Конечно, я обидел её своими словами.
Насыщенные друг другом, мы лежали, обнявшись, оберегая наше тепло.
Она — чуть выше меня на подушке — поместив одну гибкую руку мне под шею, второй гладила против шерсти по голове. Волос к своим пятидесяти годам я почти не растерял. Время лишь слегка посеребрило их, образовав на лбу две небольшие бухточки, которые и залысинами нельзя было назвать, оставив на остальной поверхности упругий ёжик волос. Я — пониже — обняв её, положив ладонь на тёплый шёлк рубашки, цвета красного вина, на тонких бретельках.
Нежность перетекала от неё ко мне, бережно хранимая сатином отливающего сталью белья, которое она выбрала сама в нашу квартиру для свиданий. На стене еле слышно журчал телевизор. Квартиру я постарался снять достаточно обустроенную. Во время наших, продолжавшихся не более часа, почти еженедельных встреч нам было в ней по-супружески уютно.
Расставаться не хотелось. И, поддаваясь какому-то неясному порыву ревности, я произнёс:
«Не хотел бы я быть на месте твоего мужа...»
Она хрустально напряглась всем телом. Винный шёлк под моей ладонью заскользил, словно по поверхности бокала. Но её глубокий размеренный голос не казался взволнованным:
«Что же тебя не устраивает в этой роли?»
«Я так тебя люблю, что не вынесу твоих возможных измен, постоянно думая об этом...»
«Так и быть, Евгений, один раз объясню. Никому бы не пожелала оказаться на месте своего мужа. Он растерял свою мужскую силу после долгих лет возлияний. Даже если что-либо получалось, ощущать, как он опадает у меня внутри невыносимо и мне, и ему»
Она выскользнула из-под моей руки и вышла из комнаты, как я предположил, в ванную. Но вернулась через несколько минут уже полностью одетой.
От неожиданности я подскочил и, как был, в одних трусах подбежал к ней, обнял за плечи, запуская пальцы в рассыпавшиеся по ним локоны, цвета тёмной луковицы. Кинулся целовать волосы, лицо, без конца повторяя:
«Прости меня, прости... Сам не знал, что говорю! Не уходи, пожалуйста!»
Не переставая целовать, опустился по плечам, груди, телу вниз, обхватил колени. Не вырываясь, она спокойно проговорила:
«Женя, отпусти, пожалуйста, мне нужно побыть одной»
«Но ты, ведь, не уйдёшь?»
«Прости, я ещё не знаю ничего. Мне нужно подумать. Склоняюсь к тому, чтобы расстаться. Трудно быть с человеком, который испытывает со мной такой дискомфорт»
Я продолжал сжимать её:
«Но это же не так! Люблю тебя, хочу тебя! Прошу, не уходи!»
Наконец она попыталась отстраниться:
«Женя, сейчас мне просто нужно уйти. Обещаю подумать и пока ничего не решать. Отпусти меня, пожалуйста!»
«Провожу тебя до такси!»
«Не нужно, сейчас ещё совсем светло. Прошу тебя, я сама!»
Я увидел с отчаянием, как ей не терпится остаться одной, и отпустил её.
Она встретила его, когда спускалась от меня в лифте. Он жил в этом же доме, где мы снимали квартиру, двумя этажами ниже. Потом я представил как это произошло. Должно быть она, устало откинувшись на стену в кабинке лифта, смотрела на него своими карими, блестящими, словно спелая черешня, глазами. Так только она умела смотреть, без страсти, без превосходства, втягивая в себя взглядом, словно бесконечная вселенная. И он, конечно же, пропал как и я когда-то.
Купив ей кольцо с бриллиантом, я попытался преподнести в качестве извинения во время нашего последнего разговора. И именно тогда, впервые в жизни, услышал наяву, похожий на рыдания хохот. Сквозь так и не проступившие слёзы она произнесла:
«Женя, прости, но я всё ещё надеялась, что ты не думаешь обо мне так плохо...»
«Ну в чём сейчас-то моя вина? Просто пытаюсь попросить прощения!»
