или
ПОЛИТИНФОРМАЦИЯ В ПАРИКМАХЕРСКОМ САЛОНЕ
======================================================
- Ира! Ты где живешь? Почему тебя ничего не интересует? Ты знаешь, что в Москве творится?
Юрьна по обыкновению делает скорбную морду, как-бы молчаливо признавая свои недостатки, готовится выслушать в который раз одно и то же про Сталина, погубившего русский народ, про Путина, который доведет нас до большой войны, про престарелую Зину, которая давно ничего не соображает, только и может, что сидеть на скамеечке у дома и улыбаться. А ей - Марии Марковне, главная беда которой исправно работающая голова, - и поговорить не с кем.
Юрьна терпеливо ждет, когда наконец воительница восьмидесяти шести лет иссякнет со своей политинформацией и начнет хихикать.
Политинформация каждый раз весело завершается упоминанием одних и тех же слов сумасшедшей подружки Зины:
- Да что вы от него хотите? Он же Путин! У него фамилия такая. Он всё путает!
И если Зине как-то удается договориться с МарьМарковной, то Юрьне сия радостная перспектива не светит. С Юрьны спрос другой. И надежда на нее другая. С Юрьной не страшно в магазин сходить или в сберкассу.
МарьМарковна и без соседки справляется, желающие помочь в трудную минуту найдутся всегда, ведь помочь интеллигентной хулиганке одно удовольствие:
- Я хулиганка. Ты не забыла древнегреческий? Я с тобой на древнегреческом говорить буду. Охуевающий процесс!
***
- Мне постричься надо. Сходим в парикмахерскую?
- Сходим. Завтра звоните, как проснетесь.
- Может ты позвонишь? - хитрит МарьМарковна, которой тоже утром вставать лень.
- Ну, нет. Лучше вы меня будите.
Таким образом, воскресным утром соседки выходят в большую кругосветку, общим решением постановив, что автомобиль им ни к чему, всё рядом.
Доковыляв по пешеходному переходу до парикмахерской, входят в помещение. Заспанной парикмахерше не удается преодолеть напор путешественников и послать в обратный путь до вторника, пенсионерского благотворительного дня:
- Меня деньги не интересуют! – возмущается МарьМарковна, - мне постричься надо!
- Раздевайтесь, - хмурится молодая парикмахерша с плохо отутюженным с утра лицом в гармошку.
МарьМарковна усаживается в кресло и опять встает:
- Телефон взять забыла. Я под контролем у сына.
Парикмахерша любезно подает ей телефон, оставленный на сумочке.
- Сын за городом живет, к себе в коттедж зовет. А я не престижная, мне коттедж в деревне не нужен! Я городская, я Москву люблю.
Да уж, про себя комментирует Юрьна, Мишке не позавидуешь. Каждый день трясется за любимую самостоятельную мать, называет Всадником без головы и грозит приковать наручниками к батарее, чтобы одна на улицу не выходила.
- Как вас стричь?
МарьМарковна показывает длину и завязывает беседу. Без беседы никак нельзя. Выходы в свет редки и должны приносить радость общения. Жалуется, что не хочет жить, а на вопрос, сколько ей лет гордо отвечает, что совсем еще молоденькая, всего восемьдесят седьмой год пошел, нарываясь на комплимент. Получив комплимент, сообщает, что курит с 1944 года и умеет материться. И то и другое бросать не собирается:
- Я хулиганка! – довольно хихикает старушка, - Мы у Патриарших прудов жили, рядом с Садовым кольцом, там в коммуналках много хулиганов было. Подружки курили и я попробовала. Шалавистая была. Мы отдельную квартиру занимали. Папа работал в наркомате танковой промышленности. Когда уезжал, просил знакомых хулиганов за квартирой присматривать, чтоб никто не обворовал. Следили. Ни разу не обокрали.
- А в войну страшно было? – интересуется парикмахер.
