,
Где пылали ярким цветом
Заполярные луга.
...А в газетах — жирным — строки:
«Ямбург», «газ» и «покорён»...
Нюдя Монгота Епоко,
Обошлись с тобой жестоко —
Топь и грязь, да гнуса звон...
*****
P.S. Стихотворение «Нюдя Монгота Епоко» публиковалось в газете «Рабочий Надыма» 29 ноября 1986 года, в окружной газете «Красный Север» 22 мая 1989 года, в журнале «Ямальский меридиан» — № 1 за 1992 год, и в газете «Пульс Ямбурга» №34 от 1 сентября 2017 года.
Это стихотворение с комментариями и другой картинкой можно посмотреть здесь:
http://www.proza.ru/2009/10/16/747
*****