* оговорюсь : новое- родное название Ленинград- Питер приняла сразу и навсегда
начало:http://www.proza.ru/2013/05/25/977
Я становлюсь все старше, и все чаще задумываюсь: а какими они были – мои бабушка и дедушка по маме? Какими могли бы быть стариками? И какими были в молодости? Печально думать, что они не вошли в свой « средний возраст». Но, скорее всего, они остались молодыми…
Каким был бы дедом мой дед? И каким он был вообще? Военным, не терпящим все показушное и напускное или ученым, приходящим домой за полночь- просто прикоснуться к своим девчонкам, просто вдохнуть и запомнить их запах?..
И какими были их последние минуты? И где? Были они вместе у своей последней черты, или просто не могли дотянуться друг к другу хотя бы прикосновением, хотя бы взглядом?..
Какой бабушкой стала бы мама моей мамы? Была бы она тихой чистенькой старушкой, сидящей с вязкой или книгой у камина, или была бы активной дамой зрелых лет, постоянно куда-то спешащей и в курсе всех событий в мире?
Внучка врагов народа… Внучка врагов народа… Когда-то это был просто звук, произнесение незначащих фраз. Тогда мы жили и строили развитой социализм, и думать о таких вещах было просто недопустимо. У нас все было правильно и хорошо. Все- как у всех.
А потом я попала в Питер. Впервые. Я все время сбегала от нашей группы экскурсантов-выпускников, бродила по городу сама. И почему-то знала там все. Никогда не терялась… Тогда я еще не задумывалась о существовании « генной памяти». Наверное, она все-таки есть. Я точно не скажу. Но в те дни у меня было чувство, что я знаю в Питере каждый переулок, каждый сквер и каждый мост. Что я – дома…
Когда стало говорить можно, по крупицам, по каплям, пытаясь не ранить своих родных, я начала складывать мозаику. Зачем? Не знаю. Наверное, натура такая.
Мама была принята в Питерский дом малютки под порядковым номером. Это- приговор. Чтоб обрубить концы. Разрушить. Чтоб не воссоединились опять семьи. Если было кому соединять свои жизни. Она никогда даже не была уверена в дате своего рождения. Октябрь сорок первого. Вряд ли… Ее документы менялись несколько раз. После войны Дом малютки вернулся в Питер не в прежнем составе. Тогда вообще неохотно возвращали в северную столицу коренных жителей, побывавших в эвакуации. Как будто вычеркнули их из жизни города, из их жизни.
Мама в Питере не была ни разу. Она не могла мне ничего рассказать. Так откуда эта тяга и любовь? Я люблю этот город. Его прохладу и дожди. Его площади и фонтаны Петергофа. Если бы в сутках было тридцать шесть часов- я все равно б не ложилась спать. А бродила бы, бродила. Фиксировала б в памяти своей… Странно. Я живу в буйстве красок своего родного города- Харькова. Моя любимая Украина, моя Родина, моя земля. Но вот накатит иногда… Сквозь дождь на стекле…
А каким был бы мой дед? Поднимал бы он меня на руках к атлантам, чтоб прикоснуться? Помог бы выбраться из ливневки у Зимнего, когда я туда оступилась и чуть не потеряла новую обувь? Подсказывал бы, бродя со мной по городу и помогая тащить этюдник?... И ждала бы дома нас бабушка, сидя в кресле? И бродила бы мама с любимым фотоаппаратом по песку Финского залива, любуясь своими детьми, бегающими вокруг….
Мои фантазии могут завести очень далеко. Но так приятно-печально. И выступает на первый план мое страшное слово « никогда». И я живу с этим « никогда». Мы уже практически помирились с ним. Всему- свое место, время и сюжет. Много у меня вопросов. И я знаю, где и когда получу на них ответы. Ждать я уже научилась. А пока… Живу с ощущением двух Родин. Одна- реальная, постоянная- краски, тепло, мягкость, цвета… Вторая- как мечта о несбывшемся- прохлада, степенность, мокрые камни, мосты…. Всё-моё. И всё- во мне.