«Увы, мы так и не смогли друг друга понять. Давай, отпустим самих себя и оставим в памяти только хорошее...»
Ошеломлённый внезапным расставанием, квартиру для наших с ней свиданий не сдавал, надеясь, что она вернётся. Часто как убийца на место преступления, приходил в этот дом. И однажды увидел их вместе.
Стал приходить всё чаще, затаившись, выслеживать. Он был строен, одевался непритязательно — джинсы, куртки, но как-то по-мужски элегантно. Вероятно, приходился ей ровесником. Она на десять лет моложе меня.
Иногда они приезжали в автомобиле, порой возвращались пешком, прильнув один к другому, поминутно целуясь. Мы с ней никогда не были так неразлучны. В квартиру для встреч приходили поодиночке. Лишь временами, под покровом темноты, провожал её до стоянки такси. Я слишком стерёгся, боялся, что увидит кто-либо из знакомых, сообщит жене, которой, несмотря ни на что, не хотел причинять боли.
Полагал, что она также опасалась раскрыться перед мужем. Лишь много позже, в больнице, узнал, что её муж умер за два года до нашей встречи. И только тогда смог до конца понять эту женщину. Она не хотела сочувствия и жалости, не искала богатства. Она желала лишь только любви. Но время для понимания ушло безвозвратно.
А пока я бешено ревновал. Безумно воображал, что если рядом с ней не останется никого, то вновь завладею её вниманием. Со свойственной ревнивцам хитрой изобретательностью смог раздобыть у своего близкого друга - следователя - табельное оружие. Времени было в обрез, я понимал, что он моментально хватится, и мой сумасшедший план пойдет крахом.
Мужа, как наименее угрожающую моему счастью персону, решил оставить напоследок. А пока, прекрасно ориентируясь за три месяца слежки, подстерег её любовника, который как раз возвращался в одиночестве, и выстрелил в него, едва он вышел из машины.
Она появилась неожиданно, из ниоткуда. Кинулась к нему, обхватила, срываясь криком:
"Тёмочка! Тёма!!!"
Он схватил её одной рукой, другая повисла беспомощно, покрываясь кровью из простреленного мной плеча, и повернул, притиснув к автомобилю, закрывая собой. От меня!!! Как будто я мог в неё... Как будто я мог... Как будто я мог...
Я сразу отшвырнул оружие как только увидел её. А они слились в одно целое, закрывая друг друга от меня. И в голове звенел её голос:
"Тёмочка! Тёма!!!"
Тем временем, боль чудовищной силы, пронзив моё сердце, стала удушьем подступать к горлу, и внезапно, свернув на полпути, рванулась в левую руку, моментально онемевшую и повисшую плетью как у него. Я упал, задыхаясь, мелкими опасливыми глотками хватая ртом воздух, недоумевая, почему попав пулей в его руку, отсёк болью свою.
В себя пришел в больнице, в инфарктном отлелении. Первый, кого я увидел, был мой друг - следователь. Сквозь туман притупившейся слегка боли слышал как он успокаивал меня, неоднократно повторяя, что они не будут подавать на меня заявление о нападении. Тот, кого я пытался убить, сказал, что не знает как сам бы поступил на моем месте.
Рана оказалась не тяжёлой. Мой друг, легкомысленно упущенным оружием которого я воспользовался, опасаясь своей ответственности, так все организовал, что его не пришлось госпитализировать. Знакомый врач обрабатывал рану на дому.
Я почти всё время спал, боясь проснуться и вздохнув, ощутить сжимающий спазм в груди. Во сне то и дело слышал её крик:
"Тёмочка! Тёма!!!"
И терзаясь, готов был отдать последние минуты своей, балансирующей на грани жизни, лишь бы услышать этот крик обращённым к себе.
Однажды, пробудившись ото сна, со слезами на глазах, услышал всхлипывающий шёпот:
"Женечка! Женя!!!"
И увидел склонившееся надо мной бледное, заплаканное лицо своей жены.
Фотография из интернета. Спасибо автору.