В восьмидесятые годы мне часто приходилось выезжать в командировки не только к Заказчикам, но и к своим коллегам в родственные по тематике институты Вильнюса, Киева, Москвы, Краснодара, Горького и других городов России. В большинстве из них просматривалась строгая подчинённость начальников подразделений директору. У каждого из начальников подразделений в российских НИИ под рукой лежала папка с названием «Парт-полит работа» и все они являлись членами КПСС.
В кабинете К.И. Рекявичуса за его спиной, вместо обязательного портрета вождя, одно время висел лозунг: «Не доволен ; критикуй, критикуешь ; предлагай, предлагаешь ; исполняй». И это был не только лозунг, но и его кредо.
Если Казис Ионович, руководствуясь своим кредо, практически не вмешивался в работу руководителей тематических подразделений, то главный инженер 80х годов Юрий Георгиевич был одержим идеей конструктивно-технологической унификации всех разработок НИИ. Он вынудил наше отделение отказаться при конструировании СВЧ блоков приборов от унификации, основанной на функционально законченных узлах, объединяющих в одном корпусе до десятка микрополосковых плат. И заставил перейти на его унификацию, которая была основана на маленьких герметизированных коробочках, в каждой из которых размешались одна или две СВЧ платы размером 30 на 24 мм. Случилось так, что полигоном для испытаний его унификации стала наша ОКР «Равнина-2». Такая унификация в определенной степени упрощала задачи разработчиков упомянутых выше коробочек, но чрезвычайно затрудняла комплексную настройку блоков, содержащих более десятка таких коробочек и СВЧ кабелей, их соединяющих. Строго нормировать, из-за большого разброса параметров комплектующих и несовершенных методов расчета СВЧ схем на транзисторах, параметры каждой коробочки было невозможно. Поэтому для большинства из них параметры нормировались примерно по такому принципу: усиление не менее, заданной величины. Насколько более, при этом не оговаривалось. Зачастую у всего десятка коробочек, включенных в одну линейку в блоке прибора, усиление оказывалось в одном и том же участке рабочего диапазона частот значительно больше заданной величины, в результате линейка просто затыкалась от перегрузки и возникал эффект рассыпания спектра выходного сигнала. В то же самое время из-за сильного рассогласования входа одной коробочки с выходом предыдущей или из-за плохого контакта в одном из соединительных кабелей -в другом участке рабочего диапазона частот возникали провалы мощности.
На этой почве мы с Ю. Астафьевым не раз, отстаивая после работы в его кабинете каждый свои взгляды на унификацию, что называется «хватали друг друга за грудки». Это не мешало нам в остальное время суток оставаться на «дружеской ноге».
Результаты освоения ОКР «Равнины -2» на Курском заводе «Маяк» подтвердили правоту народной пословицы: беда одна не ходит. К трудностям, связанным с унификацией, добавились проблемы с использованием умножителя частоты с ЖИГ – фильтром (фильтр на основе железо-итриевого граната) в качестве источника сверхширокополосного СВЧ сигнала и мостового рефлектометра (автотестера). В процессе разработки прибора нам не удалось решить проблему гарантированной подстройки частоты пропускания ЖИГ – фильтра умножителя частоты под частоту источника СВЧ сигнала. Когда эти частоты не совпадали, в выходных сигналах ГКЧ появлялись провалы мощности. А низкая направленность рефлектометра не обеспечивала требуемые точности измерения КСВ.
Дело кончилось тем, что наши специалисты не смогли на Курском заводе настроить опытные образцы приборов Р2-83 и «Равнину-2» вернули нам на доработку. В связи с тем, что ведущие разработчики «Равнины-2» ушли из 20 отделения, пришлось срочно искать новых исполнителей и самому вместе с ними сесть за «Равнину -2». При срочной доработке прибора с самой лучшей стороны проявили себя Гриша Погорелис, в кратчайшие сроки разработавший новый умножитель частоты, и Бенас Буянаускас, сумевший программно реализовать предложенный мной способ уменьшения погрешностей измерения КСВ, основанный на анализе частотной характеристики измеряемого КСВ. Этот способ я предложил с отчаяния, убедившись, что мостовые рефлектометры доработать нам не удастся.