- Страшно было, когда в октябре немцы в Химках стояли. Нас спасло только то, что они в Москву не вошли. Сталин преступник! Он армию к войне обезглавил!
- А уехать не пробовали?
- Нет. Мы всю войну в Москве оставались. Мне четырнадцать лет было, когда война началась. А в октябре сорок первого по Садовому кольцу шли две толпы. Одна молча, в сторону трех вокзалов, с колясками, детьми и мешками. Бесконечная серая толпа. Люди в панике пытались бежать из Москвы на случайных поездах. Другая толпа шла по противоположной стороне дороги им на встречу. Веселая. Нарядная. В пальто нараспашку. С гармошками и песнями. Как на праздник шла. Я увидела и спросила отца, что это такое? Он сказал, что это дети бывших хозяев и врагов народа, и если немец войдет в Москву, Москва будет залита кровью.
Стрижка заказана простая, и у МарьМарковны не будет времени рассказать, каким образом осталась в Москве, как их с матерью телеграммой сняли с поезда и насильно вернули в город в первый день войны. Эту историю Юрьна слышала раньше.
Упрямство у МарьМарковны семейная черта характера. А победить двух упрямых и не допустить общей паники оказалось трудной задачей. Поезд выехал днем 22 июня с Курского вокзала в сторону Киева. Граждане, нагруженные домашним скарбом, уезжали на летний отдых, в полном неведении, что началась война:
- Ира, ты знаешь, как раньше отдыхать ездили? Всё приходилось брать с собой. Кастрюли, подушки, матрасы. Еле в купе втиснулись. До Тулы не успели доехать, начальник поезда с телеграммой пришел. Мой старший брат, военный офицер, послал срочную телеграмму, чтобы нас спасти, вернуть в город. Он узнал, что война началась, и уже Киев бомбят. Люди в Киев ехали, в самое пекло!
- Нам ничего не объяснили. Права не имели панику создавать. С первого раза мы отказались сойти с поезда. На следующей станции начальник поезда уже с начальником станции пришел. Пришлось сойти и сесть в обратный поезд.
МарьМарковна остается довольной и стрижкой, и беседой. Парикмахерша тоже цветет уже разгладившимся личиком. Вежливо провожает престарелую даму. Улыбается. Дама сердечно благодарит за стрижку и дает купюру сверх положенной суммы:
- Приходите еще, - приглашает симпатичную клиентку парикмахерша.
- Большое вам спасибо! Конечно, приду, – отзывается МарьМарковна, – Успехов вам!
Воодушевленная хорошей беседой МарьМарковна находит в себе силы продолжить путешествие. Рыночек рядом. Купить свежую икру и новую клеенку. Старая непоправимо прожжена пеплом от сигарет и имеет неподобающий вид.
- Мне посидеть надо, - ищет глазами скамейку уставшая женщина.
- Еще немножко, и будет скамейка, - отзывается сопровождающая.
- Ой, сотовый звонит, наверное, сын беспокоится, - возится в сумочке и достает телефон.
- Да, Миша. У меня все в порядке, в магазин вышла... нет, не одна. Через пятнадцать минут буду дома. Не волнуйся, сынок.
- Миша? - интересуется Юрьна.
- Миша. Голос дрожит. Волнуется... Неужели дошли? - угол дома преодолен, осталось пятьдесят метров до подъезда.
- Ира! Я сегодня подвиг совершила!
- Не то слово! Мы с вами прошли в общей сложности... целых полтора километра, - Юрьна любит точные цифры.
- Спасибо тебе большое, Ира!
- Глупости. Без вас я так и не вышла бы на свежий воздух. Вам спасибо!
- А это кто на скамейке сидит, ты видишь?
- Подружка ваша, Зина.
- Я с ней немного посижу, отдышусь. До вечера, Ира! Звони. Пока! - улыбается МарьМарковна, обретя надежную опору.
- До вечера, МарьМарковна! - исчезает в подъездной двери попутчица с приятным чувством выполненного долга.