Куда мне пойти на обед? В кафе поближе или подальше, "У Джузеппе" с хорошим итальянским поваром? Решаю, что подальше и бреду по улице. День сегодня яркий, солнце утопило в нежности дома, расцветило рыже-желтую листву. Нереальная синь просвечивает между белесыми перьями облаков, вытянутых, медленно плывущих по небу. Как дым от сигарет с ментолом, терпкий, тянущийся вуалью и исчезающий как ты. Навсегда, как бы и не было.
Сижу за столиком у окна на мягком диванчике. Откинулся на удобную спинку, положил перед собой книжечку. Кромсаю ложечкой штрудель, сахарная пудра осыпается с губ. Горячий кофе с молоком держу во рту, прежде чем проглотить. Впился глазами в роман, еле успеваю перелистывать страницы. Я обожаю современные романы, читаю взахлёб.
Она подходит, нерешительно стоит передо мной и вдруг говорит :
- У Вас такие выразительные руки. Не хотели ли бы Вы попозировать мне?
Я смотрю на свои руки. Пальцы как пальцы. Ну, тонкие, костяшки просвечивают. А так, ничего особенного. Я нервничаю и роняю кусочек штруделя на тарелку. Поднимаю глаза. Она ничего так. Длинные прямые волосы ниже талии. Совсем уж хрупкий образ, невесомый. Хочется защитить, но взгляд жесткий, останавливающий.
- Ну, что же. Почему бы и нет?
- Вас устроит в субботу в семь? У Вас есть визитка?
Ковыряюсь в карманах и не нахожу. Царапаю на салфетке.
Смотрит так, что хочется, как собачка, пойти за ней тут же, куда угодно. Лечь у ног и прижаться щекой к ногам. Но беру себя в руки - ничего себе денек сегодня! Я так и знал с утра, что что-то произойдет, какой-то мандраж был в груди. Хотелось запеть. Да что запеть, заорать, что есть мочи, но боялся напугать родных.
Еле дожил до субботы, уже не было сил терпеть. Она уложила меня обнаженным на диван и склонилась к мольберту.
- Вам сколько лет?
- Тридцать пять. А Вам?
- Двадцать девять. Как Вы относились к мужчинам, которые были у Вас в прошлом?
- Как относилась? Как и все. Было приятно, когда это было.
- Вы бы хотели вступить в новые отношения, которые будут длиться долго?
- Кто же не хотел бы.
- Вы уверены?
- Дело в том, что я ни в чем никогда не уверена. Я не знаю, что захочу сделать в следующую секунду. Вы - довольно странный молодой человек. Это выражение глупого счастья на лице. При этом, я бы не удивилась, если бы узнала, что Вы совершили самоубийство.
Я начинаю бывать в ее доме чуть ли не каждый день, знакомлюсь с ее дочерью. Ей всего семнадцать лет. Она привязывается ко мне. Садится мне на колени, когда я прихожу, целует меня в щеку:
-Ты такой милый! Я тебя обожаю!
Я влюблен в мать, но начинаю испытывать влечение к ее дочери. Это ужасно! Я какой-то моральный урод. Наверно, маньяк.
Однажды я слышу:
- У меня к Вам одна просьба. Не могли бы Вы поехать с моей дочерью в Париж не неделю? Я одному Вам могу доверять. Ну, пожалуйста!
Что происходит, боже мой? Зачем ей это? Идиотизм какой-то.
В Париже мы с ее дочерью хорошо проводим время, обедаем в маленьких ресторанчиках, шляемся по магазинам. Поздно ночью она стучит ко мне в номер.
- Чего ты хочешь?
- Открой дверь.
- Я очень устал. Я уже засыпаю.
- О, ну давай же! Я удивлю тебя!
Она заходит, сбрасывает махровый белый халат, под ним ничего. Я хватаюсь за стенку.
- Оденься сейчас же! Я не должен такой тебя видеть.
- Не должен?
Она завязывает мне глаза. Я лежу с завязанными глазами. Она расстегивает пуговицу на моих брюках, затем молнию. Встает и спускает мне брюки и трусы. У меня эрекция.
- О, вот, значит, как он выглядит, - смеется она.
Потом она пытается стянуть с меня брюки, ничего не получается.
- Ну, подпрыгни чуть-чуть!
Меня начинает душить смех. Я не собираюсь лежа подпрыгивать. Я чувствую, как она надевает на меня презерватив. Включает музыку. Я лежу неподвижно. Я не должен поддаваться ей. Она тормошит меня:
- Сейчас ударю! Ну, пожалуйста! Давай, я знаю, тебе же хочется!
Если меня бьют, то я не буду упорствовать. И начинаю двигаться.
Потом я выхожу из отеля. Иду и думаю, что же я скажу ее матери? На следующий день мы возвращаемся из Парижа. Мне звонит ее мать :
- Я хочу поблагодарить Вас за то, что Вы сделали. Я все знаю, она мне все рассказала. Я Ваша должница на всю жизнь. У моей дочери опухоль, и ей осталось жить всего несколько месяцев. Я как стоял, так и сел. И сидел долго-долго, пока совсем не стемнело.