На предложенный способ измерения в соавторстве с Бенасом подал заявку на изобретение, которое было признано изобретением.
После этих доработок сверхширокополосный измеритель КСВ и ослабления (диапазон частот 0.1- 18 ГГц) Курским заводом выпускался серийно под типом Р2- 83 вплоть до 1995 г. и после проведенной модернизации выпускается по сей день.
Не в восторге от унификации Ю. Астафьева был и мой сосед по этажу нач. 30 отдела Альгис Гилис. В начале 80х особых симпатий друг к другу мы с Альгисом не питали и даже конфликтовали. Дело в том, что встраивание микропроцессоров в приборы Р4 позволило ввести в них дополнительный режим – измерения группового времени задержки (ГВЗ). Тем самым мы вторглись на территорию тематики 30 отдела. Вначале Альгис встретил это «в штыки». Затем ушлый Альгис решил нанести нам ответный удар – стал вводить в свои приборы функции наших приборов. После этого мы не только помирились, но и стали друзьями. Он частенько на пару минут заглядывал ко мне в кабинет, или приглашал меня к себе, когда я пробегал мимо его. Еще в середине 80х Альгис назвал страну, в которой мы тогда жили (имею в виду не Литву, а СССР), абсурдостаном.
Случайно встретившись в 1995 г. на волейбольной площадке на Балтийском берегу в Швянтои, мы с улыбкой на лицах предались воспоминаниям о былом, в том числе и о том, как воевали с Юркиной унификацией.
Прочитав эту главу, моя жена Нина Чупрова попросила хотя бы два слова посвятить ее бывшему начальнику Юлиюсу Садаускасу, самому преданному в КНИИРИТ болельщику Каунасского «Жальгириса». Не могу не выполнить ее просьбы. Тем более, что более сердечного по отношению, прежде всего к своим подчиненным, руководителя в КНИИРИТ не было.
Доброта Юлиюса, как говориться, не знала границ. Однажды после работы я пришел в гараж за машиной, но не смог открыть мощный внутренний замок на дверях гаража, потому что кто-то ночью поковырялся в нем. В это время ко мне подошли мой сосед по гаражу Юлиюс с сыном. Я попросил у него топор и лом, чтобы с их помощью попытаться открыть гараж. На что Юлиюс мне ответил: «Давай не будем ломать твою дверь. Если ты не возражаешь, то мы с сыном проделаем лаз для тебя из подвала нашего гаража в твой подвал. А когда ты будешь свободен, то обратно замуруешь его». Мне оставалось только сказать, спасибо Юлиюс и согласиться с его предложением.
Хотя бы сегодня, с опозданием на 20 лет, хочу извиниться перед ним, за мою ругань в его адрес, что своей чрезмерной добротой к своим подчиненным он наносит ущерб работе.
Не могу без улыбки и благодарности вспоминать Ученого секретаря КНИИРИТ Даню Эйдукаса. Даня свободно владел русским, но однажды, во время публичного выступления вместо «засорять» номенклатуру приборов, произнес «засерать», что сильно изменило смысл сказанного. Чем вызвал бурю положительных эмоций аудитории. В 1969 г. при рассмотрении моего заявления о поступлении в заочную аспирантуру на заседании НТС (научно- технический совет) КНИИРИТ, совершенно неожиданно против меня выступил гл. инженер Л.П. Колесников. Он заявил, что Чупров молод еще и может подождать с аспирантурой. Приняли меня в аспирантуру только благодаря Дане, который ответил Колесникову, что молодость не может быть причиной отказа.
Помню, как моя жена, приходя с коллективной кухни (на 13 семей) в общежитии, смеясь рассказывала, что жены Владаса Урбанаса и Шюши ворчат на Даню, потому что он опять засадил их мужей на весь вечер за работу над диссертациями. А года через два те же жены, на той же кухне говорили: спасибо Дане, если бы не он, то их мужья еще долго бы не стали кандидатами наук.
