После обеда я вернулся на свое рабочее место. Оставшийся день ничем не отличался от выходного: я просто сидел и маялся дурью, играя во всякие игры, или просто дремал. Безделье утомляет больше, чем труд, поэтому домой возвращался уставшим, просто шел, ничего не замечая и ни о чем не думая. Но у подъезда заметил одного мужчину. Он валялся на земле. Вид наркомана, и уже в «нирване».
Очень сложно понять, по каким причинам человек ступил на эту скользкую тропу. Не исключаю вероятность того, что по-другому было просто невозможно. Я никогда не брал на себя смелость судить таких людей. Единственное, что могу сказать, у них нет стимула для жизни, а без этого никакие оздоровительные центры им не помогут. Конечно, принудительно вылечат, выведут из организма яд, но маловероятно, что они не начнут сначала. Пока человек не поймет, для чего ему нужно жить, он будет двигаться к самоуничтожению, если же видит впереди цель, будет вгрызаться зубами в жизнь.
Однажды мне пришлось заключать сделку с очень преуспевающим бизнесменом. Я заметил, что его правая рука работала плохо и была намного тоньше левой, казалась почти высохшей. Мы разговорились, и я в беседе затронул его недуг. Человеком он оказался простым и без притворства открыл мне ужасающие подробности своей жизни. Я поведаю вам его историю, предварительно сменив имена, и постараюсь передать именно так, как слышал, слово в слово.
«Сдохнуть! Не умереть и не уйти в мир иной, а сдохнуть. Не как дворовая собака, а как червь, раствориться в грязи.
Мир - огромная куча фекалий, вокруг смрад, а жалкие людишки, словно глисты, купаются в этом потоке собственного производства. Еще один чертов день жалкого существования. День или ночь, даже не знаю. Какое число, месяц, год - все равно. Кем я был раньше, из-за чего подсел, уже неважно. Что важно? То, что моя башка расчленена на множество кусков, и в каждом из этих кусков гремит и тарабанит целый оркестр непуганых идиомов и тошнит, колотит, трясет - все вперемешку. Кроме собственного нутра и истощенных кишок выплюнуть нечего. Сколько я не ел, сам черт не знает. Последнее, что я употреблял, беляш. Какая-то женщина из жалости купила. Исхудал, лицо, как у мертвеца. Я и есть труп. Вы хоть раз чувствовали, как на вас давит пространство, словно пытается втоптать, раздавить в асфальт?..
Все пересохло, еле волочу свое естество… Плевать! Главное, чтоб силы были вколоть в разбитые, измученные вены… На руках их уже нет, колю в ноги, скоро и там вен не останется. На героин не хватает, поэтому покупаю какую-то азиатскую дрянь, от которой скручивает, как тряпку, и рвет на куски. Смешно, когда кто-то пытается описать чувства наркомана под кайфом, это невозможно, настолько это омерзительно. Еще бесят люди, которые пытаются учить. Они думают, я не понимаю, что меня это убьет?! Жутко бесят! Я все знаю!
Так, деньги… Откуда у наркомана деньги? Люди ленивые, но когда тебя трясет, то плевать, что продавать, у кого воровать. Мне повезло: еще есть, что можно заложить в ломбард. Самое главное в спешке не забыть разбодяжить эту дрянь, я же не суицидник. Хотя может жахнуть по венам. Интересно, прав был Данте, или я, как этот у Булгакова, уйду в небытие? Было бы весело. Еще рука правая дрожит на автомате, нервы ни к черту… Свет глаза режет... Корчусь, жмурюсь, даже прослезился. Кишка сосет, закинуть бы туда что-нибудь. Наверное, у меня язва или гастрит в самой жесткой форме да еще куча всяких болячек. Будет смешно, если меня убьет желудок, а не наркота. Еще я очень рад, что далеко идти не надо. Главное никого из торчков по пути не встретить, чтобы не делиться… А-а, вот и этот дилер… Удивляется, что я еще живой. Говорят, больше трех месяцев не протягивают от этого «удовольствия». Интересно, сколько я ее вбиваю? Раз жив, то меньше трех... Еще кто-то подошел… Знакомое лицо. Что надо? Одна из «наших». Черт, делиться придется. Дошли до дома. Ура, прощай, свет! Привет, мрак! Так, я что-то хотел… А-а, разбодяжить, точно-точно…
- Вадим! – Трясет меня эта баба. – Вадим!
- Да что?!
- Я тебе уже полчаса говорю… - Она упала на пол, как камень, и зарыдала.
- Ты что? Под чем-то уже?
- Машка… - Сквозь слезы бросила она.
Вот те раз! Мне это словно что-то дало.
Машка, Машка… Неужели она про Марго, мою Марго? Я ее уже год не видел. Как там в песне? «И если б с садика я знал тебя, то мы бы поженились…» При другом обстоятельстве, в другой жизни мы бы построили собственный мир. Что мы с ней творили… Но она ушла. Все уходят рано или поздно, и ты остаешься один в толпе уродов…
- Что там Машка-то? - Оторвавшись от ностальгии, продолжая разбодяживать, спросил я.
- Скончалась! Вчера! - И снова реветь.
Что сказать? Я, конечно, знаю, что нарики умирают, да и все умирают, но Марго! Я застыл, сколько так стоял, даже не знаю. Текли слезы. Когда я вернулся… К черту! Втянул полный, неразбавленный и вколол… Я бы вбил весь, но эта попросила… Пополам поделили конскую. Прощай, вонючий мир! Пока меня вырубало, я кусками помнил, как та говорила про дочь Машки, детдом и что я отец. Все, занавес!»
Очнулся я под капельницей, даже конская меня не снесла. Если б не разделил, был бы уже в котелке в нижнем мире. Меня стало рвать. Чертова капельница! Гребаная медсестра завопила, как резанная, и помчалась за врачом. Пока меня рвало, в голову врезались слова: «Умерла! Дочь! От тебя!..»
- Вы просто в рубашке родились, - первое, что произнес врач. - Прибудь мы на пару часов позже, вас бы уже не откачали. А вот вашей подруге повезло меньше, – единственное, о чем я пожалел, что так и не понял, что она лепетала. – Как ее звали?
- Не знаю… Давно я здесь?
- Пару дней. Мы вас прокапаем…
- Мне нечем платить, - выбросив, прервал его я.
- Мы вас прокапаем, – продолжил он, – и отпустим. Отдыхайте.
Пока я отходил, все прокручивал в голове тот вечер, пытаясь в памяти разобрать, что та мне говорила. Когда меня отпустили, первым делом пошел к Машке, хоть и был у нее всего один раз. Ноги, обмякшие и слабые ноги, еле шли, но я все-таки доплелся. Двери были открыты, стоял стол, мало людей. Конечно, кто придет на три дня к наркоману? У таких не то, что друзей, знакомых мало, да и все знакомые из этой же бражки. Ее мать рыдала, а увидев меня, так заорала, будто ошпарилась: «Вон, ирод! Иди отсюда! Погубил малышку! Чтобы горел ты синим пламенем!»
Я вышел, за мной следом вышла какая-то женщина. Она-то мне и сказала, где лежит теперь Марго. Еще я спросил про ребенка, та написала адрес. Первым делом я пришел к могилке: на скромной плите была фотокарточка Марго, где она вся яркая, полненькая, с жизнерадостной улыбкой, а не исхудавшая, с синяками под глазами. На плите - надпись: «Ты не умерла, ты с нами в наших сердцах». Потом отправился по адресу. Как я сразу не понял, что это был детдом? Оказывается, как только Марго забеременела, она завязала, переболела, осилила и бросила это дело. Стала нормальным человеком, вернулась к жизни, вот только здоровья не хватило, и она скончалась при родах. Родилась девочка, больная, конечно же. Но она боролась, без материнского молока, в инкубаторе, совершенно одна, никому не нужная, она боролась. Меня не пустили к ней, хоть я и умолял. После просто упал на колени и рыдал у закрытых дверей. В тот же день я вновь вернулся к той женщине и попросил ее узнавать про ту маленькую девочку и передавать мне.
Начались ломки. Меня крутило, рвало, я думал, что свернусь и отброшу копыта, но умирать мне было нельзя, умереть было бы просто непростительно: пока там моя дочь борется за жизнь, я не имел право умереть. Я стал пить, глушить свои ломки водкой. Уходя в запой, я пил без остановки, литр за литром, лишь так мне удавалось сдержать ту боль и не сорваться. Я пил и пил, вырубаясь и приходя в себя. Нужно отдать должное и той женщине, Инне Васильевне, она, несмотря ни на какие мои состояния, раз в неделю приходила и сообщала о моей малышке. Через полгода я окончательно избавился от ломки, а еще через полгода меня, наконец-то, пропустили к этому маленькому чуду. Крохотная, с большими глазами, абсолютно беззащитная…
С тех пор я каждую неделю сам приходил к ней. Стал курить, чтобы не пить, курил каждую минуту. Устроился на работу, мыл полы в разных офисах. Копейки получал, ну и что, мне хватало на сигареты и еду, а большего не надо было. К тому моменту у меня закончились средства вложения в ломбард. Спустя два года я бросил курить, ночами работал сторожем, днем мыл полы в разных офисах. Пытался подать документы на удочерение, но мой социальный статус этого не позволял. Случайным стечением обстоятельств ее назвали Мария.
Когда я работал сторожем, читал различную литературу и готовился поступить в институт. Поступил заочно, досрочно прошел первых три курса. Я окончил институт, моей девочке шел уже шестой год. Она все спрашивала: «Когда ты меня заберешь отсюда?» И все время плакала, когда я уходил. Спустя два года я уже работал на постоянном месте и зарабатывал и, наконец, добился удочерения. У меня ушло восемь лет, восемь лет борьбы. Счастью не было предела.
К сожалению, прошлое всегда наступает на пятки. Болезнь Марии требовала серьезных вложений. Курс лечения стоил огромных денег. Я стал изучать рынок, взял кредит и открыл собственное дело. Еще два года, и вот у меня стабильный бизнес и я вылечил собственную дочь, мою Марго. Теперь мы каждую неделю приходим к маме.
Мы живем, когда у нас есть для этого стимул и цель. Даже если все черти нас тянут на дно, мы зубами будем вгрызаться в эту землю и держаться ровно столько, сколько надо. Ведь это огромное счастье знать, ради кого или чего ты живешь. А если ты это знаешь, можно свернуть горы. Нужно только знать.