Беру на себя смелость от имени бывших диссертантов 20 отделения сказать: Спасибо тебе, Даня, за то, что ты не только своих аспирантов, а всех соискателей ученых степеней КНИИРИТ постоянно контролировал и заставлял работать над диссертациями.
Заодно хочу помянуть добрым словом руководителя патентной службы Зенонаса Станкявичуса и главного редактора издания КНИИРИТ Гришу Груня, через заботливые руки которых, прошли все заявки на изобретения и научно-технические статьи соискателей ученых степеней КНИИРИТ.
За годы моей работы Ю.Г. Астафьев был четвертым главным инженером КНИИРИТ. Его предшественники уезжали на повышение в Вильнюс или в Министерство в Москву. Как единственному русскому начальнику отделения, чтобы включить меня в резерв главного инженера, который по статусу должен был быть представителем Москвы, мне предлагали вступить в КПСС, но я отказался. И меня оставили в покое. Предварительно мне объяснили, что, отказываясь вступать в КПСС, я лишаю себя целого ряда привилегий. Беспартийный я не смогу: занять номенклатурную должность (в моём случае: главного инженера, директора НИИ или руководящего работника в Министерстве в Москве), поехать в командировку в капиталистическую страну, рассчитывать на высшие государственные награды типа ордена Октябрьской Революции и ордена Ленина, и тому подобное.
Природа не наделила меня качествами дипломата: умению думать одно, а говорить другое. При моём критическом восприятии советской действительности членство в КПСС и должность главного инженера ни к чему хорошему меня привести не могли. По этой же причине, будучи начальником отделения, административную работу и работу с кадрами я переложил на своего заместителя по производственным вопросам Владимира Петровича Юровицкого.
Он, в отличие от меня, находил, что ответить на вопросы наших подчиненных: «Если КПСС заявила, что дети за отцов не отвечают, то почему преследуются дети литовцев, репрессированных в сороковые годы?»; «Почему русские переселенцы в бывшей молочно-мясной провинции Германии ; Восточной Пруссии (Калининградской области) не могут обеспечить себя молоком, и ездят за ним в соседнюю Литву?»; «Почему в материальном отношении Финляндия до 1917 года жила в несколько раз хуже Литвы, а, став независимой от СССР, живёт в несколько раз лучше?»
Все годы работы в Каунасе я старался не забывать, что для большинства жителей Каунаса и сотрудников НИИ являюсь представителем страны, которая, как они считали, оккупировала их в 1940 году. И что по мне они могут в какой-то мере судить о всей России. Это было второй причиной моего отказа вступить в КПСС. Чтобы собственным примером доказать: для достижения опредёленных результатов в научно-производственной карьере не обязательно быть членом партии. Усилия мои в этом направлении не пропали даром. Занесение моего имени в 1986 году в Книгу почёта города Каунаса я рассматриваю как подтверждение этого.
За 30 лет работы в КНИИРИТ в парткоме я побывал один раз, когда кому-то в голову пришла мысль обсудить работу по национальному вопросу в нашем отделении.
Тем не менее, как начальнику отделения крупного НИИ Литвы мне пришлось дважды встречаться с секретарем ЦК компартии Литвы по промышленности Альгирдасом Бразаускасом, будущим первым президентом независимой Литвы. При рукопожатии кисть моей руки полностью исчезала в его могучей кисти крестьянина от рождения и заядлого баскетболиста по жизни.
Мы с Ниной усердно работали, не лезли в общественно-политическую жизнь института, не стремились делать карьеру. Возможно, этим можно объяснить благосклонное отношение литовцев к нашей семье. За месяц до защиты докторской диссертации мне позвонила секретарь ректора Каунасского политехнического института, в котором я собирался защищаться, и попросила меня подъехать к ректору. (Не называю фамилию ректора, потому что не могу вспомнить, кто им был в тот момент: уже Домаркас или еще его предшественник?)
В его кабинете сидели незнакомые люди. Попросив меня присесть, ректор сказал, что, по их данным, я буду первым беспартийным, собравшимся в Литве защищать докторскую диссертацию, и что уже переговорено обо мне с Ленинским райкомом партии. Райком согласен принять меня в партию за полтора-два месяца. В ответ: «А что, беспартийному защищаться нельзя? ; спросил я. ; Если нельзя, то защищаться не буду». «Да нет, наверное, можно, ; переглянувшись со всеми, ответил ректор. ; Мы думали, что партийному защищаться будет проще».
Дальнейшие события показали, что ректор (он же Председатель Ученого совета по защите диссертаций) имел основания опасаться за благополучный исход моей защиты. В то время одним из членов этого Ученого совета был бывший нач. 3 отдела А.С. Елизаров, самый большой мой недруг с первых лет работы в КНИИРИТ. Он сделал все, что было в его силах, чтобы сначала не допустить меня до защиты, а потом провалить мою защиту. Вопреки опасениям Председателя Ученого совета и всем стараниям Елизарова, ВАК (высшая аттестационная комиссия) СССР утвердила защиту беспартийного в рекордно короткий для докторских диссертаций срок. Одной из причин этого, вероятно, были старания Елизарова, превратившие мою защиту из чистой формальности в настоящую защиту, продолжавшуюся 2 часа, что, естественно, нашло свое отражение в протоколах защиты, высланных в ВАК.
К 1991 г. наш НИИ превратился из никому неизвестной шарашки п/я 304 в один из ведущих научно-исследовательских центров СССР в области радиоизмерений и техники СВЧ. Очевидно, поэтому в план работ на 1991;1993 годы нам включили непрофильную для нашего НИИ разработку автоматизированной измерительной системы (АИС). Как было записано в проекте ТЗ (технического задания), «для определения радиолокационных портретов кораблей ВМФ».
В США тогда уже была разработана технология снижения заметности (стелс-технология ; от англ. Stealth technology) боевых самолётов в радиолокационном спектре. Активно разрабатывались стелс-технологии для кораблей ВМФ. Для внедрения этих технологий необходимо было знать, какие элементы корпуса и палубных надстроек корабля больше всего отражают направленные на них сигналы радиолокаторов. Для этого и потребовалась упомянутая выше АИС, чтобы с помощью сверхузкого луча радиолокатора просканировать всю отражательную поверхность корабля и «нарисовать» его радиолокационный «портрет».
В роли Заказчика разработки выступал Ленинградский ЦНИИ им. А.Н.Крылова, а установить и эксплуатировать его собирались на базе ВМФ СССР, расположенной в одной из бухт Финского залива в национальном природном заповеднике Эстонии, в районе посёлка Локса.
Наступила весна 1991 года, оставалось несколько месяцев до выхода республик Прибалтики из состава СССР. Литва, Латвия и Эстония уже ввели таможенные и пограничные посты. Пересекать границы между республиками на автомашинах приходилось между двух вертикально установленных бетонных блоков высотой около трёх метров, которые в любой момент могли преградить тебе путь или, того хуже ; прихлопнуть тебя в машине.
Невзирая на это, руководство Министерства и нашего НИИ направили меня в Локсу согласовать техническое задание. Когда я спросил заместителя командира базы, на что они надеются, ведь Эстония завтра выйдет из состава СССР, он ответил: мы знаем, что она выйдет, но уезжать отсюда никуда не собираемся. Тем более, что в России нас никто не ждёт. Военные корабли, радиолокационные и инфракрасные портреты которых мы исследуем, есть не только в СССР, но и в других странах мира. Так что без работы мы не останемся. Ты, вместо того, чтобы волноваться за нас, подумай о своей участи и, если что, переезжай к нам. У нас есть пара свободных квартир.
Дальнейшие события подтвердили правоту его предсказаний.